Любовь — это твоя сознательная способность ставить свои недостатки ниже, чем недостатки близкого человека (с)
Название: Сезон момиджи
Автор: wandering
Бета/гамма: moondrop
Фендом: Блич
Персонажи/пейринги: Бьякуя/Хисана
Жанр: гет, романтика, флафф, агнст, au
Рейтинг: R
Размер: миди, 33 стр.
Статус: в процессе
Предупреждения: оос, ОЖП, ОМП
Размещение: с разрешения
Дисклеймер: Права - у Кубо.
От автора: фантазия на тему: "Вот бы они случайно встретились в Генсее". Сказка, розовый флафф и мечта. Да, это не лечится.
глава 4
Капитан Шестого отряда Кучики Бьякуя вернулся в конце ноября в Сейрейтей в полном смятении: этот месяц дежурства в Токио перевернул в его душе всё вверх дном.
По старой и доброй традиции, сложившейся в Готей-13, капитанов могли отправить и отправляли в Генсей на месяц дежурства только два раза в году – весной и осенью – в сезон ханами и сезон момиджи, – по причине чрезмерной активизации пустых в это время. Все праздничные мероприятия Мира живых брались под контроль дежурным капитаном лично, и потому праздник «Первой курицы» в храме Отори не стал для Кучики исключением.
Всё проходило как обычно до того самого момента, пока Бьякуя не почувствовал, что его кто-то видит. И этим «кем-то» был не пустой, а – определённо! – человек. А когда в толпе, которая как бы растворилась, став внезапно прозрачной и невидимой, он различил Хисану, то в первое мгновение не поверил. Он подумал, что увидел Рукию, надевшую кимоно, принадлежавшее некогда старшей сестре: если бы не знал совершенно точно, что Рукия сейчас в Сейрейтее; если бы у Рукии был настолько же теплый и нежный взгляд.
Только одна женщина на всём белом свете умела смотреть на Бьякую так, что у него земля уходила из-под ног, – его жена.
Его словно оглушило: все звуки исчезли, будто их выключили, сердце стукнуло до боли резко и тяжело, а воздух сгустился так, что легкие не смогли вдохнуть. Мир вокруг стал чёрно-белым, размытым и сфокусировался на одном единственном человеке - той, которая смотрела на него знакомыми, родными фиалковыми глазами, не узнавая.
Всё произошло так быстро, что, как только зрительный контакт разорвался, Бьякуя, не отдавая себе отчета, мгновенно исчез из её поля зрения. К тому же разум, желая вернуть контроль, тут же вступил в свои права, заявляя, что Бьякуя мог просто ошибиться и всё ещё нужно проверить; что нельзя же вот так сразу верить своим ощущениям и инстинктам, никогда его, впрочем, не подводившим... Что, может быть, это просто кто-то очень на неё похожий... Но разум проиграл. Ещё в тот момент, когда девушка в сиреневом кимоно, словно возникшая из прошлого, встретилась с ним взглядом.
Бьякуя вызвал из дежурного отряда себе замену и кинулся на её поиски. И нашёл – идущей с подругой домой. И больше уже ни на минуту не выпускал из вида. Он следовал за ними по светящимся неоном токийским улочкам, вдоль витрин и вывесок, проулочков, скверов и перекрёстков, убеждая себя быть сдержаннее: обычное самообладание внезапно покинуло его. Девушки оживлённо беседовали, хотя больше говорила подруга, и обе совершенно не обращали внимания на прохожих, что Бьякуе было только на руку. Он намеревался узнать всё, что только сможет, поэтому передвигался короткими шагами шунпо, то обгоняя, то давая подругам уйти немного вперёд, стараясь смотреть не слишком пристально, чтобы не привлекать внимания, ибо каким-то непонятным, загадочным образом она его видела, и это приходилось учитывать.
Бьякуя чувствовал себя настолько странно, словно это и не он сам: как будто сбросил десятки прожитых лет и сейчас совсем юный наследник Кучики неведомо каким образом попал в Генсей и встретил понравившуюся ему девушку, – душа замирала от восторга, сердце ликовало, страх, что он обознался, холодил изнутри. И вся эта смесь бурлила, разгоняя кровь, заставляя почти дрожать от нетерпения.
- Что с тобой, Хисана? - услышал Бьякуя вопрос её подруги, и сердце, в очередной раз за вечер дрогнув, ухнуло вниз.
Это она.
Бьякуя ощущал прикосновение вечности и нереального чуда: с каждой минутой он всё больше убеждался в этом, – с каждым брошенным осторожным и цепким взглядом ему узнавались и её неспешная, плавная походка, и наклон головы, и мягкие грациозные движения, и выступающие позвонки на склонённой шее, когда она поправляла причёску, и тихая улыбка, и мелодичный негромкий голос, когда она уклонялась от настойчивых расспросов подруги. И особенно взгляд – ласковый и немного грустный, умеющий заглянуть собеседнику прямо в душу. Хисана всегда была такой – неброской, не привлекающей внимания сразу, но завораживающей до невозможности оторваться, стоило лишь внимательнее всмотреться.
Бьякуя шёл за Хисаной, верил и не верил. Ловил себя на том, что завидует подруге, которая с легкостью вот так запросто идёт рядом: разговаривает, смеётся, шепчет что-то на ухо, берёт за руку, целует на прощанье в щёку.
Совершенно противоречивые желания раздирали его на части: ему хотелось, чтобы они так и продолжали, разговаривая, куда-то идти, услышать как можно больше – Маи говорила много и достаточно громко, – и в тоже время чтобы Хисана поскорее осталась одна, увидеть, наконец, как она живет. Бьякуя смотрел, как жена, поклонившись, уходит к себе домой, и до трепета и легкого озноба сознавал, что не сможет уйти отсюда.
Она.
Хисана тоже увидела его возле фонтана. А вот узнала ли? Вспомнила? Судя по овладевшей ею задумчивости – не совсем. А может всё-таки – да? Бьякуя убеждал себя быть осторожнее, но его подхватило вихрем, сильным течением и несло вопреки всем доводам рассудка. Он просто не мог не прийти к Хисане ночью, в её сон, к тому же это оказалось не сложнее, чем проникнуть во внутренний мир своего занпакто. Гораздо труднее было войти туда, где она живёт. В тот момент, когда она исчезла в подъезде, до Бьякуи внезапно дошло, что у неё может быть семья, кто-то, кто её любит и ждёт. Это отрезвило, но ненадолго: когда она появилась у окна темной квартиры на втором этаже, он уже просто не смог сдвинуться с места. И когда свет наконец-то включился, он понял, что она рисовала, стоя у окна: его портрет. И именно в эту секунду Бьякуя окончательно и бесповоротно осознал: это действительно Хисана. И сразу стало неважно всё остальное.
Он нашёл её.
Теперь вообще ничто не имело большого значения. Ведь это его жена – оказавшись в её сне, Бьякуя убедился в этом ещё раз. Равно как и в том, что она его совершенно не помнит. Но это не мешало ей обрадоваться и встретить его так, будто все эти годы Хисана ждала именно его - так ему виделось, в это хотелось верить.
Постепенно выясняя подробности её жизни, Бьякуя убеждался, что так оно и есть. И он поддался, почти забыв всякую осторожность, разрешил чувствам взять над собой верх. На несколько дней и ночей Бьякуя погрузился в эту вновь обретённую близость, доверие и радость с головой и около недели чувствовал себя совершенно пьяным от счастья, спал урывками и не помнил, что ел. Он использовал любую возможность, чтобы быть к ней ближе и видеть хотя бы издалека во время дневных дежурств; он ждал ночи и возможности поговорить во сне, словно маленький мальчик – долгожданного и заслуженного праздника.
А потом пришло осознание.
В тот день, когда подруга приехала к Хисане ночевать и Бьякуя решил не тревожить её сон, он впервые позволил себе задуматься над тем, что же будет дальше. Думать не хотелось, любую горькую или просто разумную мысль эти несколько дней Бьякуя нещадно отгонял, желая продлить радость и не омрачать и без того считанные часы встреч, - его дежурство не было вечно, этого он не мог не понимать, как ни старался отвлечься. Размышления той ночью были окрашены грустью и вылились в песню - печальную и призывную, ту, что он нечасто, но всё же пел за прошедшие годы одиночества, когда не мог или не хотел совладать со своей памятью.
«Печали цвет узнаешь ты.
Как тайну молчаливой ночи
Увидеть вновь тебя
Желанье это пронесу сквозь годы,
Об этом будет знать ночное небо, и никто другой...»
На следующий день он увидел на концерте рядом с Хисаной мужчину и окончательно принял всю призрачность вновь обретённого счастья: она в Мире живых, в реальной жизни она не помнит его. «А надо ли, чтобы помнила?» - вступил в права рассудок, когда он увидел одухотворённое лицо Хисаны, слушающей музыку. И рядом находился не он. Потому что в принципе не мог находиться рядом.
Даже приступ ревности, всколыхнувший внезапно самые затаённые и скрытые чувства, заставивший, стискивая зубы, давить в себе холодную ярость, только помог осознать, насколько здесь он бессилен. И перед её собственным выбором, и перед их прошлым, и – особенно – перед настоящим. Всё словно повторялось, только уже по новому кругу, но от этого не было ни легче, ни проще: снова выбор между долгом и чувствами, между необходимым и невозможным. И в этот раз ему нельзя ошибиться.
Воспоминания о прежней жизни стали для Бьякуи решающими. В клане Кучики Хисана не была счастлива, в их поместье никогда не чувствовала себя дома. Их брак, хоть и принёс им взаимность, был наполнен горестями, бедами и печалями. И, возможно, скорее всего именно так – слишком короткая жизнь Хисаны и была следствием их брака. Разве он готов исковеркать и её земную жизнь тоже? Он не сможет быть постоянно рядом, не сможет защищать и оберегать. Ничего не сможет. Кроме как навещать её время от времени. Разве этого он хотел бы для неё? Разве это она заслужила?
У него впереди вечность, у неё – только несколько десятков лет. Бьякуя с горечью понял, что его присутствие в этой жизни может принести Хисане только тоску и ожидание. Она в их прошлой жизни вдоволь этого натерпелась и испытала достаточно, чтобы хотя бы здесь и сейчас стать счастливой.
Он принял решение: их встреча ограничится его дежурством в Генсее и её снами. Пока она считает его придуманным и несуществующим, человеком из своих грёз, пока не вспомнит его – ей ничего не будет стоить забыть. А он… найдёт силы исчезнуть.
Само решение далось нелегко, но ещё труднее оказалось бороться с желанием быть рядом, видеть её: сердце бунтовало, не слушалось, изводило его несбыточными надеждами и мечтами. Немалый вклад в душевную смуту внесло то, что она постоянно рисовала его. Так прекрасный сезон момиджи, – одно из красивейших времён года в Генсее, – постепенно превратился для него в пытку, не меньшую, чем прежде ханами.
Неделя снов, когда Хисана готовилась к выставке, удивила Бьякую – он понял, что она видит сны о прошлой жизни и без его помощи или участия. Он старался днём не показываться ей на глаза, ушел в дежурство с головой, чтобы постепенно приучить себя к расставанию. Даже во сны приходил не каждую ночь, не в силах уж совсем не появляться. Но Хисана стала в своих сновидениях обращаться к нему по имени и встречать его так, словно помнила кто он, - уходить после этого стало ещё сложнее. Бьякуе оставалось только верить, что к реальной жизни их встречи не относятся, и надеяться, что они так и останутся для неё ночными фантазиями, и с его исчезновением Хисана забудет их, как мимолётный сон.
В последний день дежурства – Комамура сменил его на пару дней раньше – Бьякуя нашёл Хисану в парке рисующей. Необыкновенный, очень тихий и безветренный солнечный осенний день, прозрачный воздух, подёрнутый, словно печалью, тенью надвигающихся холодов, тихо и медленно падающие листья, рисующая Хисана с удивительным, незнакомым ему – сосредоточенным и острым – взглядом художницы, всё ближе подступающее время прощаться… Он забылся настолько, что попался ей на глаза. Отступать было поздно, свои ошибки признавать Бьякуя умел, поэтому позволил себя нарисовать. Как же ему хотелось просто подойти и обнять её! Забыть обо всём, что их разделяет! Но это было так же неосуществимо, как забрать её с собой или остаться. И он просто исчез при первой же возможности: поймав её взгляд, в котором увидел и желание вспомнить, и радость, и мольбу, и такую смесь надежды и благодарности, что понял – ещё минута, и он сдастся.
Почему она видела его – осталось для него загадкой, которую оставалось принять как факт, никакой особой реяцу она не обладала и сейчас. Бьякуя решил, что это будет последний раз, когда он вмешался в жизнь Хисаны, а она забудет его, потому что сны так и остаются для неё грезами – волшебными, но бесплодными.
Просто стереть память было уже невозможно, глупо и жестоко - Бьякуя понимал, что сохраняя ей воспоминания, он втайне даже от себя самого надеется всё вернуть, но был уверен, что ему достанет силы воли и благоразумия не воспользоваться этим. К тому же, у неё хранилось множество рисунков с ним, у неё был его портрет, и не один, а теперь ещё и картина, а рисование было смыслом и отдушиной её жизни. Он уже многое знал про её теперешнюю, земную жизнь, и меньше всего ему хотелось навредить, испортить или сделать больнее, чем уже есть. И уж тем более не хотелось, чтобы, потеряв воспоминания о нём, она терзалась от неразрешимых загадок и думала, что сходит с ума, найдя у себя рисунки и картины, которых не помнит или якобы не рисовала. Даже если он сотрёт память и её подруге, существует ещё множество других людей, способных напомнить и подтолкнуть к размышлениям. Пусть лучше в памяти Хисаны останется загадочная и короткая осенняя встреча, похожая на странную сказку. Однажды именно таковой, просто далекой сказкой в сезон момиджи она для неё и станет.
Он не сломает ей жизнь. Не в этот раз.
Ему будет трудно, но он справится.Ради Хисаны. Он вытерпит ради неё, неважно, что будет с ним самим, всё будет в порядке. И он вернулся в Сейрейтей уже почти желая забыть их встречу.
Две недели он старался вообще не вспоминать о прошедшем дежурстве. Но всё оказалось сложнее, чем Бьякуя себе упорно внушал, и тяжелее, чем представлял. Ему казалось, что он давно привык к ожиданию и ему несложно будет вернуться к прежнему одиночеству, он давно уже не вздрагивал при взгляде на Рукию, и подавно научился отсекать лишние и ненужные эмоции.
Две недели он уклонялся от расспросов своего лейтенанта и внимательных взглядов сестры; изводился от того, что теперь, более чем когда-либо, она стала напоминать ему жену; просыпался разбитым и измученным от буквально преследовавших его снов. Не помогали никакие, самые излюбленные и испытанные средства: ни муштра отряда на сложных полигонах, ни совместная тренировка с Одиннадцатым, ни изматывающие разминки с Сенбонзакурой; ни даже тренировочный бой с Кенпачи, которого он самолично позвал, вызвав у того кривую и довольную усмешку, и заслужив молчаливо-обеспокоенное недоумение Ренджи.
Окончательным в понимании того, что он не может следовать собственному решению, стал разговор с Рукией. Однажды вечером, тихо постучав в створки фусума и войдя, она задала только один вопрос:
– Простите меня, брат, но что с Вами произошло в Генсее?
Бьякуя сделал вид, что не понимает, о чём речь. Но если уж Рукия не выдержала, то это означало только одно – он обманывает сам себя. Обманывает настолько, что хуже уже не будет. И как только Ренджи послали в Мир живых на переговоры с Урахарой по вопросу аренды гигаев и использования «души плюс», Бьякуя провернул так, чтобы пойти эту встречу самому.
Он хочет увидеть её. Просто увидеть, ему будет этого достаточно.
Следующая неделя после неудачного свидания с Томору-сан выдалась под стать состоянию Хисаны – дождь лил не прекращая. Несмотря на погоду, она решила выходить в поисках зарисовок каждый день, упорно продолжая, даже если ей этого не хотелось. Если погода расходилась и ветер или дождь бушевали уж совсем нещадно, она оставалась дома и практически не отходила от мольберта, дорабатывая начатые зарисовки, экспериментируя с цветами и оттенками.
Эту неделю сплошных дождей её никто не беспокоил, словно почувствовав её настроение: Томору-сан явно выжидал, Маи, похоже, злилась на неё или просто не хотела поругаться, появившись или позвонив, а может, просто была сильно занята.
К воскресенью у Хисаны была написана картина «Токио в дожде»: малолюдный вечерний перекрёсток с мокрым чёрным асфальтом, отражающим размытый и дрожащий свет фонарей и фар нескольких машин – Хисана провела на нём пару вечеров, заворожённая этой картиной ночного города. И ещё одна акварель: небо на фоне облетевших, голых деревьев. То самое дождливое утреннее небо, в которое она вглядывалась целую неделю, клубящееся низкими и огромными тучами всех оттенков серого – от почти белого до тёмного грозового. Однажды она видела зарисовку летней поляны великого русского художника Куинджи, состоявшую из травы, листьев, растений, – сплошного зелёного пространства множества оттенков без примеси других цветов, и решила по его примеру поэкспериментировать таким же образом с серым.
Уже перевалило за полночь, когда Хисана завершила картину с перекрёстком. Она почему-то напоминала Хисане её собственную жизнь и отвечала её теперешнему состоянию. Ещё раз окинув взглядом мольберт, устало и удовлетворённо откинув со лба волосы, присела на подоконник, прикрыв глаза. Можно было подвести итоги этой недели и признать, что время прошло с пользой: душевного равновесия работа не принесла, но отвлекла и доставила радость и удовлетворение. А значит, всё не так уж и плохо.
Надо было помыть кисти, прибраться и лечь, – для ужина было слишком поздно, да и устала она порядком. Хисана вздохнула и устроила было голову поудобнее, но внезапное и неясное беспокойство заставило её встрепенуться. Хисана осмотрела комнату – вроде, всё как обычно, – и повернулась к окну, вглядываясь в темноту ночного неба. Опустив глаза, она вздрогнула: на улице, прямо под окнами её квартиры, освещённый светом фонарей стоял мужчина, - Хисана сначала не узнала его в обычной современной одежде и под зонтом, - их взгляды встретились, и когда её глаза привыкли к темноте, царящей под зонтом, внутри всё оборвалось. Это был её самурай.
Хисана подскочила, тут же развернулась к окну и, с силой прижав раскрытую ладонь к стеклу, зашептала:
- Стой! Стой! Не уходи! Только не сейчас!
Будто услышав её, он остановился, снова посмотрел на неё, и Хисану словно обожгло холодом – трудно было разглядеть выражение его лица, но между ними как бы протянулась невидимая, напряжённая и дрожащая струна. Она быстро раскрыла окно, не обращая внимания на сильный ветер и дождь, и крикнула:
– Прошу, подождите! Не уходите! Мне нужно поговорить! - вышло с отчаянной решимостью и мольбой, и, кажется, это помогло: она увидела, как он замер, словно в нерешительности, потом медленно кивнул. Хисана захлопнула окно, выбежала в коридор и выскочила на улицу, моля про себя только об одном - чтобы он никуда не исчез. Ей казалось, что она двигается слишком медленно, а секунды проскакивают слишком быстро - поэтому даже не подумала накинуть на себя что-то из верхней одежды. «Только бы он не ушёл! Только бы он не ушёл! Только бы он не ушёл!» - с этой мыслью она выскочила из подъезда в непогоду, в ночь, освящённую лишь светом фонаря.
На улаживание дел в Генсее у Бьякуи ушло куда больше времени, чем он предполагал: это же Урахара, с ним вообще ничего нельзя планировать заранее, хотя бы это Кучики стоило помнить. Но как раз об этом, снова попав в Мир живых, он хотел думать меньше всего и именно поэтому, стиснув зубы, пришлось терпеть хитрого и умного торговца ровно столько, сколько тот пожелал. Когда поздно ночью Бьякуя освободился, то прекрасно понимал, что увидеть Хисану ему уже не удастся. Темень, подсвеченная уличной рекламой и фонарями, зимняя непогода – резкий ветер с дождём – очень соответствовали его теперешнему настроению. Но обратно в Сейрейтей он не спешил, – не отпускало чувство, что он будет очень сожалеть, если хотя бы не постоит возле её дома. И хотя чувствам он давно старался не доверять, сейчас эта привычка почему-то не срабатывала.
Бьякуя не стал торопиться, медленно и верно приближался туда, где его ждали, скорее всего, лишь темные окна её квартиры. Он пытался убедить себя что, возможно, это будет только к лучшему: с возвращением в Мир живых вернулись и все его прежние сомнения и переживания. В душе созревал какой-то надлом, он понимал, что не справляется сам с собой, что борьба разума и чувств, давно им, кажется, выигранная, сейчас снова в самом разгаре. Многолетняя натренированная выдержка и логика трещали по всем швам – совсем как в те времена, когда он впервые встретил Хисану.
Свет в её окнах он заметил быстрее, чем успел одернуть себя и не дать посмотреть раньше времени. Внутри полыхнула странная смесь радости, предчувствия и предостережения, но вот теперь остановиться он уже не мог, тем более, что в окне мелькнула тень её силуэта. Нужно было уйти и не приближаться, но ноги сами несли его.
Какое-то время Бьякуя без единой мысли просто стоял и смотрел, как Хисана пишет картину. Потом она устало присела на подоконник, – и он словно поймал предупреждающий сигнал, говорящий «Пора». Она работает, значит, с ней всё в порядке, – Бьякуя внутренне подобрался, готовясь уйти, несмотря на то, что его слегка знобило от волнения. Впрочем, это было неважно. Он увидел её, этого вполне достаточно, но Хисана внезапно развернулась и заметила его, – он физически почувствовал её взгляд. Не было никакой возможности этому противостоять и как-то изменить – тело двигалось само, словно повинуясь чьему-то чужому приказу – Бьякуя обернулся, и взгляды их встретились. Его снова оглушило.
Хисана, увидев, что он остановился, открыла окно и прокричала что-то. Но Бьякуя даже не расслышал. Потому что раньше слов он почувствовал невероятной силы безмолвный призыв, единственно верное толкование которому было: «Не уходи!» Бьякуя медленно и словно против воли кивнул, отвечая именно на этот зов.
Выбегая из квартиры Хисана больше всего боялась, что улица будет пуста. Когда она распахнула дверь подъезда и увидела самурая, – он стоял на том же самом месте и смотрел прямо на неё внимательно и выжидающе. Её поразила мрачная решимость, исходящая от него, – Хисана растерялась на мгновение, но сильнее был страх, что он снова исчезнет, а потому она выпалила, не сильно задумываясь о соседях:
– Пожалуйста, объясните, что происходит? Кто Вы? Почему Вас вижу только я? Почему я вообще Вас вижу? Ведь Вы настоящий?
Теперь она могла рассмотреть его ближе, но сейчас ей было не до этого, хотя она отметила, что он действительно красив. Гораздо красивее, чем получился на рисунках. И настолько же холоднее. Его серые глаза глянули на неё пронзительно, так, что Хисана невольно задержала дыхание, – несомненно, настоящий, он даже не улыбнулся на этот нелепый вопрос.
– Тебе нельзя стоять здесь, ты простудишься. Пойдём, я провожу тебя. – Это были первые слова, которые Хисана услышала от него, и от звука его низкого, грудного, красивого голоса её качнуло и что-то сильно и мягко толкнулось в груди. Всё вопросы тут же вылетели из головы. Она смотрела, как он подходит к ней размеренной и твердой поступью, и её не покидало чувство, что всё это когда-то уже было. Было. То ли во сне, то ли наяву… Она послушно кивнула и зашла в подъезд, придерживая дверь, чтобы убедиться, что он точно следует за ней.
За ту минуту, которая прошла между его согласием остаться, и тем, как Хисана выскочила из подъезда, ворох противоречивых мыслей обрушился на Бьякую. Разум твердил, что нужно немедленно уйти, что он терзает её и себя и ни к чему хорошему это не приведёт, гордость – что нарушить уже данное согласие остаться не в его правилах; сомнения мучили предположениями и вопросами о том, вспомнила ли она его, а чувства – безмерной радостью, что не забыла окончательно. Когда она появилась и замерла у двери подъезда, а холодный ветер ликующе рванул ей навстречу, охватив тоненькую фигурку коротким домашним платьицем, Бьякуя онемел: Хисана, стоящая на ветру, придерживающая выбившиеся пряди волос и ожидающая его – зрелище, к которому он подготовлен точно не был.
Но разве он не мог предположить, что сильнее всего окажется чувство подойти, обнять, закрыть, защитить, забрать с собой, как бы невозможно это не было? И о чём он только думал раньше?! Ему нужно уйти прежде, чем всё обернётся для неё слишком серьезно, до того времени, как он окончательно перестанет собой владеть.
Слова и действия давались ему с трудом, словно в полусне. «Она не помнит и она изменилась. Это другая Хисана, ты не знаком с ней», - твердил Бьякуя, пока они поднимались по лестнице, чтобы хоть как-то совладать с разбушевавшимися чувствами. «Тебе пора», - твердо напомнил он себе, когда Хисана обернулась к нему в дверях своей квартиры.
Войдя обратно в подъезд и поднимаясь по лестнице, Хисана сама не могла толком понять, почему так безропотно подчинилась и беспрекословно выполнила приказ самурая, впрочем, прозвучавший довольно заботливо. Может быть, именно поэтому? Но отвечать он ей явно не собирался. Хисана успокаивала себя только тем, что разговаривать на улице была действительно не лучшая идея. А приглашать домой? Нерешительность и сомнения овладели ей, но открыв дверь и обернувшись, она поняла, что он имел ввиду только то, что сказал – проводить её. И сейчас собирается уйти.
- Я всё ещё не понимаю… Но… Кто Вы? Откуда? - Хисана мучительно подбирала слова, пыталась удержать его, добиться хоть какого-то ответа, снова услышать его голос. – Почему мне кажется, что я знаю Вас?.. Это Ваше имя – Бьякуя?
Он вздрогнул, услышав имя, во взгляде, брошенном на неё на секунду промелькнула… беспомощность?.. Он тут же прикрыл глаза. А когда открыл, Хисана сразу же поняла – он снова исчезнет, вот прямо сейчас. Она порывисто ухватила за рукав его черного короткого пальто и прошептала с мольбой:
– Пожалуйста…
Неожиданно это подействовало – он как-то странно глянул на её руку, удерживающую его, снова на мгновение закрыл глаза, словно больше у него не было сил спорить с ней, а, открыв, осторожно обхватил пальцами её ладошку, в попытке отодвинуться.
Прикосновение оказалось для Хисаны сродни удару грома – оглушило, обожгло, заставило вздрогнуть всем телом и… наконец вспомнить!
- Хисана? Тебе хуже? Потерпи немного, свет мой…– он подхватывает её на руки, и быстро несёт в комнату, где больше свежего воздуха и много света. В его глазах тревога, он слишком хорошо знает, что происходит, но не хочет верить в это.
- Я… всё хорошо… - она прижимается к плечу мужа, почти теряя сознание от слабости. – Всё хорошо, Бьякуя-сама…
«Не оставляй меня! Пожалуйста, не уходи!» - молит его взгляд. Он укладывает её на футон.
– Сейчас придёт врач, - он почти спокоен, только голос слегка подрагивает от волнения. – Смотри, первый цветок сакуры распустился, - голос предательски срывается, Бьякуя сжимает её руку, заглядывает в глаза. Он всё ещё надеется на чудо.
Её господин муж так много смертей видел на своём коротком веку, но приближение этой не хочет считать правдой.
«Ты не можешь уйти, только не ты!»
Он не заслужил этого, но ей пора. Глаза перестают видеть, дыхание сходит на нет, её сердце разрывается пополам, и одна его половина навсегда останется здесь и достанется именно этому богу смерти…
Её колени подогнулись. Бьякуя - реальный, настоящий - тут же подхватил её под обе руки, склонился к ней.
- Хисана? Тебе плохо? Нужен врач? – его глаза втревоге исследовали её лицо. Невозможно знакомые, до боли родные серые глаза. Её муж стоял перед ней, словно они никогда не расставались.
- Бьякуя-сама… - уже оседая, успела прошептать Хисана, - это Вы…
глава 5
Бьякуя сидел возле Хисаны и вглядывался в её черты. Впервые за долгое время она была так близко, что он слышал её тихое дыхание; но сейчас это не приносило ни радости, ни облегчения.
Легкий румянец постепенно окрашивал её бледные щёки, ресницы отбрасывали неясные тени, выпавшие из прически длинные пряди разметались по подушке. Оказывается, он и не видел её никогда с длинными волосами – это было красиво. Хотелось коснуться её лица и убедиться, что это не сон. Бьякуя заметил, как дрогнули её пальцы, – и спрятал маленькую ладонь в своих. На секунду в сердце кольнуло оттого, что это когда-то уже было, – он уже сидел вот так возле её постели. А ещё потому, что кто-то, другой мужчина, а возможно тот самый, с концерта, будет любоваться этой красотой…
Бьякуя резко оборвал себя – не время и не место для ревности. Он поднёс и прижал ладонь Хисаны к своему лбу, пылающему не меньше, чем у неё, словно желая утихомирить мысли, успокоить чувства. Несколько минут можно было посидеть так и постараться ни о чём не думать, но он не мог.
Когда Хисана потеряла сознание, всё-таки вспомнив его, то для Бьякуи происходящее превратилось во временной разлом с погружением в прошлое. Хотя нет, это началось ещё раньше, в тот момент, когда она схватила его за рукав, в попытке удержать – совершенно, абсолютно так же, как когда-то давно при их первой встрече в Руконгае. Бьякуя на миг даже растерял всю свою решимость. А потом всё случилось очень быстро: прикосновение, ожившие воспоминания. Он успел подхватить падающую Хисану и только отстранённо отметить, что она и сейчас крепким здоровьем не отличается. А ещё: он не знает, как поступать дальше, потому что окончательно потерял контроль над происходящим. Снова. И что это происходило и происходит с ним именно тогда, когда жена рядом. Все эти мысли промелькнули как-то на краю сознания, потому что знакомая теплая тяжесть её тела была настолько привычна, руки с такой быстротой и легкостью подняли, прижали, устроили поудобнее, словно не было всех прошедших десятилетий. И ещё Бьякую поразило то, какая тишина и покой образовались внутри – будто всё встало на свои места, когда жена оказалась у него на руках, когда он почувствовал её привычный аромат – легкий, едва уловимый тонкий запах сирени. Единственный сладкий запах, который не вызывал у него отторжения.
Бьякуя уложил Хисану на постель, уже чувствуя, что её лихорадит. Прошел по квартире, нашёл маленькое полотенце, смочил, положил на её горячий лоб, перед этим не удержавшись, прижался к нему губами.
К встрече с дежурным офицером возле Сейнкаймона он капитально опоздал, пришлось отослать адскую бабочку с сообщением, что «он задерживается, помощь не нужна, о времени возвращения сообщит дополнительно» и «в непредвиденном случае вернётся через проход клана Кучики», – это уже для Ренджи. Но служебные дела отвлекли его ненадолго, теперь решения требовали более насущные вопросы: он не может оставить Хисану в таком состоянии и по-прежнему должен уйти.
Лечебным кидо Бьякуя владел вполне прилично, а потому, пробежав руками над телом Хисаны в поисках возможного источника нездоровья, понял, что обморок, скорее всего, следствие шока, в котором, увы, он был главным виновником. То, что Хисана его вспомнила, внезапно оказалось не таким уж и важным, – Бьякуя допускал, что рано или поздно это могло и даже должно было случиться, но вопрос оставался открытым: это её жизнь, короткая земная жизнь, из которой вряд ли он имеет право отнимать даже минуту. Как бы тяжело для него это ни было, как бы ни хотелось несбыточного.
Надо было что-то решать, но сейчас Бьякуя мог только сидеть рядом, держать за руку и смотреть на неё. Уйти он был уже не в состоянии даже при всём понимании, что это единственно правильное решение, да и поговорить было теперь необходимо, хотя он знал, что ни к чему хорошему этот разговор не приведёт: ни один из возможных исходов не устраивал его полностью и до конца; его, по крайней мере, точно: ни их окончательное расставание, ни возможность редких встреч... Бьякуе оставалось ждать, когда Хисана придёт в себя, и, пожалуй, впервые в жизни он хотел, чтобы она не очнулась насколько возможно дольше.
Хисана пришла в себя на своей кровати с влажным компрессом на лбу – её слегка лихорадило, и слабость была неимоверная, но сейчас всё это не имело значения. Он здесь! Рядом! Всё оказалось правдой от первого взгляда и неясного узнавания до каждого мгновения из снов! Теперь, когда Хисана вспомнила, кто он и что их связывало и связывает до сих пор, – все разрозненные клочки снов, воспоминаний и встреч сложились в единую, целую картину. Вот теперь она точно знала, что он – самая реальная реальность, которая только может быть в её жизни!
- Бьякуя… сама… - губы Хисану слушались с трудом и в глазах задрожали слёзы, но она постаралась улыбнуться. Ведь ей нельзя встречу омрачать слезами, даже если это слёзы радости.
Бьякуя сидел рядом, опустив глаза, и держал её за руку. Как только она очнулась, он тут же отпустил её, отошёл от постели и встал спиной окну, словно не хотел, чтобы жена разглядела выражение его лица. Но даже так Хисана видела, что выглядел он, словно нёс на плечах тяжёлый груз – измученным и усталым. Не таким, совсем не таким Хисана хотела вновь увидеть его! Но так ли это важно, если муж здесь?
- Нет нужды называть меня так, – голос Бьякуи прозвучал глухо и тяжело, он глянул на неё отстранённо и тут же отвёл взгляд.
Хисана замерла – слишком холоден и далёк. Нет, это неправильно, так не должно быть, совсем не должно!.. Внутри всё разрывалось от радости и горя, и она точно знала, что это не только её чувства. Какие препятствия на этот раз выросли между ними?
– Тебе уже лучше? Тогда… мне пора. – Бьякуя не смотрел на неё, упорно не смотрел, а ей так нужно было заглянуть в его глаза!
- Нет… Пожалуйста!.. – Хисана резко села на кровати, но тут же приложила руку к виску – перед глазами всё закружилось. Бьякуя сразу сделал шаг обратно к ней. - Вот видите, - прошептала она со слабой улыбкой, – Вы не можете оставить меня…
- Не могу. – Он сказал это тихо, словно себе самому, но сразу же добавил непреклонно: - Но должен.
В груди у Хисаны разросся тяжелый ком, требующий выхода. Всё неправильно! Совсем не так, как должно быть! Не те слова, не те чувства… Совершенно не те! Словно стеклянная стена выросла между ними – он так близко и так далеко… Как же до него достучаться?
- Объясните же! Прошу!.. – прежде, чем успела подумать, Хисана протянула к нему руку. В комнате повисла напряжённая тишина, словно вот-вот разразится буря. Воздух разве что не звенел от невысказанных слов и запертых внутри чувств. Неужели он и правда уйдёт вот так запросто, даже не поговорив с ней? Тогда зачем всё это? Почему происходит?
Бьякуя, словно заворожённый, несколько мгновений смотрел на протянутые к нему подрагивающие пальцы. Единственное, что он чувствовал – насколько тяжелее стало дышать. Мало что на свете могло лишить его сил настолько, чтобы вся его сущность разделилась надвое, чтобы он боролся с самим собой. Никто, кроме этой хрупкой и деликатной женщины, не умел с такой легкостью подчинять его волю, хотя она никогда не стремилась к этому.
«Что же ты со мной делаешь?..»
Он не выдержал, шагнул и ухватил её руку за кончики пальцев, едва удержавшись, чтобы не притянуть Хисану к себе, но борьба всё ещё продолжалась, а потому голос прозвучал холодно:
- Не мне вмешиваться и менять твою жизнь. Однажды я сделал по-своему. Помнишь, к чему мы пришли?
Не ему вмешиваться?! Боже, как же Хисана забыла, что он всегда скрывает боль за таким вот ледяным тоном! Несмотря на слабость, она решительно опустила ноги с кровати и, так и не отпуская его руки, встала. И тут же, пошатнувшись, ухватилась за него. Бьякуя успел поддержать её и сжал в объятиях – осторожных, но крепких, не дающих ни малейшей возможности упасть или выбраться из них. Он как и Хисана застыл, замер, словно не веря, что это происходит.
Его близость для Хисаны снова пробежала электрическим разрядом по всему телу и одновременно принесла успокоение: какие бы жесткие слова ни произносил Бьякуя, все его жесты, движения говорили об обратном, выдавая внутреннюю борьбу.
Его пальто пахло дождём и пряной, терпкой смесью полыни и горького миндаля. Хисана помнила этот запах – он всегда принадлежал её мужу, ибо сладость он не любил совершенно, ни в запахах, ни в еде. И всегда обнимал её именно так – бережно и сильно. Она, оказывается, много всего о нём помнила, о своём родном знакомом незнакомце…
- Если не Вы, тогда никто не имеет право вмешиваться, - заговорила она, прижавшись щекой к его груди и сжав ткань пальто на спине в маленьких и слабых кулачках. - И если бы была моя воля что-то вернуть или повторить, я бы всё изменила. Потому что я не дала и половину той любви, которой Вы заслуживаете. И ничего не меняла бы, потому что самое ценное для меня – это время, проведённое рядом с Вами.
После этих слов он сжал её сильнее, так, что Хисана только тихо охнула.
– Пожалуйста, Бьякуя… - Хисана и сама не до конца понимала, о чём именно просит, слишком много нужно было выразить, а слова не шли, застревая, увязая, словно напряжённый воздух поглощал их.
Услышав её шёпот, он как-то неловко дёрнулся, потом ладони обхватили её лицо, Хисану обжёг совсем не ледяной, а полный безысходности и муки взгляд, и его губы прижались к её в сильном, отчаянном поцелуе.
На мгновение она даже растерялась от его напора. Но это были его губы, его руки, его объятия – с каждой секундой Хисана всё больше узнавала их. То, что происходило в её снах, оказывается, совсем не было выдумкой или фантазией… Как же она скучала!.. И Хисана, с радостью ответила на поцелуй.
Но Бьякуя вздрогнул, схватил её за плечи и отстранил от себя.
– Нет, – голос его был спокоен, слишком спокоен для того, кто только что целовал её, забыв о сдержанности. Бьякуя, не отпуская плеч Хисаны, намеренно смотрел в сторону, избегая её огорчённого, неверящего взгляда. – Ты ведь понимаешь, куда это приведёт? – он отпустил её и шагнул назад. - Разве ты желаешь повторения уже пройденного?
Так вот что его мучило! Хисана каждой клеточкой ощущала, как душа Бьякуи рвётся на части от боли, вины и ловушек прошлого. И одновременно с этим почувствовала облегчение, даже радость. Если всё дело только в его сознании своей вины – она справится! Если вопрос только в его гордости и упрямстве и Хисана по-прежнему нужна ему, то, кажется, она знает, что с этим делать. Давно знала. Ведь он сам сделал её сильнее, и сейчас одного его присутствия было достаточно, чтобы вспомнить об этом. Если это всего лишь призраки прошлого, то им просто нужно заново научиться доверять друг другу. А для этого придётся сделать и сказать то, что в той, давней жизни ей так и не удалось:
– Любимый, – Хисана произнесла это тихо, мягко и ласково, без опаски и колебаний. Она всегда хотела называть его так, с самого начала. Но тогда, в их почти нереальной семейной жизни слишком многое препятствовало этому. Сейчас Хисана чувствовала, что не просто хочет, а ей необходимо стать ближе, ещё ближе к нему, настолько, насколько это вообще возможно, иначе всё опять пойдёт не так. И никакие видимые препятствия, барьеры в эту минуту стали не страшны, потому что теперь она знала: Бьякуя единственный для неё, всегда был, всегда будет. Если он уйдёт – никто и ничто в мире не сможет заполнить эту пустоту.
Муж поднял на неё взгляд: изумлённый, сраженный, – в «той» жизни она никогда не называла его… так, – и у Хисаны сердце защемило от сострадания и любви.
– Я не знаю, сколько прошло лет нашего расставания и твоего ожидания, но неужели ты и правда думаешь, что я смогу прожить без тебя? Особенно теперь, когда всё вспомнила? Я не смогу. Да и не хочу, понимаешь? – добавила Хисана мягче, шагнула ближе и встала рядом с Бьякуёй. Совсем-совсем близко, так, что почувствовала его дыхание на своих волосах.
Вот теперь он смотрел на неё, не отрываясь, и Хисана увидела, что постепенно побеждает в этой схватке между любовью и долгом. Ещё чуть-чуть и, может быть, победит совсем, но вовсе не победа была ей важна. Она подняла руки, легко прикоснулась к его пальто на груди, и спросила едва слышно:
– А ты? Ты сможешь без меня, Бьякуя?
Эти слова и прикосновение окончательно разрушили, смели внутри Бьякуи последнюю невидимую преграду – стеклянная стена между ними осыпалась мелкой пылью, – и в следующую секунду он уже стоял на коленях, прижав её так крепко, что у Хисаны подкосились ноги. От неожиданности она ухватилась за его плечи и только тут почувствовала, что он едва сдерживает дрожь. Изнутри поднялось и захлестнуло чувство безмерной, безграничной нежности и желание слиться, соединится с ним душой и забрать, растворить в себе все его беды и печали.
«Пусть эта боль станет моей, я справлюсь…»
Услышав его судорожный вздох и почувствовав горячее, почти обжигающее дыхание, она обхватила его голову руками и стала произносить, словно заклинание: - Я люблю тебя. Слышишь? Только не оставляй меня…
Бьякуя не произнёс ни слова, только обнимал её так сильно, что было почти больно. Хисана словно увидела, как разжалась дотоле сжатая внутри него пружина, ощутила с каким облегчением он задышал, с какой безоговорочной властью прижал её к себе…
Они будто поменялись местами – несгибаемый, великий капитан и маленькая хрупкая художница, – но Хисана помнила, что между ними так и было всегда: когда у одного заканчивались силы, другой делился своими. Она гладила Бьякую по волосам, шептала что-то успокаивающее и ласковое, и, почувствовав, что его плечи больше не дрожат, заставила поднять голову и обхватила ладонями его лицо.
- Ты пожалеешь об этом, - сказал Бьякуя, не открывая глаз. Словно по-прежнему боялся смотреть на неё, думая, что всё ещё может измениться, но Хисана знала, что он просто прячет слёзы.
- Возможно, так оно и будет… - чуть помолчав, одними губами произнесла она и поцеловала его закрытые веки. – Скорее всего, я буду плакать, может даже тосковать в ожидании тебя. Но я сама выбираю это, и мне за это отвечать, - мягко произнесла она и через секунду добавила: - Мой господин. – И мягко улыбнулась.
- Да, это ты. – Бьякуя открыл глаза, и Хисану окунуло с головой в мерцающую глубину его взгляда. - Не называй меня больше так. Прошу.
Как она могла устоять, когда он так просит? Она растерянно кивнула и, чтобы скрыть, какой властью над ней обладает его взгляд, аккуратно провела по его влажным, слегка покрасневшим векам, заставив снова опустить их. Он не сопротивлялся, в который раз удивив и Хисану, и себя тем, с какой простотой и легкостью подчиняется ей. Но сейчас потребность видеть её была сильнее, Бьякуя повернул голову, чуть прикоснувшись губами к запястью и снова заглянул Хисане в глаза.
Казалось, оттого, что они просто смотрели друг на друга, вокруг рождалось тепло, невесомым покрывалом окутавшее обоих. Хисана уже не могла оторваться, отвести от Бьякуи взгляд, чтобы ни произошло в данную минуту, час или столетие. И словами этого было не выразить. Слова сейчас были нужны другие, такие, чтобы не разрушить, не спугнуть это прекрасное мгновение близости и взаимопонимания, не ранить, не задеть и помочь ему подняться с колен. И хотя она готова была простоять так вечность, Хисана нашла их:
- И что же случилось с моим гордым и неприступным мужем? – спросила она полушутя, с нежной, понимающей улыбкой.
В глазах Бьякуи мелькнуло удивление, а потом они знакомо сверкнули сталью:
– Осторожно, – предупреждающе произнёс он. – Мне еще только предстоит привыкнуть к тому, что ты умеешь так шутить.
– И чем же мне это грозит? – Хисана почти смеялась: от облегчения, от радости, от того, что с каждым произнесённым словом – по сути слов они даже не слышали, важнее было то, что стояло за ними, – их словно опутывало, стягивало, привязывало друг к другу чем-то более крепким и неразрывным, чем цепи.
– Ты провоцируешь меня… - кажется, Бьякуя снова был удивлён, но с удовольствием подхватил её игру, потому что голос замораживал, а глаза улыбались в ответ. – Подожди. Сейчас узнаешь, — добавил он с угрозой, и она, пожалуй, испугалась бы, если успела. Сильная и надежная рука поддержала затылок, другая подхватила под коленки, и вот Хисана уже распростёрта на полу, а он неумолимо нависает над ней, прижав запястья к полу.
И Хисана замеялась. Тихим грудным смехом, так счастливо, что у Бьякуи перехватило дыхание и до умопомрачения захотелось остановить время. Ему казалось, он никогда не видел её такой: счастливой, ликующей, бесконечно женственной и притягательной, до каждой клеточки – его. Он отпустил её руки, уткнулся лбом ей куда-то в ключицу и прошептал:
– До сих пор не могу поверить…
Хисана только молча притянула его к себе, гладя по спине, по волосам, по плечам и рукам со всей теплотой и лаской, на которые только была способна.
– Я тоже… Но ведь ты здесь? Со мной. И это не сон…
– Не сон, – эхом повторил Бьякуя и поднял голову, и Хисана замерла под его пронзительным, стремительно потемневшим взглядом. – Надеюсь, ты понимаешь, что натворила? Даже если будешь просить, я не смогу теперь отпустить тебя.
– Не отпускай…
Она снова оказалась в его объятиях, но теперь это были требовательные, собственнические объятия мужчины, у которого нет причин сдерживаться. Он целовал её, распустив волосы и запутавшись в них пальцами, прижимал к себе, скользил ладонями по её телу так, словно долго мучился от жажды и наконец нашёл источник с живительной влагой. У Хисаны снова закружилась голова, но теперь уже от его близости; ей казалось, что она парит в невесомости, в каком-то другом измерении, где существует только он. Нет, они вдвоём. Наконец-то.
Автор: wandering
Бета/гамма: moondrop
Фендом: Блич
Персонажи/пейринги: Бьякуя/Хисана
Жанр: гет, романтика, флафф, агнст, au
Рейтинг: R
Размер: миди, 33 стр.
Статус: в процессе
Предупреждения: оос, ОЖП, ОМП
Размещение: с разрешения
Дисклеймер: Права - у Кубо.
От автора: фантазия на тему: "Вот бы они случайно встретились в Генсее". Сказка, розовый флафф и мечта. Да, это не лечится.
глава 4
Капитан Шестого отряда Кучики Бьякуя вернулся в конце ноября в Сейрейтей в полном смятении: этот месяц дежурства в Токио перевернул в его душе всё вверх дном.
По старой и доброй традиции, сложившейся в Готей-13, капитанов могли отправить и отправляли в Генсей на месяц дежурства только два раза в году – весной и осенью – в сезон ханами и сезон момиджи, – по причине чрезмерной активизации пустых в это время. Все праздничные мероприятия Мира живых брались под контроль дежурным капитаном лично, и потому праздник «Первой курицы» в храме Отори не стал для Кучики исключением.
Всё проходило как обычно до того самого момента, пока Бьякуя не почувствовал, что его кто-то видит. И этим «кем-то» был не пустой, а – определённо! – человек. А когда в толпе, которая как бы растворилась, став внезапно прозрачной и невидимой, он различил Хисану, то в первое мгновение не поверил. Он подумал, что увидел Рукию, надевшую кимоно, принадлежавшее некогда старшей сестре: если бы не знал совершенно точно, что Рукия сейчас в Сейрейтее; если бы у Рукии был настолько же теплый и нежный взгляд.
Только одна женщина на всём белом свете умела смотреть на Бьякую так, что у него земля уходила из-под ног, – его жена.
Его словно оглушило: все звуки исчезли, будто их выключили, сердце стукнуло до боли резко и тяжело, а воздух сгустился так, что легкие не смогли вдохнуть. Мир вокруг стал чёрно-белым, размытым и сфокусировался на одном единственном человеке - той, которая смотрела на него знакомыми, родными фиалковыми глазами, не узнавая.
Всё произошло так быстро, что, как только зрительный контакт разорвался, Бьякуя, не отдавая себе отчета, мгновенно исчез из её поля зрения. К тому же разум, желая вернуть контроль, тут же вступил в свои права, заявляя, что Бьякуя мог просто ошибиться и всё ещё нужно проверить; что нельзя же вот так сразу верить своим ощущениям и инстинктам, никогда его, впрочем, не подводившим... Что, может быть, это просто кто-то очень на неё похожий... Но разум проиграл. Ещё в тот момент, когда девушка в сиреневом кимоно, словно возникшая из прошлого, встретилась с ним взглядом.
Бьякуя вызвал из дежурного отряда себе замену и кинулся на её поиски. И нашёл – идущей с подругой домой. И больше уже ни на минуту не выпускал из вида. Он следовал за ними по светящимся неоном токийским улочкам, вдоль витрин и вывесок, проулочков, скверов и перекрёстков, убеждая себя быть сдержаннее: обычное самообладание внезапно покинуло его. Девушки оживлённо беседовали, хотя больше говорила подруга, и обе совершенно не обращали внимания на прохожих, что Бьякуе было только на руку. Он намеревался узнать всё, что только сможет, поэтому передвигался короткими шагами шунпо, то обгоняя, то давая подругам уйти немного вперёд, стараясь смотреть не слишком пристально, чтобы не привлекать внимания, ибо каким-то непонятным, загадочным образом она его видела, и это приходилось учитывать.
Бьякуя чувствовал себя настолько странно, словно это и не он сам: как будто сбросил десятки прожитых лет и сейчас совсем юный наследник Кучики неведомо каким образом попал в Генсей и встретил понравившуюся ему девушку, – душа замирала от восторга, сердце ликовало, страх, что он обознался, холодил изнутри. И вся эта смесь бурлила, разгоняя кровь, заставляя почти дрожать от нетерпения.
- Что с тобой, Хисана? - услышал Бьякуя вопрос её подруги, и сердце, в очередной раз за вечер дрогнув, ухнуло вниз.
Это она.
Бьякуя ощущал прикосновение вечности и нереального чуда: с каждой минутой он всё больше убеждался в этом, – с каждым брошенным осторожным и цепким взглядом ему узнавались и её неспешная, плавная походка, и наклон головы, и мягкие грациозные движения, и выступающие позвонки на склонённой шее, когда она поправляла причёску, и тихая улыбка, и мелодичный негромкий голос, когда она уклонялась от настойчивых расспросов подруги. И особенно взгляд – ласковый и немного грустный, умеющий заглянуть собеседнику прямо в душу. Хисана всегда была такой – неброской, не привлекающей внимания сразу, но завораживающей до невозможности оторваться, стоило лишь внимательнее всмотреться.
Бьякуя шёл за Хисаной, верил и не верил. Ловил себя на том, что завидует подруге, которая с легкостью вот так запросто идёт рядом: разговаривает, смеётся, шепчет что-то на ухо, берёт за руку, целует на прощанье в щёку.
Совершенно противоречивые желания раздирали его на части: ему хотелось, чтобы они так и продолжали, разговаривая, куда-то идти, услышать как можно больше – Маи говорила много и достаточно громко, – и в тоже время чтобы Хисана поскорее осталась одна, увидеть, наконец, как она живет. Бьякуя смотрел, как жена, поклонившись, уходит к себе домой, и до трепета и легкого озноба сознавал, что не сможет уйти отсюда.
Она.
Хисана тоже увидела его возле фонтана. А вот узнала ли? Вспомнила? Судя по овладевшей ею задумчивости – не совсем. А может всё-таки – да? Бьякуя убеждал себя быть осторожнее, но его подхватило вихрем, сильным течением и несло вопреки всем доводам рассудка. Он просто не мог не прийти к Хисане ночью, в её сон, к тому же это оказалось не сложнее, чем проникнуть во внутренний мир своего занпакто. Гораздо труднее было войти туда, где она живёт. В тот момент, когда она исчезла в подъезде, до Бьякуи внезапно дошло, что у неё может быть семья, кто-то, кто её любит и ждёт. Это отрезвило, но ненадолго: когда она появилась у окна темной квартиры на втором этаже, он уже просто не смог сдвинуться с места. И когда свет наконец-то включился, он понял, что она рисовала, стоя у окна: его портрет. И именно в эту секунду Бьякуя окончательно и бесповоротно осознал: это действительно Хисана. И сразу стало неважно всё остальное.
Он нашёл её.
Теперь вообще ничто не имело большого значения. Ведь это его жена – оказавшись в её сне, Бьякуя убедился в этом ещё раз. Равно как и в том, что она его совершенно не помнит. Но это не мешало ей обрадоваться и встретить его так, будто все эти годы Хисана ждала именно его - так ему виделось, в это хотелось верить.
Постепенно выясняя подробности её жизни, Бьякуя убеждался, что так оно и есть. И он поддался, почти забыв всякую осторожность, разрешил чувствам взять над собой верх. На несколько дней и ночей Бьякуя погрузился в эту вновь обретённую близость, доверие и радость с головой и около недели чувствовал себя совершенно пьяным от счастья, спал урывками и не помнил, что ел. Он использовал любую возможность, чтобы быть к ней ближе и видеть хотя бы издалека во время дневных дежурств; он ждал ночи и возможности поговорить во сне, словно маленький мальчик – долгожданного и заслуженного праздника.
А потом пришло осознание.
В тот день, когда подруга приехала к Хисане ночевать и Бьякуя решил не тревожить её сон, он впервые позволил себе задуматься над тем, что же будет дальше. Думать не хотелось, любую горькую или просто разумную мысль эти несколько дней Бьякуя нещадно отгонял, желая продлить радость и не омрачать и без того считанные часы встреч, - его дежурство не было вечно, этого он не мог не понимать, как ни старался отвлечься. Размышления той ночью были окрашены грустью и вылились в песню - печальную и призывную, ту, что он нечасто, но всё же пел за прошедшие годы одиночества, когда не мог или не хотел совладать со своей памятью.
«Печали цвет узнаешь ты.
Как тайну молчаливой ночи
Увидеть вновь тебя
Желанье это пронесу сквозь годы,
Об этом будет знать ночное небо, и никто другой...»
На следующий день он увидел на концерте рядом с Хисаной мужчину и окончательно принял всю призрачность вновь обретённого счастья: она в Мире живых, в реальной жизни она не помнит его. «А надо ли, чтобы помнила?» - вступил в права рассудок, когда он увидел одухотворённое лицо Хисаны, слушающей музыку. И рядом находился не он. Потому что в принципе не мог находиться рядом.
Даже приступ ревности, всколыхнувший внезапно самые затаённые и скрытые чувства, заставивший, стискивая зубы, давить в себе холодную ярость, только помог осознать, насколько здесь он бессилен. И перед её собственным выбором, и перед их прошлым, и – особенно – перед настоящим. Всё словно повторялось, только уже по новому кругу, но от этого не было ни легче, ни проще: снова выбор между долгом и чувствами, между необходимым и невозможным. И в этот раз ему нельзя ошибиться.
Воспоминания о прежней жизни стали для Бьякуи решающими. В клане Кучики Хисана не была счастлива, в их поместье никогда не чувствовала себя дома. Их брак, хоть и принёс им взаимность, был наполнен горестями, бедами и печалями. И, возможно, скорее всего именно так – слишком короткая жизнь Хисаны и была следствием их брака. Разве он готов исковеркать и её земную жизнь тоже? Он не сможет быть постоянно рядом, не сможет защищать и оберегать. Ничего не сможет. Кроме как навещать её время от времени. Разве этого он хотел бы для неё? Разве это она заслужила?
У него впереди вечность, у неё – только несколько десятков лет. Бьякуя с горечью понял, что его присутствие в этой жизни может принести Хисане только тоску и ожидание. Она в их прошлой жизни вдоволь этого натерпелась и испытала достаточно, чтобы хотя бы здесь и сейчас стать счастливой.
Он принял решение: их встреча ограничится его дежурством в Генсее и её снами. Пока она считает его придуманным и несуществующим, человеком из своих грёз, пока не вспомнит его – ей ничего не будет стоить забыть. А он… найдёт силы исчезнуть.
Само решение далось нелегко, но ещё труднее оказалось бороться с желанием быть рядом, видеть её: сердце бунтовало, не слушалось, изводило его несбыточными надеждами и мечтами. Немалый вклад в душевную смуту внесло то, что она постоянно рисовала его. Так прекрасный сезон момиджи, – одно из красивейших времён года в Генсее, – постепенно превратился для него в пытку, не меньшую, чем прежде ханами.
Неделя снов, когда Хисана готовилась к выставке, удивила Бьякую – он понял, что она видит сны о прошлой жизни и без его помощи или участия. Он старался днём не показываться ей на глаза, ушел в дежурство с головой, чтобы постепенно приучить себя к расставанию. Даже во сны приходил не каждую ночь, не в силах уж совсем не появляться. Но Хисана стала в своих сновидениях обращаться к нему по имени и встречать его так, словно помнила кто он, - уходить после этого стало ещё сложнее. Бьякуе оставалось только верить, что к реальной жизни их встречи не относятся, и надеяться, что они так и останутся для неё ночными фантазиями, и с его исчезновением Хисана забудет их, как мимолётный сон.
В последний день дежурства – Комамура сменил его на пару дней раньше – Бьякуя нашёл Хисану в парке рисующей. Необыкновенный, очень тихий и безветренный солнечный осенний день, прозрачный воздух, подёрнутый, словно печалью, тенью надвигающихся холодов, тихо и медленно падающие листья, рисующая Хисана с удивительным, незнакомым ему – сосредоточенным и острым – взглядом художницы, всё ближе подступающее время прощаться… Он забылся настолько, что попался ей на глаза. Отступать было поздно, свои ошибки признавать Бьякуя умел, поэтому позволил себя нарисовать. Как же ему хотелось просто подойти и обнять её! Забыть обо всём, что их разделяет! Но это было так же неосуществимо, как забрать её с собой или остаться. И он просто исчез при первой же возможности: поймав её взгляд, в котором увидел и желание вспомнить, и радость, и мольбу, и такую смесь надежды и благодарности, что понял – ещё минута, и он сдастся.
Почему она видела его – осталось для него загадкой, которую оставалось принять как факт, никакой особой реяцу она не обладала и сейчас. Бьякуя решил, что это будет последний раз, когда он вмешался в жизнь Хисаны, а она забудет его, потому что сны так и остаются для неё грезами – волшебными, но бесплодными.
Просто стереть память было уже невозможно, глупо и жестоко - Бьякуя понимал, что сохраняя ей воспоминания, он втайне даже от себя самого надеется всё вернуть, но был уверен, что ему достанет силы воли и благоразумия не воспользоваться этим. К тому же, у неё хранилось множество рисунков с ним, у неё был его портрет, и не один, а теперь ещё и картина, а рисование было смыслом и отдушиной её жизни. Он уже многое знал про её теперешнюю, земную жизнь, и меньше всего ему хотелось навредить, испортить или сделать больнее, чем уже есть. И уж тем более не хотелось, чтобы, потеряв воспоминания о нём, она терзалась от неразрешимых загадок и думала, что сходит с ума, найдя у себя рисунки и картины, которых не помнит или якобы не рисовала. Даже если он сотрёт память и её подруге, существует ещё множество других людей, способных напомнить и подтолкнуть к размышлениям. Пусть лучше в памяти Хисаны останется загадочная и короткая осенняя встреча, похожая на странную сказку. Однажды именно таковой, просто далекой сказкой в сезон момиджи она для неё и станет.
Он не сломает ей жизнь. Не в этот раз.
Ему будет трудно, но он справится.Ради Хисаны. Он вытерпит ради неё, неважно, что будет с ним самим, всё будет в порядке. И он вернулся в Сейрейтей уже почти желая забыть их встречу.
Две недели он старался вообще не вспоминать о прошедшем дежурстве. Но всё оказалось сложнее, чем Бьякуя себе упорно внушал, и тяжелее, чем представлял. Ему казалось, что он давно привык к ожиданию и ему несложно будет вернуться к прежнему одиночеству, он давно уже не вздрагивал при взгляде на Рукию, и подавно научился отсекать лишние и ненужные эмоции.
Две недели он уклонялся от расспросов своего лейтенанта и внимательных взглядов сестры; изводился от того, что теперь, более чем когда-либо, она стала напоминать ему жену; просыпался разбитым и измученным от буквально преследовавших его снов. Не помогали никакие, самые излюбленные и испытанные средства: ни муштра отряда на сложных полигонах, ни совместная тренировка с Одиннадцатым, ни изматывающие разминки с Сенбонзакурой; ни даже тренировочный бой с Кенпачи, которого он самолично позвал, вызвав у того кривую и довольную усмешку, и заслужив молчаливо-обеспокоенное недоумение Ренджи.
Окончательным в понимании того, что он не может следовать собственному решению, стал разговор с Рукией. Однажды вечером, тихо постучав в створки фусума и войдя, она задала только один вопрос:
– Простите меня, брат, но что с Вами произошло в Генсее?
Бьякуя сделал вид, что не понимает, о чём речь. Но если уж Рукия не выдержала, то это означало только одно – он обманывает сам себя. Обманывает настолько, что хуже уже не будет. И как только Ренджи послали в Мир живых на переговоры с Урахарой по вопросу аренды гигаев и использования «души плюс», Бьякуя провернул так, чтобы пойти эту встречу самому.
Он хочет увидеть её. Просто увидеть, ему будет этого достаточно.
Следующая неделя после неудачного свидания с Томору-сан выдалась под стать состоянию Хисаны – дождь лил не прекращая. Несмотря на погоду, она решила выходить в поисках зарисовок каждый день, упорно продолжая, даже если ей этого не хотелось. Если погода расходилась и ветер или дождь бушевали уж совсем нещадно, она оставалась дома и практически не отходила от мольберта, дорабатывая начатые зарисовки, экспериментируя с цветами и оттенками.
Эту неделю сплошных дождей её никто не беспокоил, словно почувствовав её настроение: Томору-сан явно выжидал, Маи, похоже, злилась на неё или просто не хотела поругаться, появившись или позвонив, а может, просто была сильно занята.
К воскресенью у Хисаны была написана картина «Токио в дожде»: малолюдный вечерний перекрёсток с мокрым чёрным асфальтом, отражающим размытый и дрожащий свет фонарей и фар нескольких машин – Хисана провела на нём пару вечеров, заворожённая этой картиной ночного города. И ещё одна акварель: небо на фоне облетевших, голых деревьев. То самое дождливое утреннее небо, в которое она вглядывалась целую неделю, клубящееся низкими и огромными тучами всех оттенков серого – от почти белого до тёмного грозового. Однажды она видела зарисовку летней поляны великого русского художника Куинджи, состоявшую из травы, листьев, растений, – сплошного зелёного пространства множества оттенков без примеси других цветов, и решила по его примеру поэкспериментировать таким же образом с серым.
Уже перевалило за полночь, когда Хисана завершила картину с перекрёстком. Она почему-то напоминала Хисане её собственную жизнь и отвечала её теперешнему состоянию. Ещё раз окинув взглядом мольберт, устало и удовлетворённо откинув со лба волосы, присела на подоконник, прикрыв глаза. Можно было подвести итоги этой недели и признать, что время прошло с пользой: душевного равновесия работа не принесла, но отвлекла и доставила радость и удовлетворение. А значит, всё не так уж и плохо.
Надо было помыть кисти, прибраться и лечь, – для ужина было слишком поздно, да и устала она порядком. Хисана вздохнула и устроила было голову поудобнее, но внезапное и неясное беспокойство заставило её встрепенуться. Хисана осмотрела комнату – вроде, всё как обычно, – и повернулась к окну, вглядываясь в темноту ночного неба. Опустив глаза, она вздрогнула: на улице, прямо под окнами её квартиры, освещённый светом фонарей стоял мужчина, - Хисана сначала не узнала его в обычной современной одежде и под зонтом, - их взгляды встретились, и когда её глаза привыкли к темноте, царящей под зонтом, внутри всё оборвалось. Это был её самурай.
Хисана подскочила, тут же развернулась к окну и, с силой прижав раскрытую ладонь к стеклу, зашептала:
- Стой! Стой! Не уходи! Только не сейчас!
Будто услышав её, он остановился, снова посмотрел на неё, и Хисану словно обожгло холодом – трудно было разглядеть выражение его лица, но между ними как бы протянулась невидимая, напряжённая и дрожащая струна. Она быстро раскрыла окно, не обращая внимания на сильный ветер и дождь, и крикнула:
– Прошу, подождите! Не уходите! Мне нужно поговорить! - вышло с отчаянной решимостью и мольбой, и, кажется, это помогло: она увидела, как он замер, словно в нерешительности, потом медленно кивнул. Хисана захлопнула окно, выбежала в коридор и выскочила на улицу, моля про себя только об одном - чтобы он никуда не исчез. Ей казалось, что она двигается слишком медленно, а секунды проскакивают слишком быстро - поэтому даже не подумала накинуть на себя что-то из верхней одежды. «Только бы он не ушёл! Только бы он не ушёл! Только бы он не ушёл!» - с этой мыслью она выскочила из подъезда в непогоду, в ночь, освящённую лишь светом фонаря.
На улаживание дел в Генсее у Бьякуи ушло куда больше времени, чем он предполагал: это же Урахара, с ним вообще ничего нельзя планировать заранее, хотя бы это Кучики стоило помнить. Но как раз об этом, снова попав в Мир живых, он хотел думать меньше всего и именно поэтому, стиснув зубы, пришлось терпеть хитрого и умного торговца ровно столько, сколько тот пожелал. Когда поздно ночью Бьякуя освободился, то прекрасно понимал, что увидеть Хисану ему уже не удастся. Темень, подсвеченная уличной рекламой и фонарями, зимняя непогода – резкий ветер с дождём – очень соответствовали его теперешнему настроению. Но обратно в Сейрейтей он не спешил, – не отпускало чувство, что он будет очень сожалеть, если хотя бы не постоит возле её дома. И хотя чувствам он давно старался не доверять, сейчас эта привычка почему-то не срабатывала.
Бьякуя не стал торопиться, медленно и верно приближался туда, где его ждали, скорее всего, лишь темные окна её квартиры. Он пытался убедить себя что, возможно, это будет только к лучшему: с возвращением в Мир живых вернулись и все его прежние сомнения и переживания. В душе созревал какой-то надлом, он понимал, что не справляется сам с собой, что борьба разума и чувств, давно им, кажется, выигранная, сейчас снова в самом разгаре. Многолетняя натренированная выдержка и логика трещали по всем швам – совсем как в те времена, когда он впервые встретил Хисану.
Свет в её окнах он заметил быстрее, чем успел одернуть себя и не дать посмотреть раньше времени. Внутри полыхнула странная смесь радости, предчувствия и предостережения, но вот теперь остановиться он уже не мог, тем более, что в окне мелькнула тень её силуэта. Нужно было уйти и не приближаться, но ноги сами несли его.
Какое-то время Бьякуя без единой мысли просто стоял и смотрел, как Хисана пишет картину. Потом она устало присела на подоконник, – и он словно поймал предупреждающий сигнал, говорящий «Пора». Она работает, значит, с ней всё в порядке, – Бьякуя внутренне подобрался, готовясь уйти, несмотря на то, что его слегка знобило от волнения. Впрочем, это было неважно. Он увидел её, этого вполне достаточно, но Хисана внезапно развернулась и заметила его, – он физически почувствовал её взгляд. Не было никакой возможности этому противостоять и как-то изменить – тело двигалось само, словно повинуясь чьему-то чужому приказу – Бьякуя обернулся, и взгляды их встретились. Его снова оглушило.
Хисана, увидев, что он остановился, открыла окно и прокричала что-то. Но Бьякуя даже не расслышал. Потому что раньше слов он почувствовал невероятной силы безмолвный призыв, единственно верное толкование которому было: «Не уходи!» Бьякуя медленно и словно против воли кивнул, отвечая именно на этот зов.
Выбегая из квартиры Хисана больше всего боялась, что улица будет пуста. Когда она распахнула дверь подъезда и увидела самурая, – он стоял на том же самом месте и смотрел прямо на неё внимательно и выжидающе. Её поразила мрачная решимость, исходящая от него, – Хисана растерялась на мгновение, но сильнее был страх, что он снова исчезнет, а потому она выпалила, не сильно задумываясь о соседях:
– Пожалуйста, объясните, что происходит? Кто Вы? Почему Вас вижу только я? Почему я вообще Вас вижу? Ведь Вы настоящий?
Теперь она могла рассмотреть его ближе, но сейчас ей было не до этого, хотя она отметила, что он действительно красив. Гораздо красивее, чем получился на рисунках. И настолько же холоднее. Его серые глаза глянули на неё пронзительно, так, что Хисана невольно задержала дыхание, – несомненно, настоящий, он даже не улыбнулся на этот нелепый вопрос.
– Тебе нельзя стоять здесь, ты простудишься. Пойдём, я провожу тебя. – Это были первые слова, которые Хисана услышала от него, и от звука его низкого, грудного, красивого голоса её качнуло и что-то сильно и мягко толкнулось в груди. Всё вопросы тут же вылетели из головы. Она смотрела, как он подходит к ней размеренной и твердой поступью, и её не покидало чувство, что всё это когда-то уже было. Было. То ли во сне, то ли наяву… Она послушно кивнула и зашла в подъезд, придерживая дверь, чтобы убедиться, что он точно следует за ней.
За ту минуту, которая прошла между его согласием остаться, и тем, как Хисана выскочила из подъезда, ворох противоречивых мыслей обрушился на Бьякую. Разум твердил, что нужно немедленно уйти, что он терзает её и себя и ни к чему хорошему это не приведёт, гордость – что нарушить уже данное согласие остаться не в его правилах; сомнения мучили предположениями и вопросами о том, вспомнила ли она его, а чувства – безмерной радостью, что не забыла окончательно. Когда она появилась и замерла у двери подъезда, а холодный ветер ликующе рванул ей навстречу, охватив тоненькую фигурку коротким домашним платьицем, Бьякуя онемел: Хисана, стоящая на ветру, придерживающая выбившиеся пряди волос и ожидающая его – зрелище, к которому он подготовлен точно не был.
Но разве он не мог предположить, что сильнее всего окажется чувство подойти, обнять, закрыть, защитить, забрать с собой, как бы невозможно это не было? И о чём он только думал раньше?! Ему нужно уйти прежде, чем всё обернётся для неё слишком серьезно, до того времени, как он окончательно перестанет собой владеть.
Слова и действия давались ему с трудом, словно в полусне. «Она не помнит и она изменилась. Это другая Хисана, ты не знаком с ней», - твердил Бьякуя, пока они поднимались по лестнице, чтобы хоть как-то совладать с разбушевавшимися чувствами. «Тебе пора», - твердо напомнил он себе, когда Хисана обернулась к нему в дверях своей квартиры.
Войдя обратно в подъезд и поднимаясь по лестнице, Хисана сама не могла толком понять, почему так безропотно подчинилась и беспрекословно выполнила приказ самурая, впрочем, прозвучавший довольно заботливо. Может быть, именно поэтому? Но отвечать он ей явно не собирался. Хисана успокаивала себя только тем, что разговаривать на улице была действительно не лучшая идея. А приглашать домой? Нерешительность и сомнения овладели ей, но открыв дверь и обернувшись, она поняла, что он имел ввиду только то, что сказал – проводить её. И сейчас собирается уйти.
- Я всё ещё не понимаю… Но… Кто Вы? Откуда? - Хисана мучительно подбирала слова, пыталась удержать его, добиться хоть какого-то ответа, снова услышать его голос. – Почему мне кажется, что я знаю Вас?.. Это Ваше имя – Бьякуя?
Он вздрогнул, услышав имя, во взгляде, брошенном на неё на секунду промелькнула… беспомощность?.. Он тут же прикрыл глаза. А когда открыл, Хисана сразу же поняла – он снова исчезнет, вот прямо сейчас. Она порывисто ухватила за рукав его черного короткого пальто и прошептала с мольбой:
– Пожалуйста…
Неожиданно это подействовало – он как-то странно глянул на её руку, удерживающую его, снова на мгновение закрыл глаза, словно больше у него не было сил спорить с ней, а, открыв, осторожно обхватил пальцами её ладошку, в попытке отодвинуться.
Прикосновение оказалось для Хисаны сродни удару грома – оглушило, обожгло, заставило вздрогнуть всем телом и… наконец вспомнить!
- Хисана? Тебе хуже? Потерпи немного, свет мой…– он подхватывает её на руки, и быстро несёт в комнату, где больше свежего воздуха и много света. В его глазах тревога, он слишком хорошо знает, что происходит, но не хочет верить в это.
- Я… всё хорошо… - она прижимается к плечу мужа, почти теряя сознание от слабости. – Всё хорошо, Бьякуя-сама…
«Не оставляй меня! Пожалуйста, не уходи!» - молит его взгляд. Он укладывает её на футон.
– Сейчас придёт врач, - он почти спокоен, только голос слегка подрагивает от волнения. – Смотри, первый цветок сакуры распустился, - голос предательски срывается, Бьякуя сжимает её руку, заглядывает в глаза. Он всё ещё надеется на чудо.
Её господин муж так много смертей видел на своём коротком веку, но приближение этой не хочет считать правдой.
«Ты не можешь уйти, только не ты!»
Он не заслужил этого, но ей пора. Глаза перестают видеть, дыхание сходит на нет, её сердце разрывается пополам, и одна его половина навсегда останется здесь и достанется именно этому богу смерти…
Её колени подогнулись. Бьякуя - реальный, настоящий - тут же подхватил её под обе руки, склонился к ней.
- Хисана? Тебе плохо? Нужен врач? – его глаза втревоге исследовали её лицо. Невозможно знакомые, до боли родные серые глаза. Её муж стоял перед ней, словно они никогда не расставались.
- Бьякуя-сама… - уже оседая, успела прошептать Хисана, - это Вы…
глава 5
Бьякуя сидел возле Хисаны и вглядывался в её черты. Впервые за долгое время она была так близко, что он слышал её тихое дыхание; но сейчас это не приносило ни радости, ни облегчения.
Легкий румянец постепенно окрашивал её бледные щёки, ресницы отбрасывали неясные тени, выпавшие из прически длинные пряди разметались по подушке. Оказывается, он и не видел её никогда с длинными волосами – это было красиво. Хотелось коснуться её лица и убедиться, что это не сон. Бьякуя заметил, как дрогнули её пальцы, – и спрятал маленькую ладонь в своих. На секунду в сердце кольнуло оттого, что это когда-то уже было, – он уже сидел вот так возле её постели. А ещё потому, что кто-то, другой мужчина, а возможно тот самый, с концерта, будет любоваться этой красотой…
Бьякуя резко оборвал себя – не время и не место для ревности. Он поднёс и прижал ладонь Хисаны к своему лбу, пылающему не меньше, чем у неё, словно желая утихомирить мысли, успокоить чувства. Несколько минут можно было посидеть так и постараться ни о чём не думать, но он не мог.
Когда Хисана потеряла сознание, всё-таки вспомнив его, то для Бьякуи происходящее превратилось во временной разлом с погружением в прошлое. Хотя нет, это началось ещё раньше, в тот момент, когда она схватила его за рукав, в попытке удержать – совершенно, абсолютно так же, как когда-то давно при их первой встрече в Руконгае. Бьякуя на миг даже растерял всю свою решимость. А потом всё случилось очень быстро: прикосновение, ожившие воспоминания. Он успел подхватить падающую Хисану и только отстранённо отметить, что она и сейчас крепким здоровьем не отличается. А ещё: он не знает, как поступать дальше, потому что окончательно потерял контроль над происходящим. Снова. И что это происходило и происходит с ним именно тогда, когда жена рядом. Все эти мысли промелькнули как-то на краю сознания, потому что знакомая теплая тяжесть её тела была настолько привычна, руки с такой быстротой и легкостью подняли, прижали, устроили поудобнее, словно не было всех прошедших десятилетий. И ещё Бьякую поразило то, какая тишина и покой образовались внутри – будто всё встало на свои места, когда жена оказалась у него на руках, когда он почувствовал её привычный аромат – легкий, едва уловимый тонкий запах сирени. Единственный сладкий запах, который не вызывал у него отторжения.
Бьякуя уложил Хисану на постель, уже чувствуя, что её лихорадит. Прошел по квартире, нашёл маленькое полотенце, смочил, положил на её горячий лоб, перед этим не удержавшись, прижался к нему губами.
К встрече с дежурным офицером возле Сейнкаймона он капитально опоздал, пришлось отослать адскую бабочку с сообщением, что «он задерживается, помощь не нужна, о времени возвращения сообщит дополнительно» и «в непредвиденном случае вернётся через проход клана Кучики», – это уже для Ренджи. Но служебные дела отвлекли его ненадолго, теперь решения требовали более насущные вопросы: он не может оставить Хисану в таком состоянии и по-прежнему должен уйти.
Лечебным кидо Бьякуя владел вполне прилично, а потому, пробежав руками над телом Хисаны в поисках возможного источника нездоровья, понял, что обморок, скорее всего, следствие шока, в котором, увы, он был главным виновником. То, что Хисана его вспомнила, внезапно оказалось не таким уж и важным, – Бьякуя допускал, что рано или поздно это могло и даже должно было случиться, но вопрос оставался открытым: это её жизнь, короткая земная жизнь, из которой вряд ли он имеет право отнимать даже минуту. Как бы тяжело для него это ни было, как бы ни хотелось несбыточного.
Надо было что-то решать, но сейчас Бьякуя мог только сидеть рядом, держать за руку и смотреть на неё. Уйти он был уже не в состоянии даже при всём понимании, что это единственно правильное решение, да и поговорить было теперь необходимо, хотя он знал, что ни к чему хорошему этот разговор не приведёт: ни один из возможных исходов не устраивал его полностью и до конца; его, по крайней мере, точно: ни их окончательное расставание, ни возможность редких встреч... Бьякуе оставалось ждать, когда Хисана придёт в себя, и, пожалуй, впервые в жизни он хотел, чтобы она не очнулась насколько возможно дольше.
Хисана пришла в себя на своей кровати с влажным компрессом на лбу – её слегка лихорадило, и слабость была неимоверная, но сейчас всё это не имело значения. Он здесь! Рядом! Всё оказалось правдой от первого взгляда и неясного узнавания до каждого мгновения из снов! Теперь, когда Хисана вспомнила, кто он и что их связывало и связывает до сих пор, – все разрозненные клочки снов, воспоминаний и встреч сложились в единую, целую картину. Вот теперь она точно знала, что он – самая реальная реальность, которая только может быть в её жизни!
- Бьякуя… сама… - губы Хисану слушались с трудом и в глазах задрожали слёзы, но она постаралась улыбнуться. Ведь ей нельзя встречу омрачать слезами, даже если это слёзы радости.
Бьякуя сидел рядом, опустив глаза, и держал её за руку. Как только она очнулась, он тут же отпустил её, отошёл от постели и встал спиной окну, словно не хотел, чтобы жена разглядела выражение его лица. Но даже так Хисана видела, что выглядел он, словно нёс на плечах тяжёлый груз – измученным и усталым. Не таким, совсем не таким Хисана хотела вновь увидеть его! Но так ли это важно, если муж здесь?
- Нет нужды называть меня так, – голос Бьякуи прозвучал глухо и тяжело, он глянул на неё отстранённо и тут же отвёл взгляд.
Хисана замерла – слишком холоден и далёк. Нет, это неправильно, так не должно быть, совсем не должно!.. Внутри всё разрывалось от радости и горя, и она точно знала, что это не только её чувства. Какие препятствия на этот раз выросли между ними?
– Тебе уже лучше? Тогда… мне пора. – Бьякуя не смотрел на неё, упорно не смотрел, а ей так нужно было заглянуть в его глаза!
- Нет… Пожалуйста!.. – Хисана резко села на кровати, но тут же приложила руку к виску – перед глазами всё закружилось. Бьякуя сразу сделал шаг обратно к ней. - Вот видите, - прошептала она со слабой улыбкой, – Вы не можете оставить меня…
- Не могу. – Он сказал это тихо, словно себе самому, но сразу же добавил непреклонно: - Но должен.
В груди у Хисаны разросся тяжелый ком, требующий выхода. Всё неправильно! Совсем не так, как должно быть! Не те слова, не те чувства… Совершенно не те! Словно стеклянная стена выросла между ними – он так близко и так далеко… Как же до него достучаться?
- Объясните же! Прошу!.. – прежде, чем успела подумать, Хисана протянула к нему руку. В комнате повисла напряжённая тишина, словно вот-вот разразится буря. Воздух разве что не звенел от невысказанных слов и запертых внутри чувств. Неужели он и правда уйдёт вот так запросто, даже не поговорив с ней? Тогда зачем всё это? Почему происходит?
Бьякуя, словно заворожённый, несколько мгновений смотрел на протянутые к нему подрагивающие пальцы. Единственное, что он чувствовал – насколько тяжелее стало дышать. Мало что на свете могло лишить его сил настолько, чтобы вся его сущность разделилась надвое, чтобы он боролся с самим собой. Никто, кроме этой хрупкой и деликатной женщины, не умел с такой легкостью подчинять его волю, хотя она никогда не стремилась к этому.
«Что же ты со мной делаешь?..»
Он не выдержал, шагнул и ухватил её руку за кончики пальцев, едва удержавшись, чтобы не притянуть Хисану к себе, но борьба всё ещё продолжалась, а потому голос прозвучал холодно:
- Не мне вмешиваться и менять твою жизнь. Однажды я сделал по-своему. Помнишь, к чему мы пришли?
Не ему вмешиваться?! Боже, как же Хисана забыла, что он всегда скрывает боль за таким вот ледяным тоном! Несмотря на слабость, она решительно опустила ноги с кровати и, так и не отпуская его руки, встала. И тут же, пошатнувшись, ухватилась за него. Бьякуя успел поддержать её и сжал в объятиях – осторожных, но крепких, не дающих ни малейшей возможности упасть или выбраться из них. Он как и Хисана застыл, замер, словно не веря, что это происходит.
Его близость для Хисаны снова пробежала электрическим разрядом по всему телу и одновременно принесла успокоение: какие бы жесткие слова ни произносил Бьякуя, все его жесты, движения говорили об обратном, выдавая внутреннюю борьбу.
Его пальто пахло дождём и пряной, терпкой смесью полыни и горького миндаля. Хисана помнила этот запах – он всегда принадлежал её мужу, ибо сладость он не любил совершенно, ни в запахах, ни в еде. И всегда обнимал её именно так – бережно и сильно. Она, оказывается, много всего о нём помнила, о своём родном знакомом незнакомце…
- Если не Вы, тогда никто не имеет право вмешиваться, - заговорила она, прижавшись щекой к его груди и сжав ткань пальто на спине в маленьких и слабых кулачках. - И если бы была моя воля что-то вернуть или повторить, я бы всё изменила. Потому что я не дала и половину той любви, которой Вы заслуживаете. И ничего не меняла бы, потому что самое ценное для меня – это время, проведённое рядом с Вами.
После этих слов он сжал её сильнее, так, что Хисана только тихо охнула.
– Пожалуйста, Бьякуя… - Хисана и сама не до конца понимала, о чём именно просит, слишком много нужно было выразить, а слова не шли, застревая, увязая, словно напряжённый воздух поглощал их.
Услышав её шёпот, он как-то неловко дёрнулся, потом ладони обхватили её лицо, Хисану обжёг совсем не ледяной, а полный безысходности и муки взгляд, и его губы прижались к её в сильном, отчаянном поцелуе.
На мгновение она даже растерялась от его напора. Но это были его губы, его руки, его объятия – с каждой секундой Хисана всё больше узнавала их. То, что происходило в её снах, оказывается, совсем не было выдумкой или фантазией… Как же она скучала!.. И Хисана, с радостью ответила на поцелуй.
Но Бьякуя вздрогнул, схватил её за плечи и отстранил от себя.
– Нет, – голос его был спокоен, слишком спокоен для того, кто только что целовал её, забыв о сдержанности. Бьякуя, не отпуская плеч Хисаны, намеренно смотрел в сторону, избегая её огорчённого, неверящего взгляда. – Ты ведь понимаешь, куда это приведёт? – он отпустил её и шагнул назад. - Разве ты желаешь повторения уже пройденного?
Так вот что его мучило! Хисана каждой клеточкой ощущала, как душа Бьякуи рвётся на части от боли, вины и ловушек прошлого. И одновременно с этим почувствовала облегчение, даже радость. Если всё дело только в его сознании своей вины – она справится! Если вопрос только в его гордости и упрямстве и Хисана по-прежнему нужна ему, то, кажется, она знает, что с этим делать. Давно знала. Ведь он сам сделал её сильнее, и сейчас одного его присутствия было достаточно, чтобы вспомнить об этом. Если это всего лишь призраки прошлого, то им просто нужно заново научиться доверять друг другу. А для этого придётся сделать и сказать то, что в той, давней жизни ей так и не удалось:
– Любимый, – Хисана произнесла это тихо, мягко и ласково, без опаски и колебаний. Она всегда хотела называть его так, с самого начала. Но тогда, в их почти нереальной семейной жизни слишком многое препятствовало этому. Сейчас Хисана чувствовала, что не просто хочет, а ей необходимо стать ближе, ещё ближе к нему, настолько, насколько это вообще возможно, иначе всё опять пойдёт не так. И никакие видимые препятствия, барьеры в эту минуту стали не страшны, потому что теперь она знала: Бьякуя единственный для неё, всегда был, всегда будет. Если он уйдёт – никто и ничто в мире не сможет заполнить эту пустоту.
Муж поднял на неё взгляд: изумлённый, сраженный, – в «той» жизни она никогда не называла его… так, – и у Хисаны сердце защемило от сострадания и любви.
– Я не знаю, сколько прошло лет нашего расставания и твоего ожидания, но неужели ты и правда думаешь, что я смогу прожить без тебя? Особенно теперь, когда всё вспомнила? Я не смогу. Да и не хочу, понимаешь? – добавила Хисана мягче, шагнула ближе и встала рядом с Бьякуёй. Совсем-совсем близко, так, что почувствовала его дыхание на своих волосах.
Вот теперь он смотрел на неё, не отрываясь, и Хисана увидела, что постепенно побеждает в этой схватке между любовью и долгом. Ещё чуть-чуть и, может быть, победит совсем, но вовсе не победа была ей важна. Она подняла руки, легко прикоснулась к его пальто на груди, и спросила едва слышно:
– А ты? Ты сможешь без меня, Бьякуя?
Эти слова и прикосновение окончательно разрушили, смели внутри Бьякуи последнюю невидимую преграду – стеклянная стена между ними осыпалась мелкой пылью, – и в следующую секунду он уже стоял на коленях, прижав её так крепко, что у Хисаны подкосились ноги. От неожиданности она ухватилась за его плечи и только тут почувствовала, что он едва сдерживает дрожь. Изнутри поднялось и захлестнуло чувство безмерной, безграничной нежности и желание слиться, соединится с ним душой и забрать, растворить в себе все его беды и печали.
«Пусть эта боль станет моей, я справлюсь…»
Услышав его судорожный вздох и почувствовав горячее, почти обжигающее дыхание, она обхватила его голову руками и стала произносить, словно заклинание: - Я люблю тебя. Слышишь? Только не оставляй меня…
Бьякуя не произнёс ни слова, только обнимал её так сильно, что было почти больно. Хисана словно увидела, как разжалась дотоле сжатая внутри него пружина, ощутила с каким облегчением он задышал, с какой безоговорочной властью прижал её к себе…
Они будто поменялись местами – несгибаемый, великий капитан и маленькая хрупкая художница, – но Хисана помнила, что между ними так и было всегда: когда у одного заканчивались силы, другой делился своими. Она гладила Бьякую по волосам, шептала что-то успокаивающее и ласковое, и, почувствовав, что его плечи больше не дрожат, заставила поднять голову и обхватила ладонями его лицо.
- Ты пожалеешь об этом, - сказал Бьякуя, не открывая глаз. Словно по-прежнему боялся смотреть на неё, думая, что всё ещё может измениться, но Хисана знала, что он просто прячет слёзы.
- Возможно, так оно и будет… - чуть помолчав, одними губами произнесла она и поцеловала его закрытые веки. – Скорее всего, я буду плакать, может даже тосковать в ожидании тебя. Но я сама выбираю это, и мне за это отвечать, - мягко произнесла она и через секунду добавила: - Мой господин. – И мягко улыбнулась.
- Да, это ты. – Бьякуя открыл глаза, и Хисану окунуло с головой в мерцающую глубину его взгляда. - Не называй меня больше так. Прошу.
Как она могла устоять, когда он так просит? Она растерянно кивнула и, чтобы скрыть, какой властью над ней обладает его взгляд, аккуратно провела по его влажным, слегка покрасневшим векам, заставив снова опустить их. Он не сопротивлялся, в который раз удивив и Хисану, и себя тем, с какой простотой и легкостью подчиняется ей. Но сейчас потребность видеть её была сильнее, Бьякуя повернул голову, чуть прикоснувшись губами к запястью и снова заглянул Хисане в глаза.
Казалось, оттого, что они просто смотрели друг на друга, вокруг рождалось тепло, невесомым покрывалом окутавшее обоих. Хисана уже не могла оторваться, отвести от Бьякуи взгляд, чтобы ни произошло в данную минуту, час или столетие. И словами этого было не выразить. Слова сейчас были нужны другие, такие, чтобы не разрушить, не спугнуть это прекрасное мгновение близости и взаимопонимания, не ранить, не задеть и помочь ему подняться с колен. И хотя она готова была простоять так вечность, Хисана нашла их:
- И что же случилось с моим гордым и неприступным мужем? – спросила она полушутя, с нежной, понимающей улыбкой.
В глазах Бьякуи мелькнуло удивление, а потом они знакомо сверкнули сталью:
– Осторожно, – предупреждающе произнёс он. – Мне еще только предстоит привыкнуть к тому, что ты умеешь так шутить.
– И чем же мне это грозит? – Хисана почти смеялась: от облегчения, от радости, от того, что с каждым произнесённым словом – по сути слов они даже не слышали, важнее было то, что стояло за ними, – их словно опутывало, стягивало, привязывало друг к другу чем-то более крепким и неразрывным, чем цепи.
– Ты провоцируешь меня… - кажется, Бьякуя снова был удивлён, но с удовольствием подхватил её игру, потому что голос замораживал, а глаза улыбались в ответ. – Подожди. Сейчас узнаешь, — добавил он с угрозой, и она, пожалуй, испугалась бы, если успела. Сильная и надежная рука поддержала затылок, другая подхватила под коленки, и вот Хисана уже распростёрта на полу, а он неумолимо нависает над ней, прижав запястья к полу.
И Хисана замеялась. Тихим грудным смехом, так счастливо, что у Бьякуи перехватило дыхание и до умопомрачения захотелось остановить время. Ему казалось, он никогда не видел её такой: счастливой, ликующей, бесконечно женственной и притягательной, до каждой клеточки – его. Он отпустил её руки, уткнулся лбом ей куда-то в ключицу и прошептал:
– До сих пор не могу поверить…
Хисана только молча притянула его к себе, гладя по спине, по волосам, по плечам и рукам со всей теплотой и лаской, на которые только была способна.
– Я тоже… Но ведь ты здесь? Со мной. И это не сон…
– Не сон, – эхом повторил Бьякуя и поднял голову, и Хисана замерла под его пронзительным, стремительно потемневшим взглядом. – Надеюсь, ты понимаешь, что натворила? Даже если будешь просить, я не смогу теперь отпустить тебя.
– Не отпускай…
Она снова оказалась в его объятиях, но теперь это были требовательные, собственнические объятия мужчины, у которого нет причин сдерживаться. Он целовал её, распустив волосы и запутавшись в них пальцами, прижимал к себе, скользил ладонями по её телу так, словно долго мучился от жажды и наконец нашёл источник с живительной влагой. У Хисаны снова закружилась голова, но теперь уже от его близости; ей казалось, что она парит в невесомости, в каком-то другом измерении, где существует только он. Нет, они вдвоём. Наконец-то.
@темы: Кучики, Блич, фанфики, князь, в обзоры, Бьякуя и Хисана