Любовь — это твоя сознательная способность ставить свои недостатки ниже, чем недостатки близкого человека (с)
Название: Сезон момиджи
Автор: wandering
Бета/гамма: moondrop
Фендом: Блич
Персонажи/пейринги: Бьякуя/Хисана
Жанр: гет, романтика, флафф, агнст, au
Рейтинг: R
Размер: миди, 33 стр.
Статус: в процессе
Предупреждения: оос, ОЖП, ОМП
Размещение: с разрешения
Дисклеймер: Права - у Кубо.
От автора: фантазия на тему: "Вот бы они случайно встретились в Генсее". Cказка, розовый флафф и мечта. Да, это не лечится.
Пролог
Сакураи Хисана, миловидная, невысокая, хрупкого телосложения молодая художница, задумчиво смотрела в окно своей маленькой однокомнатной квартиры на окраине Токио. Длинные чёрные волосы были уложены и заколоты в высокую, простую, но изящную прическу; взгляд больших глаз был сосредоточен и серьёзен, и это придавало её лицу выражение легкой грусти.
Впрочем, сейчас мысли Хисаны действительно были далеки от радостных. Скоро должна была заехать её подруга – Таканаси Маи, такая же молодая художница, как и она сама, чтобы вместе пойти в ресторан на встречу с мужем Маи и его приятелем, – отметить удачно прошедшую совместную выставку. Подруга намекнула, что Томору-сан хочет поговорить о чём-то серьёзном. Хисана догадывалась, что, скорее всего, речь пойдёт о предложении – это было их второе совместное свидание, которое Маи с упорством, достойным лучшего применения, им устраивала в надежде выдать Хисану замуж. Сказать, что Хисана не ждала этого, было нельзя, но и радости от возможной перемены не испытывала совершенно.
Лето завершило её двадцать шестой год жизни и давно закончилось, стояла поздняя осень, ноябрь подходил к концу. Хисана всегда жалела, что не родилась осенью – она была близка и дорога ей, и сезон момиджи* она любила почти так же, как ханами. Но если ханами неизменно приносил вместе с распускающейся красотой какую-то неясную, смутную тоску, то момиджи благодаря буйству красок дарил неизменную радость, пусть и напоминая о скорой зиме.
Но сейчас сезон уже закончился, похолодало. Зима приближалась, оповещая о себе порывистым ветром, сыростью и низкими тучами. Стоя у окна, Хисана думала о том, что слишком быстро в этом году опали клёны.
В горах осенних — клен такой прекрасный,
Густа листва ветвей — дороги не найти!..
Где ты блуждаешь там? —
Ищу тебя напрасно:
Мне неизвестны горные пути…**
Всплыло в её памяти одно из любимых стихотворений, и перед глазами тут же возникла её последняя картина, получившая на выставке множество похвал от зрителей: под алеющими подобно жаркому закатному солнцу кленами, на берегу пруда, поверхность которого была обильно усыпана опавшими листьями, стоял молодой самурай в доспехах, задумчиво глядя на воду.
Картина стала для Хисаны символом этой осени – момиджи в этом году выдался странным, необычным, и вместо ожидаемой радости принёс неожиданную и загадочную встречу. Такую, что Хисане впору было сомневаться в собственном рассудке.
* - сезон момиджи в Токио (районы Канто) проходит примерно с начала и до 20 чисел ноября, около двух с половиной-трех недель. А в целом длиться в Японии около трех месяцев, начинаясь в северных районах и двигаясь к южным. Ханами же начинается с южных районов и постепенно передвигается к северу.
** - Какиномото-Но Хитомаро, японский поэт, которого называли "чудотворцем песни", умер в начале VIII века.
глава 1
Впервые она увидела его, когда пришла с подругой на праздник «Первой курицы» в храм Отори*. Любимый в далёкой юности фестиваль, обязательно заканчивающийся фейерверком, приходился на первые выходные ноября – начало сезона момиджи в Токио, – и утопал в золоте, огне и бронзе клёнов.
В этот раз Маи заставила Хисану сделать сложную, почти традиционную причёску и надеть праздничное кимоно – нежно-сиреневое, в тонких веточках и стебельках белых цветов, со светло-салатовым нагадзюбаном и широким салатовым оби, подвязанным фиолетовым бантом. Цвет кимоно удивительным образом подчёркивал фиалковый оттенок глаз Хисаны. Подруга хлопала в ладоши от восторга, и, накидывая сверху теплую, насыщенного цвета сирени накидку, говорила, что вот теперь она точно познакомит её с каким-нибудь красавцем, способным оценить подругу по достоинству.
Хисана слегка морщилась, чуть отводила взгляд, но ласково улыбалась подруге: идти на праздник в этом году, равно как и в прошлом, она не хотела, а комплиментам и вовсе никогда не доверяла. Но Маи сказала, что хватит сидеть дома затворницей, ведь и темы для картин где-то нужно брать? Это стало аргументом – последний год Хисана пребывала в совершенном творческом ступоре, уже почти и не пытаясь браться за кисти.
Шумную толпу, праздничную суету Хисана разлюбила давно, она и сама уже не помнила почему. В толпе ей казалось, что она словно находится в стеклянной банке или в аквариуме – на всеобщем обозрении, но не часть происходящего. Это чувство Хисану тяготило, ей думалось, что без возможности быть незаметной, наблюдать со стороны она не сможет увидеть что-то важное.
Фестивальный вечер проходил прекрасно – они посидели в кафе, набрали по дороге сладостей, примерили маски, прошлись по ярмарке и накупили всяческих мелочей да безделушек, радующих сердца девушек, постояли в очереди к аттракционам, полюбовались фонтанами. Маи настояла и уговорила купить амулет – бамбуковые грабельки – символ процветания и богатства, заставив Хисану подойти и выслушать громкие благословения от продавца**.
С ними даже пытались пару раз познакомиться молодые люди, но у Маи был очень строгий критерий отбора, и если парни обращали внимание только на неё, игнорируя тихую и на первый взгляд незаметную подругу, то она очень быстро отшивала их. Хисана с благодарностью и нескрываемым облегчением вздыхала и, как могла, успокаивала Маи: всё-таки подруга была у неё очень заботливая и хорошая, хоть и одержимая идеей вытащить Хисану из добровольного заточения, которое случилось по причине смерти их общего друга. Они втроём – Таканаси Маи, Огава Рен и Хисана – дружили ещё с детского дома, вместе поступили в художественную академию, нашли работу. И Маи была уверена, что рано или поздно Рен и Хисана поладят, создадут семью и будут счастливы. Но этого не случилось. Отношения между Хисаной и Реном были близкими и тёплыми, доверительными, но не выходящими за рамки дружбы, как Маи ни старалась. А через несколько месяцев после окончания академии Рен, уехав в поисках новых идей, однажды просто не вернулся. Уехал и исчез. Спустя пару месяцев выяснилось, что он погиб – несчастный случай на съемках в горах. Даже на его похороны они не смогли попасть, потому что слишком поздно обо всём узнали. После отъезда Рена Маи не выдержала и рассказала ей о том, что всё это время он был влюблён в неё, Хисану, только боялся признаться из боязни разрушить их дружбу и лишиться возможности общения. Для Хисаны это стало не меньшим ударом, чем последующая весть о его смерти. Она решила, что во всем виновата только она, замкнулась в себе и перестала вообще писать картины, быстро потеряв работу.
Маи, при всём том, что её личная жизнь достаточно быстро наладилась – через год после окончания академии она вышла замуж, – после всего произошедшего старалась не оставлять Хисану надолго одну и, по мере сил, вытаскивала то на выставки, то на прогулки, то на праздники.
Этот праздник совершенно точно Маи удался: Хисана даже улыбалась, искренне радовалась хорошей погоде, потрясающей яркости и выразительности краскам природы, шуткам подруги и выглядела очаровательно, хоть и немного отстранённо, часто задумываясь.
- Эй, приём! Ну и где ты? Вечно в облаках витаешь! - пеняла ей Маи, но продолжала веселить и от души веселиться сама.
Впрочем, звание «не от мира сего» закрепилось за Хисаной ещё с учёбы. Она любила тишину. Умела, отключившись от окружающего, выхватывать мелочи, детали, чтобы потом преподнести их в рисунке в необычных сочетаниях. Преподаватель академии говорил, что этот её дар – увидеть малое во многом, выделить, подчеркнуть и показать в картинах другим – и это и есть её путь в искусстве. Способность Хисаны писать портреты, совмещая в них мелкие детали, вещи, предметы, подчёркивающие характер человека и его внутреннюю сущность, довольно быстро сделали её популярной.
Но даже это не спасло её от депрессии и безработицы – после смерти Рена кисти из рук валились, карандаш не слушался. Хисана кое-как перебивалась редкими подработками, не в силах измениться и сдвинуться с места. Невозможность рисовать убивала её, но рисуя, она чувствовала безмерную вину в смерти близкого друга, почти брата – не остановила его, не отговорила от рискованной затеи и глупой поездки, ведь она чувствовала: что-то не так. Грызла мысль, что если бы не она, не чувства к ней, он, возможно, и не рисковал бы так, и бесконечное чувство вины за то, что они так и не успели поговорить. Это был замкнутый круг: Хисана наказывала себя за его смерть и медленно и верно убивала в себе художника, от этого ещё больше увядая.
- Пойдём ближе к мосту, скоро фейерверк начнётся, - Маи потянула её за рукав в пеструю толпу, а Хисана стала оглядываться в поисках места поспокойнее и потише. И тут увидела его.
Дорожка, идущая вдоль деревьев, забегала вглубь, образуя небольшую круглую площадку, в центре которой бил невысокий, подсвеченный синим и зелёным фонтан. Вокруг фонтана стояло множество скамей, обычно облюбованных парочками, но сейчас пустующими: вот-вот должен был начаться фейерверк, и все подтягивались ближе к ограде и мостику, покинув насиженные места под сенью деревьев.
Сначала Хисана подумала, что ей почудилось: в рассеянной подсветке фонтана размыто и быстро мелькнули две тени – огромная, высокая и бесформенная и стройная мужская. Хисана застыла, распахнув глаза, и увидела мелькнувшие тени ещё раз: мужской силуэт завис в воздухе высоко над землёй, занеся катану прямо над бесформенной серой массой. Маи нетерпеливо дёрнула её за рукав, Хисане пришлось отвернуться, сделать шаг, но удивление, любопытство, а также неясное предчувствие, кольнувшее внутри, заставили её обернуться, хотя подруга тянула её дальше.
Хисана увидела, как возле фонтана на мгновение застыл тот самый воин в длинной черной одежде и белом хаори, с катаной в опущенной руке. Он стоял, полуобернувшись в их сторону. Длинные темные волосы, заколотые тремя странными белыми полосами, спадали на удивительно красивое, с тонкими чертами лицо, которое выражало изумление, широко раскрытые глаза смотрели прямо на Хисану.
Маи потянула её сильнее, притягивая ближе, туда, где было свободное место, Хисане снова пришлось отвернуться и сделать ещё пару шагов, но когда она оглянулась во второй раз, возле фонтана уже никого не было. И тут же небо осветилось вспыхнувшими огнями.
- Что с тобой? Тебе нехорошо? – забеспокоилась Маи. Хисана только покачала головой и сделала вид, что смотрит на фейерверк. Но перед глазами так и стояло изумлённое безупречно красивое лицо незнакомого воина в одежде прошлого века.
- Что-то случилось? Ты слишком много улыбаешься, - тормошила её Маи по дороге домой, когда Хисана изо всех сил старалась отвлечься, но никак не могла выкинуть увиденное из головы.
- Для меня это ненормально? Знаешь, кажется, мне захотелось рисовать, - ушла от прямого ответа Хисана, не желая беспокоить подругу рассказом о странном видении. Ещё подумает, что с ней не всё в порядке из-за постоянного сидения дома, напридумывает себе проблем. А заодно и ей тоже. А ведь Хисана и сама уже не была уверена, что увиденный мужчина не плод её богатого воображения. Вот только изумление на его лице было настолько неподдельным, настоящим, словно он был реальным, живым человеком. Всё выглядело так, как будто он узнал её и был поражён неожиданной встречей. Но только вот живые и настоящие не умеют висеть в воздухе в пяти-шести метрах над землёй, не исчезают из поля зрения за доли секунды и не расхаживают в одежде прошлого века с настоящей катаной наперевес.
Хисана расцеловала подругу на прощание, чем вызвала подозрительный взгляд, радостный смешок и ответный поцелуй, пообещала позвонить на неделе и обязательно прийти на выставку Маи в конце месяца. В очередной раз услышала, что выставку они могли бы провести и вместе, но даже не отреагировала на этот, ставший уже традиционным за последний год, упрёк от подруги.
Войдя в квартиру, Хисана почему-то не захотела включать свет и сразу прошла к мольберту, который давно и одиноко стоял возле окна. Луна светила ярко, прямо на чистый лист. Рука потянулась за карандашом, и Хисана, отрешённо глядя перед собой и одновременно на бумагу, начала накидывать портрет увиденного незнакомца.
Линии ложились чётко и быстро. Набросав овал лица, шею и плечи, легкими штрихами обозначив пряди длинных волос и странные заколки, Хисана стала прорисовывать глаза. Увиденные всего лишь на долю секунды, они получились неожиданно легко, точно и так выразительно, словно Хисана рисовала их не раз. Она остановилась и сделала шаг назад. С наброска на неё смотрел молодой красивый мужчина, с тонкими, аристократическими чертами лица, которое выражало сильное изумление, почти потрясение. «Может быть он меня с кем-то перепутал?» Хисана была абсолютно уверена, что никогда не видела этого мужчину – такое лицо она вряд ли смогла бы забыть. Немного постояв, она уверенно набросала рядом ветку цветущей сакуры и лезвие меча остриём вверх. Почему-то именно эти образы у неё напрашивались сами собой при взгляде на неизвестного.
- Нда, похоже, у тебя уже начались галлюцинации, дорогая, - подражая интонации Маи, поиронизировала над собой Хисана. – И пора тебе начать мангу рисовать, с твоим-то буйным воображением.
Она отложила карандаш и пошла приводить себя в порядок: снять праздничное кимоно - единственную вещь, оставшуюся на память от мамы, умершей очень рано, как ей потом объяснили в детском доме, - расплести сложную причёску, принять душ и лечь, наконец, спать. Праздничные вечера тем и отличаются, что устаешь от них гораздо больше обычного.
Но ночь, не желая давать долгожданного отдыха, неожиданно преподнесла сюрприз: сон заполонили странные образы. Но отнюдь не увиденного на фестивале: Хисана оказалась в незнакомом старинном богатом поместье, одетая, словно хозяйка. Она прогуливалась по дивному ухоженному саду, в ожидании кого-то важного, близкого и дорогого. И он появился рядом: взял её за руку, что-то спрашивал, внимательно слушал ответы, но она никак не могла рассмотреть его лица. Огромная радость от встречи никак не объяснила Хисане, кто же это. Но при том, что в жизни Хисана вообще предпочитала держаться от мужчин подальше, не подпуская даже добродушного Рена, во сне близость незнакомца не вызывала неприятия, прикосновения не пугали, а интонации голоса успокаивали. Они говорили о чём-то важном для них обоих, но о чём именно, Хисана так и не смогла запомнить, и больше всего в разговоре её поразило то, с какой нежностью он обращался с ней. Она купалась в ласковых, заботливых интонациях и безоговорочно верила в его доброту. Кажется, под конец разговора, уже поняв, что это сон, она спросила его имя, и он ответил ей, мягко улыбнувшись, дотронувшись и пропустив сквозь тонкие длинные пальцы прядь её волос. От этой улыбки у Хисаны до боли защемило в груди… и она тут же проснулась. Открыв глаза, она долго лежала с ощущением того, что продолжает находиться в своём сне, её обволакивали тепло и радость, таявшие постепенно, медленно, неохотно, как тают звезды в предрассветной дымке. Ни одного слова из разговора она так и не смогла вспомнить. Как и имя, которое она твердо запомнила во сне.
В это утро Хисана впервые за долгое время, одевшись теплее и взяв этюдник, поехала в облюбованный ею ещё во времена учёбы и творческого подъема парк Уэно. Её любимейшее время года – сезон момиджи – входил в свою силу, и желание рисовать, проснувшееся поутру, перекрыло все волнения и тревоги вместе взятые. Странный сон теперь казался просто сном. Она уже даже не была уверена, что приснившийся незнакомец был именно тем самым незнакомцем, привидевшимся ей на фестивале: чётко его лица во сне она так и не увидела, его черты были размыты словно дождём. И всё, что осталось от сна, – это ощущения нежности и волшебства. И только.
«Ты просто сходишь с ума от одиночества», - вынесла себе приговор Хисана, снова вспомнив Маи.
Найдя в парке наименее оживлённое место, благо день был будний, она решила, что попробует написать пейзаж: всё ещё зелёные и уже пожелтевшие клёны, кусочек яркого неба, беседку и виднеющиеся вдали над всем этим небоскрёбы. День выдался неожиданно жаркий для ноября, солнце изрядно припекало, и Хисана даже пожалела, что оделась так тепло.
Она быстро сделала набросок, взялась за акварель и вдруг поняла, что перед глазами у неё стоит совершенно другая зарисовка: на фоне деревьев и яркого осеннего неба лицо портрет незнакомца с фестиваля. Это было уже не удивлённое или ошарашенное неожиданной встречей лицо, а спокойный, в пол-оборота профиль с задумчивым взглядом. Хисана представила его так чётко, словно видела много раз до этого. Она быстро сменила лист и набросала представшую перед внутренним взглядом картину. Закончив, она подумала, что акварели здесь будет явно недостаточно, чтобы в полной мере выразить то, что она видит, и решила, что дома попробует другие краски, но сначала завершит набросанный пейзаж. Она уже потянулась за ним, но внутри словно что-то взбунтовалось и накрыло понимание, что сейчас вернуться к пейзажу она просто не сможет, поскольку профиль незнакомца так и маячил перед глазами. Хисана принялась заканчивать портрет, добавляя всё больше деталей, тщательно подбирая оттенки, неожиданно поняв, что больше всего подходят для выражения видения и передачи ощущений от незнакомца именно пастельные тона. В который раз Хисана удивилась сама себе и происходящим с ней переменам.
Когда она оторвала глаза от бумаги, солнце стояло в зените, жара была нестерпимой. «Пожалуй, на сегодня хватит», - подумала Хисана и стала складывать этюдник. И внезапно почувствовала на себе пристальный взгляд. Она резко подняла голову, окинула взглядом неподалёку стоящую пустую беседку и её резную трехъярусную коричневую с зелёным крышу, бездумно задержалась на её верхней части, потом тряхнула головой – на секунду ей показалось, что она увидела на крыше фигуру в чёрном.
«Покажется же с жары. Зря я так тепло оделась. Всё-всё, на сегодня достаточно».
По дороге домой Хисана отзвонилась Маи. Послушала, улыбнулась, вздохнула и покачала головой на восторженные крики из трубки о том, какая она, Хисана, умница, и что если она успеет сделать довольно много набросков, а из них пару-тройку картин, то работы обязательно попадут на выставку в конце месяца, уж Маи об этом договорится; рассмеялась на замечание и похвалу подруги «себе, любимой»: «Ай, какая я всё-таки молодец, что вытащила тебя вчера!» и пообещала постараться «так держать».
Вчерашняя полувстреча-полувидение определённо встряхнула Хисану, и теперь она считала, что это, несомненно, только к лучшему.
* - начало ноября, "праздник в храмах Отори-дзиндзя, именующийся торинойти. Главный храм Отори-дзиндзя находится в городе Сакаи (преф. Осака), но он имеет более 40 филиалов, в том числе в Токио, где этот праздник особенно известен. Известность ему создает не богослужение, а базар, открывающийся в этот день неподалеку от храма, в Асакуса, который и дал название празднику (ити — базар, рынок). По обе стороны улицы, веду-
щей от храма к базару, выстраиваются ларьки, где продаются всяческие талисманы и амулеты, среди которых особой известностью пользуются
кумадэ — слегка изогнутая бамбуковая палочка с грабельками на конце, к которой подвешены миниатюрные маски бога счастья, крошечные вее-
ра и т. п. Благодаря этому базару торинойти считается одним из самых многолюдных праздников в Токио. Он называется еще ити-но тори 'пер-
вая курица'. "
Н. И. Фельдман
"ЯПОНСКИЕ ПРАЗДНИКИ"
** - по свидетельству туристов, покупающий оберёг должен громко попросить благословения, ибо "японские божества робость не приемлют", и продавцы так же громко в ответ благословляют, чтобы как можно больше народу это услышало. Какой шум при этом стоит на ярмарке, можно только догадываться.)))
глава 2
Вернулась домой Хисана уставшая, но довольная. Видимо, долгий перерыв в работе сильно сказался на ней, а проведённое на природе время, как ни странно, отняло последние силы, и она свалилась на кровать и уснула, едва успев положить этюдник рядом. И снова вчерашний незнакомец появился, и снова сон наполнился радостью встречи и удивительным уютным спокойствием.
Проснувшись, Хисана достала акварель с портретом, пытаясь понять, его ли видела во сне? Но сколько ни вглядывалась в нарисованные черты, ответа так и не получила. Зато поняла, что портрет практически закончен. Неясное желание заставило подойти к мольберту, и Хисана быстро накидала ещё один рисунок незнакомца: снова в профиль, но теперь уже в полный рост. Подумав, добавила тёмное облачное небо и выглядывавшую из-за облака сияющую полную луну. И тут её словно прошило током: схватила карандаш и альбом для набросков и следующие два часа изрисовала его весь: в профиль, анфас, фигурой в разных позах, в полный рост, в пол-оборота, и с различным выражением глаз. Его глаза почему-то давались ей с особым эффектом и выразительностью.
Хисана остановилась и всерьёз задумалась над тем, что же такое с ней происходит? Галлюцинации? Навязчивая идея? С чего бы? Или в её жизни настолько не хватает мужчины, что она уже грезит наяву? Незнакомцами с катаной, странными заколками и глазами потрясающей красоты? Нет, писать портреты она всегда любила больше, чем пейзажи. И ей много раз заказывали портреты именно потому, что лица людей, их внутренняя сущность в её работах были очень яркими, колоритными. Но чтобы её вот так преследовал образ, причём совершенно неизвестного человека? Да и человека ли? Фантазии? Личной грёзы? Мечты?
Ситуация напоминала сцену из плохого фильма о призраках или навязчивых идеях, но Хисана очень надеялась, что к врачу ей пока рано. В конце концов, увиденный мужчина был красив, так почему бы и не написать несколько его портретов? С чего-то надо начинать выходить из депрессии? А уж потом она займётся чем-то серьёзным. Определённо.
И Хисана, открыв новый альбом для набросков, принялась рисовать его руки: кисти с длинными, тонкими, изящными пальцами, шероховатые ладони, истертые до мозолей о рукоять катаны, руки, держащие оружие, книгу, просто лежащие сложенными на коленях или на столе. И гладящие её волосы. Почему-то этот жест из сна приписывался незнакомцу с фестиваля безоговорочно.
«Надо назвать его как-то покороче. Кого же он мне напоминает?»
По размышлении, единственное, что отозвалось её внутреннему ощущению и показалось верным, было «самурай». И хотя одежда была на нем вовсе не самурайская, Хисана решила, что и осанкой и статью, и исходящим ощущением силы он подобен именно самураям из древних легенд и сказок, а также историй, столь любимых ею в юности. Она тут же попыталась набросать его в полный рост в самурайских доспехах, наскоро найдя в интернете несколько старых фотографий самураев и выбрав наиболее приглянувшиеся доспехи, с жуткой оскалившейся маской. Получилось красиво: он стоял к ней лицом, чуть отставив назад ногу, рука свободно лежала на рукояти меча, в опущенной второй руке держал маску. Его глаза смотрели прямо на неё. И от этого взгляда по спине пробежали мурашки. На мгновение Хисану пробрал непонятный страх – ей показалось, что это не она нарисовала его, а он сам возник на бумаге, и теперь пристально изучает её. Она помотала головой, отгоняя наваждение.
«И всё же, для самурая он слишком красив. Похож на настоящего героя из легенд, – она с укором покачала головой. - Ох, Хисана… Неужели всё настолько плохо, что ты уже не только придумываешь себе принцев, но и видишь их во сне? И даже наяву?»
На эти вопросы ответить ей было нечего. Со вчерашнего дня Хисану не покидало ощущение, что она проснулась от долгого и тяжёлого сна и теперь в жизни что-то должно поменяться. Собственно, уже менялось... Нет, то, что она вернулась к рисованию, было потрясающе. Оказывается, она до невозможности скучала по этим ощущениям и состоянию вдохновенной одержимости! Но то, как она вернулась к этому, слегка нервировало…
Первый и последний мужчина, бывший с ней рядом – Рен, – на принца или героя не походил никак. Он был очень живой, весёлый, непосредственный, даже непоседливый, и они с Маи составляли прекрасную, на взгляд Хисаны, пару. Он не строил чрезмерно грандиозных планов, как многие из их группы в академии, искал себя и пробовал браться за любую работу, планировал стать дизайнером, подрабатывал фотографом в одном малоизвестном журнале. И Хисана была до последнего уверена, что он влюблён в Маи. А в тот день, когда подруга призналась ей, что всё это время он сох по ней, Хисане, изводя Маи нерешительностью и признаниями, так и не доходящими до адресата, он уехал. С тех пор Хисана перестала обращать внимание и видеть мужчин в принципе – они стали для неё чем-то вроде серой массы, не нуждающейся в её внимании и с легкостью отвечавшей ей тем же.
И вот теперь с ней начало происходить нечто странное. Видение. Сон. Рисунки. Незнакомо-знакомые ощущения… «Может, Маи права, и мне надо чаще бывать в обществе?»
Хисана взяла телефон и нерешительно набрала подруге письмо о том, что, пожалуй, согласна сходить с ней, её мужем и его приятелем на новое шоу группы барабанщиков «Аска», на которое подруга звала её ещё вчера. Радости Маи не было предела, и она пообещала приехать к Хисане ночевать в пятницу, чтобы «привести её в надлежащий вид», но Хисана подозревала, что Маи просто боится, что она передумает – несколько раз такое уже было.
До пятницы оставалось всего три дня, и Хисана снова выбралась в Уэно. Довела до ума начатый пейзаж, начала ещё несколько. Её словно прорвало, и проведённый без рисунка год казался теперь тёмным кошмаром. Она обошла почти весь парк, выбирая наиболее живописные места, благо эти дни погода позволяла, и, закончив с пейзажами, просто рисовала отдыхающих людей. Но стоило ей задуматься, как рука уже непроизвольно набрасывала легкий поворот головы и большие выразительные глаза.
В пятницу, засидевшись в парке допоздна – Маи должна была приехать только поздно вечером, – Хисана задремала на скамейке, прислонившись к растущему прямо за ней старому и раскидистому дереву. Неожиданно ей приснился Рен: он шёл по тонкому мосту через пропасть, и Хисана застыла от ужаса, что он точно упадёт вот прямо сейчас, на её глазах, а она не успеет ничего сделать. В самое тяжёлое мгновение увиденное заслонила размытая фигура в чёрно-белом, которая, наклонившись к ней, чётко произнесла: «Это сон. Просто сон. Проснись», - и Хисана почувствовала, как по её волосам и щеке пробежала сухая прохладная слегка шершавая ладонь. Она вздрогнула и открыла глаза.
«Снова самурай? Или незнакомец? Или всё-таки это один и тот же человек? - голова всё ещё сохраняла остатки сна, она помнила, что видела Рена. – Боже, неужели я схожу с ума? И мне настолько нужна защита, что я уже выдумываю себе «героя на белом коне»? Нет, в данном случае – в белом хаори и с катаной?.. Хаори? Так всё-таки самурай…»
Она посидела под деревом ещё, приходя в себя.
«А голос был красив».
- Конечно, красив, - вслух произнесла Хисана. – Выдуманным героям положен красивый голос. Мимо неё прошла парочка, и даже не оглянулась на сидящую на скамейке и разговаривающую с собой девушку. Хисана в который раз порадовалась техническому прогрессу, который произвел мобильные телефоны и гарнитуры к ним, ведь ещё не так уж и давно человека, разговаривающего с самим собой, сочли бы как минимум «не в себе».
- Да ты всегда была странной, - сказала Хисана и стала собираться домой.
Она только-только закрыла за собой дверь в квартиру, как раздался звонок. Маи ворвалась подобно вихрю, сразу залезла в холодильник, убедилась, что ничего не меняется, сгрузила привезённые с собой продукты, загремела посудой.
- Ты решила уморить себя голодом? И так уже почти на мумию похожа, - ворчала она, гремя кастрюлями и сковородкой.
- Ты же знаешь, я мало ем, - улыбалась, глядя на это, Хисана.
- Ага, и в основном – себя. Сколько ещё я буду с тобой возиться, как с малым ребёнком? – продолжала бурчать Маи, но скорее по привычке, чем всерьёз – Хисану она любила, как сестру.
- Да ладно тебе, - Хисана подошла со спины, обняла подругу, положив подбородок ей на плечо – Маи была выше на полголовы, – и примиряющее произнесла: – А я тебе покажу рисунки, хорошо?
- Точно! – обрадовалась Маи, сразу перестав быть похожей на буку и засветившись радостью. – Сразу же после ужина!
Поужинав и быстро прибравшись, они уселись на полу в небольшой комнате, служившей Хисане и спальней, и гостиной, и кабинетом, и мастерской, и Хисана открыла папку с рисунками, отложив в сторону тетрадь с набросками.
Маи внимательно вглядывалась в акварели.
- Твой стиль определённо изменился. Даже не знаю, хорошо это или плохо. Прежняя манера мне очень нравилась, но и эта интересна. Да, мастерства явно прибавилось, - серьёзно сообщила она. Хисана с замиранием сердца смотрела, как Маи берётся за последний пейзаж, окидывая его взглядом профессионального художника.
- Ой, а это что такое? – подруга выхватила снизу тот самый профиль самурая на фоне неба и зелени. - Кто это?
- Да так, случайный прохожий, - Хисана опустила глаза.
- Солнце моё, ты никогда не умела врать, - подбоченилась было Маи, но снова уставилась на портрет: - Какой красавец, однако… А глаза!.. Где ты такого откопала? Колись, подруга!
- Ты решишь, что у меня галлюцинации… - и Хисана сбивчиво рассказала об увиденном на фестивале в прошлое воскресенье, поскольку хваткой Маи в такие моменты напоминала бультерьера – если уж вцепится, то ни за что не отпустит, пока не выяснит всё. Но про свои сны Хисана почему-то рассказывать пока не торопилась.
- Да, интересно, - Маи, прищурившись, смотрела на подругу. – Но знаешь, что? Пойдём-ка спать! У нас завтра свидание, и мы не можем испугать мужчин огромными синяками от недосыпа. Марш в душ!
Спала Хисана спокойно. Никаких снов, страхов, воспоминаний и незнакомцев. Но под утро она услышала песню: низкий бархатный баритон выводил мелодию – медленную, плавную, неспешную и грустную, напоминающую легкий осенний морской бриз, плеск волн и печальный крик чаек. Он пел о любимой, о потере, о верности, о расставании и ожидании, о ночном небе и о том, как душа его мечется и тоскует без неё… Голос призывал, обволакивал, уводил за собой. И Хисана, словно вспомнив что-то забытое, но до боли родное, в ответ зашептала имя того, кому принадлежал этот голос.
Проснулась она в слезах, Маи озабочено трясла её за плечо, внимательно и встревожено заглядывая в глаза.
- Кто это «Бьякуя»? – Маи вопросительно смотрела на подругу, стирая слезы с её щёк подушечками пальцев. – И не просто, а «Бьякуя-сама»! Чего ещё я не знаю?
- Бьякуя? – прошептала Хисана. Имя осело на губах легким, мягким и потрясающе знакомым прикосновением. – Нет, постой… Я сама толком ничего не знаю.
И Хисана рассказала о том, как незнакомец стал приходить ей во снах.
- Знаешь, я не очень понимаю сама – это один и тот же человек или двое? Тот, кого я увидела – самурай – потрясающе неприступен. Знаешь, такая холодная, замораживающая красота. Ну ты видела сама, я попыталась её передать. А незнакомец из сна – ласков, заботлив и нежен. Но я ни разу не успела толком рассмотреть его лицо. Я вот думаю, может, это моя фантазия спроектировала в мои сны прекрасного и любящего героя из холодного красавца?
Хисана протянула подруге тетрадь с набросками, от начала и до конца заполненную рисунками самурая. Маи остановилась на фигуре в самурайских доспехах, потом задумчиво посмотрела на подругу.
- Знаешь, ты всегда была… необычной. Но как-то на сумасшествие это, вроде, не похоже… - она продолжала рассматривать Хисану. – Я ужасно рада, что ты начала рисовать. Это просто замечательно! – Маи обняла и потискала подругу, а отпустив, снова прищурилась: - Но одно ясно: тебя срочно нужно познакомить с реальным мужчиной. Глядишь, все видения и фантазии пройдут. И такого человека ты увидишь прямо сегодня! Юу Томору – партнёр моего мужа по бизнесу, и он просто замечательный! Ты ему обязательно понравишься. И скажу тебе по секрету, он успешен и сейчас подыскивает себе жену!..
Маи болтала, помогая Хисане причесываться и одеваться, рассказами пытаясь сбить её нервозность – малообщительной подруге всегда было сложно сходиться с людьми, хотя в общении Хисана была приятной: спокойна, искренна, мало говорила сама, умела внимательно слушать и запоминать.
Мужчины ждали их в небольшом кафе, неподалёку от зрительного зала, в котором должно было проходить шоу. Маи шумно и весело представила всех, сразу оговорив, что называть они друг друга будут по именам. Невысокий, с внимательным взглядом карих глаз Томору – «Томору-сан» тихо подкорректировала Хисана присущую Маи фамильярность, – улыбнувшись, вежливо согласился.
В небольшом концертном зале проходило выступление ансамбля барабанщиков «Аска» с новой программой, с которой они собрались ехать в мировое турне. Войдя, Хисана пробежала глазами находящихся в зале – её уже несколько дней не отпускало чувство присутствия рядом и внимательного взгляда, следящего за ней.
- Ищите знакомых? – Томору-сан, мягко улыбаясь, протягивал ей руку, чтобы помочь спуститься по длинной лестнице к первым рядам, где у них были места.
- Нет. Просто впервые здесь, - Хисана одернула себя и улыбнулась в ответ, едва прикоснувшись маленькими пальчиками к протянутой руке – она совершенно не привыкла к такому мужскому вниманию. – Благодарю, Вы очень заботливы, Томору-сан.
- Вы такая хрупкая, о Вас хочется заботиться, - снова улыбнулся мужчина. Ему явно понравились и тихая скромность, и неизменная вежливость, и легкая отрешённость Хисаны. Странно, это какое-то заклинание сработало? Как только её саму стал интересовать мужчина, пусть и скорее всего придуманный, она сама стала интересной для мужчин? Маи глянула на них, удовлетворённо кивнула, взяла мужа под руку, и они прошли вперёд, усаживаясь на нужные места.
Выступление барабанщиков ошеломило Хисану. Она любила музыку, традиционную в том числе, но ей никогда в голову не приходило, что с помощью барабанов можно создать целое шоу. Более того, что барабаны умеют не просто создавать ритм и задавать темп, но их звучание может складываться в музыку, рисующую перед глазами удивительные и разнообразные картины. Одна из мелодий просто поразила Хисану – это был ритм боя, зажигающий, проникающий внутрь, заставляющий сдерживать себя, чтобы не вскочить и не кинуться вперёд. Перед глазами нарисовалось сражение, идущие в наступление войска, сам бой, победа. Хисана, распахнув и без того большие глаза, полностью отдалась своему воображению, тут же нарисовавшему самурая, на коне, в самой гуще боя. Она настолько погрузилась в представившуюся картину, что не сразу поняла, что номер закончился.
- Понравилось? - Томору-сан наклонился так близко, что Хисана вздрогнула. Но тут зазвучал совершенно другой ритм и другая мелодия, она растерянно улыбнулась, кивнула и показала, что не слышит его. Он понимающе кивнул в ответ и отстранился, усевшись удобнее в своём кресле. В этот момент Хисане показалось, что она увидела недалеко от сцены, за кулисами фигуру в длинной черной одежде и белой накидке. Хисана поймала на себе внимательный взгляд Маи и её подбадривающий кивок, и устыдилась того, что, несмотря на все усилия подруги, она так и продолжает цепляться за свои видения.
После концерта Томору-сан вызвался проводить её и подвёз Хисану на машине прямо к дому. По дороге Хисана описывала ему свои ощущения от концерта, только бы не молчать и не показаться невежливой. Он вызвал у неё двоякое чувство: уверенности и беспокойства – как-то уж слишком пристально он наблюдал за ней, такое внимание Хисану слегка пугало. Но это было первое впечатление, вполне возможно, что вежливый и мягкий в общении Томору-сан не заслуживал такого отношения с её стороны. Впрочем, он казался вполне довольным, и, прощаясь, выразил пожелание встретиться ещё раз. Хисана, сославшись на занятость по подготовке к выставке, предложила встретиться после неё, и, с облегчением от того, что он не пытался поцеловать или как-то ещё выразить свой интерес к ней, скрылась за дверью.
Её поразила стоящая в квартире тишина. Пожалуй, впервые за долгое время, Хисана почувствовала, насколько здесь пусто и одиноко. Она попыталась вспомнить ощущения, подаренные ей концертом, и в ритме барабанов ей снова представился её самурай – грозный, бесстрашный, опасный, завораживающе прекрасный. «Ты стала называть его своим. Это плохо». Она мотнула головой, пытаясь хотя бы таким образом вытряхнуть из неё смущающие мысли и видения, и вспомнила улыбку Томору-сана – спокойную и мягкую, словно нежаркое осеннее солнце. Замечательную улыбку уверенного в себе человека, который заинтересован в ней. И тут же поймала себя на мысли о том, что ей жаль будет разочаровывать его отказом. Отказом?
- Да, Хисана, ты – тяжёлый случай. И что тебе в жизни нужно? Выдуманный герой или настоящий, живой мужчина? Пора возвращаться в реальный мир, как сказала бы Маи.
Хисана заставила себя немного поесть, и, решив, что в душ пойдёт уже утром, легла на кровать и закрыла глаза. Барабаны зазвучали в ушах снова, она окунулась в темноту зала, прожекторы освещали сцену, барабанщики исполняли свой ритмичный, зажигательный танец, и уже погружаясь в сон, она увидела, как за кулисами развернулась фигура в черном, мелькнув на прощание белоснежным хаори с кандзи «Шесть» на спине.
глава 3
До выставки оставалось всего две с хвостиком недели, и Хисана принялась за работу. Маи не уставала бомбардировать её письмами и звонками, требуя, чтобы не позднее, чем через десять дней она закончила несколько акварелей. Сезон момиджи шёл полным ходом, и Хисана практически поселилась в Уэно, попадая домой только для того, чтобы поспать. Природа дарила невероятные подарки в виде несильного, иногда порывистого, но теплого ветра, утренней прохлады и солнечной погоды, перемежающейся с внезапными, но короткими дождиками.
Парк был заполнен большим количеством туристов и отпускников, рвущихся насладиться прекрасным сезоном, но это не помешало Хисане увидеть то, что ей было нужно: алые, всех оттенков красного и бордового клёны на ветру; мостик через пруд, усеянный каплями дождя; беседка в опавших листьях; прохожие, прячущиеся под прозрачными зонтами на фоне пылающих деревьев; девочка на роликах, бегущая по асфальтовой дорожке в венке из кленовых листьев, растрёпанная и счастливая.
Наброски рождались один за другим, – Хисане только оставалось довести их до ума. Но отведённое ей время подходило к концу, а она так и не могла придумать завершающую, самую основную из этих картин. Нет, того, что уже написано, было вполне достаточно, но Хисане казалось, что она должна найти и выразить что-то важное, как бы сделать завершающий аккорд; не покидало чувство, что она должна поймать нечто ускользающее, утекающее, словно песок сквозь пальцы.
Со дня концерта самурая она больше не видела. Но каждую ночь этих пролетевших дней любимого сезона Хисана, падая и засыпая от усталости практически сразу, без сновидений, под утро обязательно видела реальный и яркий кусочек словно какой-то другой своей жизни, будто из незнакомого фильма со своим участием. Они были разрозненными, не связанными между собой, но тем не менее оставляли после себя чувство чего-то цельного, – такого, что Хисана никак не могла собрать в единую картину. Незнакомец то появлялся и был участником сна, то нет, но его незримое присутствие где-то рядом всегда было явно. Когда Хисана просыпалась и, наскоро приведя себя в порядок, ехала рисовать, то периодически ловила себя на мысли, что живёт какой-то двойной жизнью: дневной и ночной, – и точно не может сказать, какая из них реальнее. Потому что самым важным в этих снах оставалось ощущение невероятного единения и близости, поутру рассеивающихся, как дым.
Днём и до позднего вечера Хисана работала, как одержимая, стараясь успеть и не подвести Маи, но ей самой такой темп работы теперь был только в радость. Две недели прошли незаметно и сезон момиджи заканчивался. Клены полыхали ярким ковром, от нежно-жёлтого, солнечного, до бордового и коричневого. Ещё пара-тройка дней, и всё это великолепие, услаждающее глаз, будет лежать на земле, напоминая о бренности, суетности жизни и быстротечности времени. Но сейчас Хисана не уставала восхищаться буйством красок, мягкостью и теплом наступившей осени, дарившей удивительное настроение – смеси грусти, радости и ожидания.
В перерывах Хисана отдыхала на лавочке возле пруда, который был виден сквозь деревья, и сейчас был усыпан кленовыми листьями так, что поверхность напоминала пестрый платок, окаймлённый красной бахромой. Хисана тут же поймала себя на мысли, что было бы хорошо запечатлеть именно это разноцветное колышущееся на поверхности пруда чудо, оттенённое багрянцем ещё не опавших клёнов. Она принялась за работу, радуясь, что мазки ложатся как нужно и оттенки подбираются очень точно. Через некоторое время оторвавшись, она поняла: чего-то в работе явно не хватает. Прищурившись, сожалея, что не может ухватить это «что-то», Хисана снова бросила взгляд на поверхность пруда… и тут увидела своего самурая. Он стоял в нескольких шагах от воды, глядя на поверхность, и в тихом шелесте опадающих красных листьев был недвижим и казался застывшим во времени. Одна рука легко и привычно лежала на рукояти катаны, в опущенной он держал маленький резной кленовый лист. Он не обернулся к ней, не пошевелился, и тут Хисана поняла: это именно то, чего так не хватало её картине! Она схватила карандаш и кисти, боясь, что самурай исчезнет, а она ничего не успеет запечатлеть. Но он продолжал стоять, листья – тихо падать, и вокруг словно всё застыло, давая Хисане возможность сосредоточиться на работе. Вдохновение захватило её, штрих за штрихом, а потом мазок за мазком картина завершалась.
Когда Хисана в радостном волнении поняла, что почти закончила и остались сущие мелочи, она посмотрела на рисунок, удивляясь, что это вышло из-под её руки: картина дарила ощущение прекрасного, вечного, незыблемого и того самого ускользающего, которое Хисана так хотела найти.
Она неверяще оглядела её и снова взглянула на самурая. Он стоял там же, но теперь смотрел прямо на неё. Это был пронизывающий, ошеломляющий по силе и очень противоречивый взгляд: он притягивал и отталкивал одновременно. И Хисана растерялась. Ей хотелось обратиться к нему, поблагодарить, поговорить с ним, в конце концов, но взгляд останавливал и заставлял молчать.
«Бьякуя», - хотелось позвать ей, но сейчас Хисана была совершенно не уверена, что это его имя. Да и как назвать по имени того, кого видишь наяву второй раз в жизни? Она просто не могла – так и замерла, прижав кончики пальцев к губам и не дав с них сорваться ни единому слову. И тут увидела, как холодное и неприступное выражение его лица смягчилось, уголки губ чуть тронула улыбка, а глаза посмотрели ласково и грустно, словно прощаясь. С абсолютной точностью Хисана поняла в этот момент, что самурай и её незнакомец из сна – это один и тот же человек.
Вдалеке послышались шаги и громкий разговор, который словно щелчком разрушил тишину и невидимую стену вокруг. Хисана вздрогнула, отвела взгляд, неуверенно поправила волосы и снова посмотрела на то место, где стоял самурай. Никого не было. Ни одного человека поблизости, кроме тех, кто появился в конце короткой аллеи. Он исчез, словно растворился, как и в прошлый раз. И Хисана почувствовала, как из глаз безо всякого предупреждения полились слёзы.
Просидев в парке почти до заката, Хисана попыталась успокоиться и понять: что же она сделала не так? Что вообще произошло? Почему он не появлялся столько времени, а явился именно сейчас, словно нарочно помогая завершить картину и потом исчез со странной улыбкой, от которой у Хисаны зашлось сердце? Он что, вот так попрощался?
За две недели, пока её параллельные жизни – день и ночь, явь и сны – не пересекались, Хисана почти успокоилась. Но сейчас внутри снова всколыхнулась тревога, к которой почему-то примешивались горечь и боль потери. Очень знакомые, словно она уже ощущала их когда-то.
С другой стороны, реальность требовала признать, что таким странностям в жизни нормального человека вообще не место.
«Ты точно сходишь с ума».
Так и не разобравшись, чувствуя себя опустошенной и не в силах мыслить здраво, Хисана отправилась домой. А дома, решив, что не в состоянии ничего поделать с происходящим и разгадать подобные загадки, вернулась к необходимым делам: позвонила Маи, чтобы договориться о встрече и отобрать подходящие для выставки картины.
Подруга страшно обрадовалась и приказала ей не двигаться с места, так как она находится недалеко и сейчас сама заедет к ней. Приехав и даже отказавшись поесть, Маи сразу взялась за дело, пересмотрела все готовые работы, а также наброски и зарисовки. Она отобрала четыре картины, и, посмотрев на почти законченный пейзаж с фигурой самурая, сказала, что не уедет от неё, пока Хисана его не завершит.
- Знаешь, подруга, может он – твоя личная фантазия, но то, что он вернул тебя к жизни, – совершенно очевидно. Так что он вполне заслуживает того, чтобы красоваться на нашей выставке, - решительно сказала Маи и пошла готовить ужин, договариваться с устроителями выставки, предупредить мужа, что не приедет, давая Хисане возможность дописать картину.
И Хисана закончила её довольно быстро, несмотря на то, что перед глазами то и дело возникал брошенный им на прощанье взгляд. До выставки оставалась всего пара дней, и на следующий день Маи потащила её подбирать подходящие рамы для картин, присмотреть места с нужным освещением в выставочном зале и прочая и прочая.
Два дня прошли в сплошной беготне и легкой (а иногда и довольно сильной) нервозности, спорах, сборах и прочей мишуре, сопровождающей любую подготовку к важному событию. Времени вспоминать или думать о постороннем у Хисаны не было, только по ночам стало невозможно пусто и холодно оттого, что снов она теперь не видела. Самурай не появлялся, и ощущение его незримого присутствия тоже пропало с того самого дня, как она рисовала его возле пруда. В ночь перед открытием выставки Хисане думалось, что, может быть, ей это только показалось и она просто слишком занята в эти дни? Заснуть она так и не смогла.
Открытие выставки в небольшом, но уютном и светлом зале выставочного центра академии искусств, прошло для Хисаны более-менее спокойно, учитывая, что Маи была рядом и одним из спонсоров была фирма, в которой работал её муж. Он и Юу Томору присутствовали на церемонии открытия.
Они поговорили немного, Томору-сан выразил восхищение её картинами, и Хисана снова испытала то двоякое чувство: спокойной уверенности и непонятого дискомфорта рядом с ним.
Сама же выставка длинною в неделю прошла довольно успешно, посетителей приходило много даже в будние дни, книга отзывов была заполнена до отказа. Хисане, так же как и Маи, приходилось присутствовать на ней всю неделю, разговаривать с организаторами, спонсорами, журналистами, а также с простыми посетителями и даже школьниками, пишущими заметки, желающими познакомиться с художницами лично. Заинтересовался работами Маи и Хисаны журнал «Искусство сегодня» и предложил дать интервью для статьи в следующем номере. Успех свалился как-то неожиданно, Маи радовалась, а Хисана чувствовала себя слишком уставшей, чтобы правильно реагировать на происходящее. Тем не менее, когда Маи напомнила ей, что в будущее воскресенье они снова встречаются и ужинают вместе с Томору, Хисана только согласно кивнула, чтобы подруга не заподозрила, как тяжело для неё исчезновение другой, ночной жизни и её самурая, который за всю прошедшую неделю выставки больше так и не появился. Ни в реальности, ни во снах.
В воскресенье, в ожидании Маи стоя у окна, за которым уже бушевал ветер поздней осени, смахнувший за прошедшую неделю весь разноцветный покров с деревьев, Хисана решила, что с выдуманным, хоть и ставшим до боли близким, «её» самураем пора попрощаться. Тем более, что он сам оставил её.
В горах осенних — клен такой прекрасный,
Густа листва ветвей — дороги не найти!..
Где ты блуждаешь там? —
Ищу тебя напрасно:
Мне неизвестны горные пути…
К приходу Маи она уже была одета и собрана и встретила подругу с таким решительным выражением на лице, что та не на шутку встревожилась. Но Хисана заверила её: всё совершенно в порядке и она просто волнуется перед свиданием.
Сложив руки на коленях, Хисана внимательно слушала собеседника, изредка задавая нужные и правильные вопросы. Томору-сан был интересным, общительным, уверенным и респектабельным, без заносчивости и снобизма, так часто встречающихся у успешных людей, и Хисана не хотела обидеть его невниманием. Но сейчас ей больше всего хотелось тишины и покоя – предыдущая неделя была трудной, как и весь месяц в целом.
- А Вы, кажется, не совсем здесь, Хисана-сан? – негромко спросил Томору, наклоняясь к ней, и Хисана смутилась и вспыхнула.
- Простите меня, я сегодня немного рассеяна.
- С ней такое часто случается, Томору, не обращай внимания, – Маи выразительно посмотрела на неё. Хисана вспомнила, как решительно была настроена дома, и попыталась встряхнуться - ей неловко было поставить очень милого и внимательного мужчину в такое положение.
- Да, я знаю, со мной скучно, - грустно улыбнулся тот.
- Вовсе нет! – от стыда Хисана сгорала под выразительно-гневным взглядом Маи. – Международная торговля, сотрудничество с другими странами, поездки за рубеж – это всё очень интересно! Я бы хотела побывать заграницей, - мягко улыбнулась Хисана, чтобы хоть как-то сгладить ситуацию и подбодрить молодого человека.
- У вас удивительная улыбка, Хисана-сан. Почему вы так редко улыбаетесь?
Хисана промолчала, не зная, как реагировать.
- Ой, Томору, а расскажи про последнюю выставку, которую ты посетил в Нью-Йорке! – перебила Маи, выразительно дернув бровью в сторону подруги.
«Ох, кажется, мне от неё достанется потом за плохое поведение», - подумала Хисана и снова, незаметно для себя, погрузилась в созерцание окружающей обстановки, ненадолго возвращаясь взглядом к рассказчику, чтобы Томору-сан не счел, что он совсем не интересен и скучен.
Руки нетерпеливо зудели желанием схватить карандаш. Она уже видела возможные наброски: вон того старика с красивым гладким черепом и аккуратной ухоженной бородой или той красавицы-гейши в ярком кимоно. И тут ей показалось, что сквозь стеклянные двери, ведущие в холл, она увидела самурая. Хисана на мгновение задохнулась.
- Куда ты смотришь? Очнись, – тихо прошипела Маи, толкнув её под столом ногой.
Но она не отреагировала. Несколько секунд Хисана боролась сама с собой, но одна только мысль о том, что она сможет увидеть его, победила.
- Прошу прощения, я сейчас, – Хисана быстро выскочила из зала в небольшой холл.
Он был пуст. На улице тоже никого не было. Томору-сан, вышедший за ней, услышав: «Простите, мне просто показалось», - понял всё правильно и отвёз её домой. По дороге в машине они молчали. Хисане было неудобно за испорченный вечер. Томору-сан принял её вежливые извинения, но тоже замолчал. В машине повисла неловкость, сопровождавшая их до самой двери подъезда. Возле неё Хисана обернулась:
- Ещё раз простите меня, Томору-сан, сама не знаю, что со мной происходит. Наверное, я просто устала.
- Ничего, я всё понимаю. Вам нужно время?
- Время?..
- Чтобы Вы привыкли ко мне.
- Возможно, да… Нет… Вы удивительный, заботливый и очень хороший, но…
- Но Вы не готовы. Я знал это, просто понадеялся… Поторопился. Я буду ждать, Хисана-сан. Я очень терпеливый. Подумайте ещё раз, хорошо?
- Спасибо Вам. И простите меня, - искренне поблагодарила Хисана, поклонившись, и скрылась за дверью подъезда. В душе был полный разгром. Войдя в квартиру она сползла по двери на пол и разрыдалась. Её сердце рвалось на части и тянулось к призрачному, нереальному, несуществующему и не принимало живого, во многих отношениях замечательного, умного и заинтересованного в ней человека. Обхватив ноги руками и уткнувшись в колени, Хисана рыдала долго. Ей казалось, что она сейчас оплакивает всё: гибель Рена, отвергнутого Томору-сана, «своего» ушедшего самурая и бестолковую и какую-то несложившуюся жизнь.
Когда слезы кончились, Хисана ещё некоторое время просидела на полу, глядя в темноту, потом добрела до постели и забылась сном без сновидений.
Проснувшись утром, ещё до того, как открыть глаза, Хисана поняла, что не хочет абсолютно ничего – ни шевелиться, ни вставать, ни думать. Ей чересчур хорошо было знакомо такое состояние, но теперь причины были другими. Слишком жестоко было разочарование и окончательное осознание, что её самурай действительно оставил её. Слишком стыдно было, что она причинила боль Томору-сан. Но поделать ни с тем, ни с другим Хисана ничего не могла. И возвращаться к пропасти отчаяния она совершенно не хотела.
- И что это ты нюни распустила? Вставай! – воспоминания о Маи и её неуёмной энергии заставили Хисану подняться и отправиться в ванну. Но когда она увидела в зеркале бледное лицо с синяками под глазами, то слегка испугалась. Но решительно встряхнулась и, чтобы доказать самой себе серьёзность своих намерений, залезла в контрастный душ. А после заставила себя приготовить и съесть завтрак. Всё это отняло порядком сил, и допивая на кухне зелёный чай с лимоном и жасмином, Хисана подумала, что ей нужна прогулка.
То, что было вчера, осталось во вчерашнем дне. Кажется, теперь было самое время подвести итоги и решить, что делать дальше. На улице шёл дождь, но именно такая погода и была ей нужна сейчас. Хисана натянула свитер с высоким горлышком под прозрачный непромокаемый плащ – некогда любимую одежду для зарисовок в непогоду, и подхватила большой прозрачный зонт-трость. Сейчас всё это оказалось очень кстати.
Хисана шла вдоль своей улочки в ближайший сквер, мимо домов, магазинчиков и пустых кафе, и наслаждалась влажным, словно морским, воздухом и почти полным отсутствием прохожих. Она дошла быстро и снова порадовалась, что в сквере никого нет, принялась бродить от дерева к дереву, перепрыгивать лужи и вглядываться в пелену дождя. Мокрая листва уже не шуршала под ногами, капли шлепали по асфальту, взбивая большие пузыри – похоже, дождь зарядил надолго. И это было хорошо, потому что в дождь ей думалось лучше всего.
Нет, она не жалела, что отказала Томору-сан, – незачем давать человеку ложную надежду, если в сердце и душе раздрай. Она не жалела, что выбежала из ресторана искать своего самурая – в конце концов таким образом она поняла, что сны и встречи с ним значили для неё слишком много. Гораздо больше, чем Хисана хотела бы. И сейчас она пришла к выводу, что жалеет только о том, что нежданно-негаданная сказка, начавшаяся в сезон момиджи, вместе с сезоном и закончилась.
Это было наваждение, сон, и он прошёл. Где-то под рёбрами ныла пустота, но с другой стороны, сумасшествие завершилось, что тоже было по-своему неплохо. А ещё Хисана внезапно осознала: она больше не винит себя в смерти Рена и отпустила его. А вот это было уже достижение. Получалось, что её самурай, ворвавшийся в сознание и жизнь безумным вихрем, словно вымел оттуда всё лишнее и ненужное. И пусть он исчез, оставив после себя только картины и желание рисовать, зато теперь у Хисаны появилась возможность идти дальше. Самое время начать всё сначала.
Автор: wandering
Бета/гамма: moondrop
Фендом: Блич
Персонажи/пейринги: Бьякуя/Хисана
Жанр: гет, романтика, флафф, агнст, au
Рейтинг: R
Размер: миди, 33 стр.
Статус: в процессе
Предупреждения: оос, ОЖП, ОМП
Размещение: с разрешения
Дисклеймер: Права - у Кубо.
От автора: фантазия на тему: "Вот бы они случайно встретились в Генсее". Cказка, розовый флафф и мечта. Да, это не лечится.
Пролог
Сакураи Хисана, миловидная, невысокая, хрупкого телосложения молодая художница, задумчиво смотрела в окно своей маленькой однокомнатной квартиры на окраине Токио. Длинные чёрные волосы были уложены и заколоты в высокую, простую, но изящную прическу; взгляд больших глаз был сосредоточен и серьёзен, и это придавало её лицу выражение легкой грусти.
Впрочем, сейчас мысли Хисаны действительно были далеки от радостных. Скоро должна была заехать её подруга – Таканаси Маи, такая же молодая художница, как и она сама, чтобы вместе пойти в ресторан на встречу с мужем Маи и его приятелем, – отметить удачно прошедшую совместную выставку. Подруга намекнула, что Томору-сан хочет поговорить о чём-то серьёзном. Хисана догадывалась, что, скорее всего, речь пойдёт о предложении – это было их второе совместное свидание, которое Маи с упорством, достойным лучшего применения, им устраивала в надежде выдать Хисану замуж. Сказать, что Хисана не ждала этого, было нельзя, но и радости от возможной перемены не испытывала совершенно.
Лето завершило её двадцать шестой год жизни и давно закончилось, стояла поздняя осень, ноябрь подходил к концу. Хисана всегда жалела, что не родилась осенью – она была близка и дорога ей, и сезон момиджи* она любила почти так же, как ханами. Но если ханами неизменно приносил вместе с распускающейся красотой какую-то неясную, смутную тоску, то момиджи благодаря буйству красок дарил неизменную радость, пусть и напоминая о скорой зиме.
Но сейчас сезон уже закончился, похолодало. Зима приближалась, оповещая о себе порывистым ветром, сыростью и низкими тучами. Стоя у окна, Хисана думала о том, что слишком быстро в этом году опали клёны.
В горах осенних — клен такой прекрасный,
Густа листва ветвей — дороги не найти!..
Где ты блуждаешь там? —
Ищу тебя напрасно:
Мне неизвестны горные пути…**
Всплыло в её памяти одно из любимых стихотворений, и перед глазами тут же возникла её последняя картина, получившая на выставке множество похвал от зрителей: под алеющими подобно жаркому закатному солнцу кленами, на берегу пруда, поверхность которого была обильно усыпана опавшими листьями, стоял молодой самурай в доспехах, задумчиво глядя на воду.
Картина стала для Хисаны символом этой осени – момиджи в этом году выдался странным, необычным, и вместо ожидаемой радости принёс неожиданную и загадочную встречу. Такую, что Хисане впору было сомневаться в собственном рассудке.
***
* - сезон момиджи в Токио (районы Канто) проходит примерно с начала и до 20 чисел ноября, около двух с половиной-трех недель. А в целом длиться в Японии около трех месяцев, начинаясь в северных районах и двигаясь к южным. Ханами же начинается с южных районов и постепенно передвигается к северу.
** - Какиномото-Но Хитомаро, японский поэт, которого называли "чудотворцем песни", умер в начале VIII века.
глава 1
***
Впервые она увидела его, когда пришла с подругой на праздник «Первой курицы» в храм Отори*. Любимый в далёкой юности фестиваль, обязательно заканчивающийся фейерверком, приходился на первые выходные ноября – начало сезона момиджи в Токио, – и утопал в золоте, огне и бронзе клёнов.
В этот раз Маи заставила Хисану сделать сложную, почти традиционную причёску и надеть праздничное кимоно – нежно-сиреневое, в тонких веточках и стебельках белых цветов, со светло-салатовым нагадзюбаном и широким салатовым оби, подвязанным фиолетовым бантом. Цвет кимоно удивительным образом подчёркивал фиалковый оттенок глаз Хисаны. Подруга хлопала в ладоши от восторга, и, накидывая сверху теплую, насыщенного цвета сирени накидку, говорила, что вот теперь она точно познакомит её с каким-нибудь красавцем, способным оценить подругу по достоинству.
Хисана слегка морщилась, чуть отводила взгляд, но ласково улыбалась подруге: идти на праздник в этом году, равно как и в прошлом, она не хотела, а комплиментам и вовсе никогда не доверяла. Но Маи сказала, что хватит сидеть дома затворницей, ведь и темы для картин где-то нужно брать? Это стало аргументом – последний год Хисана пребывала в совершенном творческом ступоре, уже почти и не пытаясь браться за кисти.
Шумную толпу, праздничную суету Хисана разлюбила давно, она и сама уже не помнила почему. В толпе ей казалось, что она словно находится в стеклянной банке или в аквариуме – на всеобщем обозрении, но не часть происходящего. Это чувство Хисану тяготило, ей думалось, что без возможности быть незаметной, наблюдать со стороны она не сможет увидеть что-то важное.
Фестивальный вечер проходил прекрасно – они посидели в кафе, набрали по дороге сладостей, примерили маски, прошлись по ярмарке и накупили всяческих мелочей да безделушек, радующих сердца девушек, постояли в очереди к аттракционам, полюбовались фонтанами. Маи настояла и уговорила купить амулет – бамбуковые грабельки – символ процветания и богатства, заставив Хисану подойти и выслушать громкие благословения от продавца**.
С ними даже пытались пару раз познакомиться молодые люди, но у Маи был очень строгий критерий отбора, и если парни обращали внимание только на неё, игнорируя тихую и на первый взгляд незаметную подругу, то она очень быстро отшивала их. Хисана с благодарностью и нескрываемым облегчением вздыхала и, как могла, успокаивала Маи: всё-таки подруга была у неё очень заботливая и хорошая, хоть и одержимая идеей вытащить Хисану из добровольного заточения, которое случилось по причине смерти их общего друга. Они втроём – Таканаси Маи, Огава Рен и Хисана – дружили ещё с детского дома, вместе поступили в художественную академию, нашли работу. И Маи была уверена, что рано или поздно Рен и Хисана поладят, создадут семью и будут счастливы. Но этого не случилось. Отношения между Хисаной и Реном были близкими и тёплыми, доверительными, но не выходящими за рамки дружбы, как Маи ни старалась. А через несколько месяцев после окончания академии Рен, уехав в поисках новых идей, однажды просто не вернулся. Уехал и исчез. Спустя пару месяцев выяснилось, что он погиб – несчастный случай на съемках в горах. Даже на его похороны они не смогли попасть, потому что слишком поздно обо всём узнали. После отъезда Рена Маи не выдержала и рассказала ей о том, что всё это время он был влюблён в неё, Хисану, только боялся признаться из боязни разрушить их дружбу и лишиться возможности общения. Для Хисаны это стало не меньшим ударом, чем последующая весть о его смерти. Она решила, что во всем виновата только она, замкнулась в себе и перестала вообще писать картины, быстро потеряв работу.
Маи, при всём том, что её личная жизнь достаточно быстро наладилась – через год после окончания академии она вышла замуж, – после всего произошедшего старалась не оставлять Хисану надолго одну и, по мере сил, вытаскивала то на выставки, то на прогулки, то на праздники.
Этот праздник совершенно точно Маи удался: Хисана даже улыбалась, искренне радовалась хорошей погоде, потрясающей яркости и выразительности краскам природы, шуткам подруги и выглядела очаровательно, хоть и немного отстранённо, часто задумываясь.
- Эй, приём! Ну и где ты? Вечно в облаках витаешь! - пеняла ей Маи, но продолжала веселить и от души веселиться сама.
Впрочем, звание «не от мира сего» закрепилось за Хисаной ещё с учёбы. Она любила тишину. Умела, отключившись от окружающего, выхватывать мелочи, детали, чтобы потом преподнести их в рисунке в необычных сочетаниях. Преподаватель академии говорил, что этот её дар – увидеть малое во многом, выделить, подчеркнуть и показать в картинах другим – и это и есть её путь в искусстве. Способность Хисаны писать портреты, совмещая в них мелкие детали, вещи, предметы, подчёркивающие характер человека и его внутреннюю сущность, довольно быстро сделали её популярной.
Но даже это не спасло её от депрессии и безработицы – после смерти Рена кисти из рук валились, карандаш не слушался. Хисана кое-как перебивалась редкими подработками, не в силах измениться и сдвинуться с места. Невозможность рисовать убивала её, но рисуя, она чувствовала безмерную вину в смерти близкого друга, почти брата – не остановила его, не отговорила от рискованной затеи и глупой поездки, ведь она чувствовала: что-то не так. Грызла мысль, что если бы не она, не чувства к ней, он, возможно, и не рисковал бы так, и бесконечное чувство вины за то, что они так и не успели поговорить. Это был замкнутый круг: Хисана наказывала себя за его смерть и медленно и верно убивала в себе художника, от этого ещё больше увядая.
- Пойдём ближе к мосту, скоро фейерверк начнётся, - Маи потянула её за рукав в пеструю толпу, а Хисана стала оглядываться в поисках места поспокойнее и потише. И тут увидела его.
Дорожка, идущая вдоль деревьев, забегала вглубь, образуя небольшую круглую площадку, в центре которой бил невысокий, подсвеченный синим и зелёным фонтан. Вокруг фонтана стояло множество скамей, обычно облюбованных парочками, но сейчас пустующими: вот-вот должен был начаться фейерверк, и все подтягивались ближе к ограде и мостику, покинув насиженные места под сенью деревьев.
Сначала Хисана подумала, что ей почудилось: в рассеянной подсветке фонтана размыто и быстро мелькнули две тени – огромная, высокая и бесформенная и стройная мужская. Хисана застыла, распахнув глаза, и увидела мелькнувшие тени ещё раз: мужской силуэт завис в воздухе высоко над землёй, занеся катану прямо над бесформенной серой массой. Маи нетерпеливо дёрнула её за рукав, Хисане пришлось отвернуться, сделать шаг, но удивление, любопытство, а также неясное предчувствие, кольнувшее внутри, заставили её обернуться, хотя подруга тянула её дальше.
Хисана увидела, как возле фонтана на мгновение застыл тот самый воин в длинной черной одежде и белом хаори, с катаной в опущенной руке. Он стоял, полуобернувшись в их сторону. Длинные темные волосы, заколотые тремя странными белыми полосами, спадали на удивительно красивое, с тонкими чертами лицо, которое выражало изумление, широко раскрытые глаза смотрели прямо на Хисану.
Маи потянула её сильнее, притягивая ближе, туда, где было свободное место, Хисане снова пришлось отвернуться и сделать ещё пару шагов, но когда она оглянулась во второй раз, возле фонтана уже никого не было. И тут же небо осветилось вспыхнувшими огнями.
- Что с тобой? Тебе нехорошо? – забеспокоилась Маи. Хисана только покачала головой и сделала вид, что смотрит на фейерверк. Но перед глазами так и стояло изумлённое безупречно красивое лицо незнакомого воина в одежде прошлого века.
- Что-то случилось? Ты слишком много улыбаешься, - тормошила её Маи по дороге домой, когда Хисана изо всех сил старалась отвлечься, но никак не могла выкинуть увиденное из головы.
- Для меня это ненормально? Знаешь, кажется, мне захотелось рисовать, - ушла от прямого ответа Хисана, не желая беспокоить подругу рассказом о странном видении. Ещё подумает, что с ней не всё в порядке из-за постоянного сидения дома, напридумывает себе проблем. А заодно и ей тоже. А ведь Хисана и сама уже не была уверена, что увиденный мужчина не плод её богатого воображения. Вот только изумление на его лице было настолько неподдельным, настоящим, словно он был реальным, живым человеком. Всё выглядело так, как будто он узнал её и был поражён неожиданной встречей. Но только вот живые и настоящие не умеют висеть в воздухе в пяти-шести метрах над землёй, не исчезают из поля зрения за доли секунды и не расхаживают в одежде прошлого века с настоящей катаной наперевес.
Хисана расцеловала подругу на прощание, чем вызвала подозрительный взгляд, радостный смешок и ответный поцелуй, пообещала позвонить на неделе и обязательно прийти на выставку Маи в конце месяца. В очередной раз услышала, что выставку они могли бы провести и вместе, но даже не отреагировала на этот, ставший уже традиционным за последний год, упрёк от подруги.
Войдя в квартиру, Хисана почему-то не захотела включать свет и сразу прошла к мольберту, который давно и одиноко стоял возле окна. Луна светила ярко, прямо на чистый лист. Рука потянулась за карандашом, и Хисана, отрешённо глядя перед собой и одновременно на бумагу, начала накидывать портрет увиденного незнакомца.
Линии ложились чётко и быстро. Набросав овал лица, шею и плечи, легкими штрихами обозначив пряди длинных волос и странные заколки, Хисана стала прорисовывать глаза. Увиденные всего лишь на долю секунды, они получились неожиданно легко, точно и так выразительно, словно Хисана рисовала их не раз. Она остановилась и сделала шаг назад. С наброска на неё смотрел молодой красивый мужчина, с тонкими, аристократическими чертами лица, которое выражало сильное изумление, почти потрясение. «Может быть он меня с кем-то перепутал?» Хисана была абсолютно уверена, что никогда не видела этого мужчину – такое лицо она вряд ли смогла бы забыть. Немного постояв, она уверенно набросала рядом ветку цветущей сакуры и лезвие меча остриём вверх. Почему-то именно эти образы у неё напрашивались сами собой при взгляде на неизвестного.
- Нда, похоже, у тебя уже начались галлюцинации, дорогая, - подражая интонации Маи, поиронизировала над собой Хисана. – И пора тебе начать мангу рисовать, с твоим-то буйным воображением.
Она отложила карандаш и пошла приводить себя в порядок: снять праздничное кимоно - единственную вещь, оставшуюся на память от мамы, умершей очень рано, как ей потом объяснили в детском доме, - расплести сложную причёску, принять душ и лечь, наконец, спать. Праздничные вечера тем и отличаются, что устаешь от них гораздо больше обычного.
Но ночь, не желая давать долгожданного отдыха, неожиданно преподнесла сюрприз: сон заполонили странные образы. Но отнюдь не увиденного на фестивале: Хисана оказалась в незнакомом старинном богатом поместье, одетая, словно хозяйка. Она прогуливалась по дивному ухоженному саду, в ожидании кого-то важного, близкого и дорогого. И он появился рядом: взял её за руку, что-то спрашивал, внимательно слушал ответы, но она никак не могла рассмотреть его лица. Огромная радость от встречи никак не объяснила Хисане, кто же это. Но при том, что в жизни Хисана вообще предпочитала держаться от мужчин подальше, не подпуская даже добродушного Рена, во сне близость незнакомца не вызывала неприятия, прикосновения не пугали, а интонации голоса успокаивали. Они говорили о чём-то важном для них обоих, но о чём именно, Хисана так и не смогла запомнить, и больше всего в разговоре её поразило то, с какой нежностью он обращался с ней. Она купалась в ласковых, заботливых интонациях и безоговорочно верила в его доброту. Кажется, под конец разговора, уже поняв, что это сон, она спросила его имя, и он ответил ей, мягко улыбнувшись, дотронувшись и пропустив сквозь тонкие длинные пальцы прядь её волос. От этой улыбки у Хисаны до боли защемило в груди… и она тут же проснулась. Открыв глаза, она долго лежала с ощущением того, что продолжает находиться в своём сне, её обволакивали тепло и радость, таявшие постепенно, медленно, неохотно, как тают звезды в предрассветной дымке. Ни одного слова из разговора она так и не смогла вспомнить. Как и имя, которое она твердо запомнила во сне.
В это утро Хисана впервые за долгое время, одевшись теплее и взяв этюдник, поехала в облюбованный ею ещё во времена учёбы и творческого подъема парк Уэно. Её любимейшее время года – сезон момиджи – входил в свою силу, и желание рисовать, проснувшееся поутру, перекрыло все волнения и тревоги вместе взятые. Странный сон теперь казался просто сном. Она уже даже не была уверена, что приснившийся незнакомец был именно тем самым незнакомцем, привидевшимся ей на фестивале: чётко его лица во сне она так и не увидела, его черты были размыты словно дождём. И всё, что осталось от сна, – это ощущения нежности и волшебства. И только.
«Ты просто сходишь с ума от одиночества», - вынесла себе приговор Хисана, снова вспомнив Маи.
Найдя в парке наименее оживлённое место, благо день был будний, она решила, что попробует написать пейзаж: всё ещё зелёные и уже пожелтевшие клёны, кусочек яркого неба, беседку и виднеющиеся вдали над всем этим небоскрёбы. День выдался неожиданно жаркий для ноября, солнце изрядно припекало, и Хисана даже пожалела, что оделась так тепло.
Она быстро сделала набросок, взялась за акварель и вдруг поняла, что перед глазами у неё стоит совершенно другая зарисовка: на фоне деревьев и яркого осеннего неба лицо портрет незнакомца с фестиваля. Это было уже не удивлённое или ошарашенное неожиданной встречей лицо, а спокойный, в пол-оборота профиль с задумчивым взглядом. Хисана представила его так чётко, словно видела много раз до этого. Она быстро сменила лист и набросала представшую перед внутренним взглядом картину. Закончив, она подумала, что акварели здесь будет явно недостаточно, чтобы в полной мере выразить то, что она видит, и решила, что дома попробует другие краски, но сначала завершит набросанный пейзаж. Она уже потянулась за ним, но внутри словно что-то взбунтовалось и накрыло понимание, что сейчас вернуться к пейзажу она просто не сможет, поскольку профиль незнакомца так и маячил перед глазами. Хисана принялась заканчивать портрет, добавляя всё больше деталей, тщательно подбирая оттенки, неожиданно поняв, что больше всего подходят для выражения видения и передачи ощущений от незнакомца именно пастельные тона. В который раз Хисана удивилась сама себе и происходящим с ней переменам.
Когда она оторвала глаза от бумаги, солнце стояло в зените, жара была нестерпимой. «Пожалуй, на сегодня хватит», - подумала Хисана и стала складывать этюдник. И внезапно почувствовала на себе пристальный взгляд. Она резко подняла голову, окинула взглядом неподалёку стоящую пустую беседку и её резную трехъярусную коричневую с зелёным крышу, бездумно задержалась на её верхней части, потом тряхнула головой – на секунду ей показалось, что она увидела на крыше фигуру в чёрном.
«Покажется же с жары. Зря я так тепло оделась. Всё-всё, на сегодня достаточно».
По дороге домой Хисана отзвонилась Маи. Послушала, улыбнулась, вздохнула и покачала головой на восторженные крики из трубки о том, какая она, Хисана, умница, и что если она успеет сделать довольно много набросков, а из них пару-тройку картин, то работы обязательно попадут на выставку в конце месяца, уж Маи об этом договорится; рассмеялась на замечание и похвалу подруги «себе, любимой»: «Ай, какая я всё-таки молодец, что вытащила тебя вчера!» и пообещала постараться «так держать».
Вчерашняя полувстреча-полувидение определённо встряхнула Хисану, и теперь она считала, что это, несомненно, только к лучшему.
***
* - начало ноября, "праздник в храмах Отори-дзиндзя, именующийся торинойти. Главный храм Отори-дзиндзя находится в городе Сакаи (преф. Осака), но он имеет более 40 филиалов, в том числе в Токио, где этот праздник особенно известен. Известность ему создает не богослужение, а базар, открывающийся в этот день неподалеку от храма, в Асакуса, который и дал название празднику (ити — базар, рынок). По обе стороны улицы, веду-
щей от храма к базару, выстраиваются ларьки, где продаются всяческие талисманы и амулеты, среди которых особой известностью пользуются
кумадэ — слегка изогнутая бамбуковая палочка с грабельками на конце, к которой подвешены миниатюрные маски бога счастья, крошечные вее-
ра и т. п. Благодаря этому базару торинойти считается одним из самых многолюдных праздников в Токио. Он называется еще ити-но тори 'пер-
вая курица'. "
Н. И. Фельдман
"ЯПОНСКИЕ ПРАЗДНИКИ"
** - по свидетельству туристов, покупающий оберёг должен громко попросить благословения, ибо "японские божества робость не приемлют", и продавцы так же громко в ответ благословляют, чтобы как можно больше народу это услышало. Какой шум при этом стоит на ярмарке, можно только догадываться.)))
глава 2
***
Вернулась домой Хисана уставшая, но довольная. Видимо, долгий перерыв в работе сильно сказался на ней, а проведённое на природе время, как ни странно, отняло последние силы, и она свалилась на кровать и уснула, едва успев положить этюдник рядом. И снова вчерашний незнакомец появился, и снова сон наполнился радостью встречи и удивительным уютным спокойствием.
Проснувшись, Хисана достала акварель с портретом, пытаясь понять, его ли видела во сне? Но сколько ни вглядывалась в нарисованные черты, ответа так и не получила. Зато поняла, что портрет практически закончен. Неясное желание заставило подойти к мольберту, и Хисана быстро накидала ещё один рисунок незнакомца: снова в профиль, но теперь уже в полный рост. Подумав, добавила тёмное облачное небо и выглядывавшую из-за облака сияющую полную луну. И тут её словно прошило током: схватила карандаш и альбом для набросков и следующие два часа изрисовала его весь: в профиль, анфас, фигурой в разных позах, в полный рост, в пол-оборота, и с различным выражением глаз. Его глаза почему-то давались ей с особым эффектом и выразительностью.
Хисана остановилась и всерьёз задумалась над тем, что же такое с ней происходит? Галлюцинации? Навязчивая идея? С чего бы? Или в её жизни настолько не хватает мужчины, что она уже грезит наяву? Незнакомцами с катаной, странными заколками и глазами потрясающей красоты? Нет, писать портреты она всегда любила больше, чем пейзажи. И ей много раз заказывали портреты именно потому, что лица людей, их внутренняя сущность в её работах были очень яркими, колоритными. Но чтобы её вот так преследовал образ, причём совершенно неизвестного человека? Да и человека ли? Фантазии? Личной грёзы? Мечты?
Ситуация напоминала сцену из плохого фильма о призраках или навязчивых идеях, но Хисана очень надеялась, что к врачу ей пока рано. В конце концов, увиденный мужчина был красив, так почему бы и не написать несколько его портретов? С чего-то надо начинать выходить из депрессии? А уж потом она займётся чем-то серьёзным. Определённо.
И Хисана, открыв новый альбом для набросков, принялась рисовать его руки: кисти с длинными, тонкими, изящными пальцами, шероховатые ладони, истертые до мозолей о рукоять катаны, руки, держащие оружие, книгу, просто лежащие сложенными на коленях или на столе. И гладящие её волосы. Почему-то этот жест из сна приписывался незнакомцу с фестиваля безоговорочно.
«Надо назвать его как-то покороче. Кого же он мне напоминает?»
По размышлении, единственное, что отозвалось её внутреннему ощущению и показалось верным, было «самурай». И хотя одежда была на нем вовсе не самурайская, Хисана решила, что и осанкой и статью, и исходящим ощущением силы он подобен именно самураям из древних легенд и сказок, а также историй, столь любимых ею в юности. Она тут же попыталась набросать его в полный рост в самурайских доспехах, наскоро найдя в интернете несколько старых фотографий самураев и выбрав наиболее приглянувшиеся доспехи, с жуткой оскалившейся маской. Получилось красиво: он стоял к ней лицом, чуть отставив назад ногу, рука свободно лежала на рукояти меча, в опущенной второй руке держал маску. Его глаза смотрели прямо на неё. И от этого взгляда по спине пробежали мурашки. На мгновение Хисану пробрал непонятный страх – ей показалось, что это не она нарисовала его, а он сам возник на бумаге, и теперь пристально изучает её. Она помотала головой, отгоняя наваждение.
«И всё же, для самурая он слишком красив. Похож на настоящего героя из легенд, – она с укором покачала головой. - Ох, Хисана… Неужели всё настолько плохо, что ты уже не только придумываешь себе принцев, но и видишь их во сне? И даже наяву?»
На эти вопросы ответить ей было нечего. Со вчерашнего дня Хисану не покидало ощущение, что она проснулась от долгого и тяжёлого сна и теперь в жизни что-то должно поменяться. Собственно, уже менялось... Нет, то, что она вернулась к рисованию, было потрясающе. Оказывается, она до невозможности скучала по этим ощущениям и состоянию вдохновенной одержимости! Но то, как она вернулась к этому, слегка нервировало…
Первый и последний мужчина, бывший с ней рядом – Рен, – на принца или героя не походил никак. Он был очень живой, весёлый, непосредственный, даже непоседливый, и они с Маи составляли прекрасную, на взгляд Хисаны, пару. Он не строил чрезмерно грандиозных планов, как многие из их группы в академии, искал себя и пробовал браться за любую работу, планировал стать дизайнером, подрабатывал фотографом в одном малоизвестном журнале. И Хисана была до последнего уверена, что он влюблён в Маи. А в тот день, когда подруга призналась ей, что всё это время он сох по ней, Хисане, изводя Маи нерешительностью и признаниями, так и не доходящими до адресата, он уехал. С тех пор Хисана перестала обращать внимание и видеть мужчин в принципе – они стали для неё чем-то вроде серой массы, не нуждающейся в её внимании и с легкостью отвечавшей ей тем же.
И вот теперь с ней начало происходить нечто странное. Видение. Сон. Рисунки. Незнакомо-знакомые ощущения… «Может, Маи права, и мне надо чаще бывать в обществе?»
Хисана взяла телефон и нерешительно набрала подруге письмо о том, что, пожалуй, согласна сходить с ней, её мужем и его приятелем на новое шоу группы барабанщиков «Аска», на которое подруга звала её ещё вчера. Радости Маи не было предела, и она пообещала приехать к Хисане ночевать в пятницу, чтобы «привести её в надлежащий вид», но Хисана подозревала, что Маи просто боится, что она передумает – несколько раз такое уже было.
До пятницы оставалось всего три дня, и Хисана снова выбралась в Уэно. Довела до ума начатый пейзаж, начала ещё несколько. Её словно прорвало, и проведённый без рисунка год казался теперь тёмным кошмаром. Она обошла почти весь парк, выбирая наиболее живописные места, благо эти дни погода позволяла, и, закончив с пейзажами, просто рисовала отдыхающих людей. Но стоило ей задуматься, как рука уже непроизвольно набрасывала легкий поворот головы и большие выразительные глаза.
В пятницу, засидевшись в парке допоздна – Маи должна была приехать только поздно вечером, – Хисана задремала на скамейке, прислонившись к растущему прямо за ней старому и раскидистому дереву. Неожиданно ей приснился Рен: он шёл по тонкому мосту через пропасть, и Хисана застыла от ужаса, что он точно упадёт вот прямо сейчас, на её глазах, а она не успеет ничего сделать. В самое тяжёлое мгновение увиденное заслонила размытая фигура в чёрно-белом, которая, наклонившись к ней, чётко произнесла: «Это сон. Просто сон. Проснись», - и Хисана почувствовала, как по её волосам и щеке пробежала сухая прохладная слегка шершавая ладонь. Она вздрогнула и открыла глаза.
«Снова самурай? Или незнакомец? Или всё-таки это один и тот же человек? - голова всё ещё сохраняла остатки сна, она помнила, что видела Рена. – Боже, неужели я схожу с ума? И мне настолько нужна защита, что я уже выдумываю себе «героя на белом коне»? Нет, в данном случае – в белом хаори и с катаной?.. Хаори? Так всё-таки самурай…»
Она посидела под деревом ещё, приходя в себя.
«А голос был красив».
- Конечно, красив, - вслух произнесла Хисана. – Выдуманным героям положен красивый голос. Мимо неё прошла парочка, и даже не оглянулась на сидящую на скамейке и разговаривающую с собой девушку. Хисана в который раз порадовалась техническому прогрессу, который произвел мобильные телефоны и гарнитуры к ним, ведь ещё не так уж и давно человека, разговаривающего с самим собой, сочли бы как минимум «не в себе».
- Да ты всегда была странной, - сказала Хисана и стала собираться домой.
Она только-только закрыла за собой дверь в квартиру, как раздался звонок. Маи ворвалась подобно вихрю, сразу залезла в холодильник, убедилась, что ничего не меняется, сгрузила привезённые с собой продукты, загремела посудой.
- Ты решила уморить себя голодом? И так уже почти на мумию похожа, - ворчала она, гремя кастрюлями и сковородкой.
- Ты же знаешь, я мало ем, - улыбалась, глядя на это, Хисана.
- Ага, и в основном – себя. Сколько ещё я буду с тобой возиться, как с малым ребёнком? – продолжала бурчать Маи, но скорее по привычке, чем всерьёз – Хисану она любила, как сестру.
- Да ладно тебе, - Хисана подошла со спины, обняла подругу, положив подбородок ей на плечо – Маи была выше на полголовы, – и примиряющее произнесла: – А я тебе покажу рисунки, хорошо?
- Точно! – обрадовалась Маи, сразу перестав быть похожей на буку и засветившись радостью. – Сразу же после ужина!
Поужинав и быстро прибравшись, они уселись на полу в небольшой комнате, служившей Хисане и спальней, и гостиной, и кабинетом, и мастерской, и Хисана открыла папку с рисунками, отложив в сторону тетрадь с набросками.
Маи внимательно вглядывалась в акварели.
- Твой стиль определённо изменился. Даже не знаю, хорошо это или плохо. Прежняя манера мне очень нравилась, но и эта интересна. Да, мастерства явно прибавилось, - серьёзно сообщила она. Хисана с замиранием сердца смотрела, как Маи берётся за последний пейзаж, окидывая его взглядом профессионального художника.
- Ой, а это что такое? – подруга выхватила снизу тот самый профиль самурая на фоне неба и зелени. - Кто это?
- Да так, случайный прохожий, - Хисана опустила глаза.
- Солнце моё, ты никогда не умела врать, - подбоченилась было Маи, но снова уставилась на портрет: - Какой красавец, однако… А глаза!.. Где ты такого откопала? Колись, подруга!
- Ты решишь, что у меня галлюцинации… - и Хисана сбивчиво рассказала об увиденном на фестивале в прошлое воскресенье, поскольку хваткой Маи в такие моменты напоминала бультерьера – если уж вцепится, то ни за что не отпустит, пока не выяснит всё. Но про свои сны Хисана почему-то рассказывать пока не торопилась.
- Да, интересно, - Маи, прищурившись, смотрела на подругу. – Но знаешь, что? Пойдём-ка спать! У нас завтра свидание, и мы не можем испугать мужчин огромными синяками от недосыпа. Марш в душ!
Спала Хисана спокойно. Никаких снов, страхов, воспоминаний и незнакомцев. Но под утро она услышала песню: низкий бархатный баритон выводил мелодию – медленную, плавную, неспешную и грустную, напоминающую легкий осенний морской бриз, плеск волн и печальный крик чаек. Он пел о любимой, о потере, о верности, о расставании и ожидании, о ночном небе и о том, как душа его мечется и тоскует без неё… Голос призывал, обволакивал, уводил за собой. И Хисана, словно вспомнив что-то забытое, но до боли родное, в ответ зашептала имя того, кому принадлежал этот голос.
Проснулась она в слезах, Маи озабочено трясла её за плечо, внимательно и встревожено заглядывая в глаза.
- Кто это «Бьякуя»? – Маи вопросительно смотрела на подругу, стирая слезы с её щёк подушечками пальцев. – И не просто, а «Бьякуя-сама»! Чего ещё я не знаю?
- Бьякуя? – прошептала Хисана. Имя осело на губах легким, мягким и потрясающе знакомым прикосновением. – Нет, постой… Я сама толком ничего не знаю.
И Хисана рассказала о том, как незнакомец стал приходить ей во снах.
- Знаешь, я не очень понимаю сама – это один и тот же человек или двое? Тот, кого я увидела – самурай – потрясающе неприступен. Знаешь, такая холодная, замораживающая красота. Ну ты видела сама, я попыталась её передать. А незнакомец из сна – ласков, заботлив и нежен. Но я ни разу не успела толком рассмотреть его лицо. Я вот думаю, может, это моя фантазия спроектировала в мои сны прекрасного и любящего героя из холодного красавца?
Хисана протянула подруге тетрадь с набросками, от начала и до конца заполненную рисунками самурая. Маи остановилась на фигуре в самурайских доспехах, потом задумчиво посмотрела на подругу.
- Знаешь, ты всегда была… необычной. Но как-то на сумасшествие это, вроде, не похоже… - она продолжала рассматривать Хисану. – Я ужасно рада, что ты начала рисовать. Это просто замечательно! – Маи обняла и потискала подругу, а отпустив, снова прищурилась: - Но одно ясно: тебя срочно нужно познакомить с реальным мужчиной. Глядишь, все видения и фантазии пройдут. И такого человека ты увидишь прямо сегодня! Юу Томору – партнёр моего мужа по бизнесу, и он просто замечательный! Ты ему обязательно понравишься. И скажу тебе по секрету, он успешен и сейчас подыскивает себе жену!..
Маи болтала, помогая Хисане причесываться и одеваться, рассказами пытаясь сбить её нервозность – малообщительной подруге всегда было сложно сходиться с людьми, хотя в общении Хисана была приятной: спокойна, искренна, мало говорила сама, умела внимательно слушать и запоминать.
Мужчины ждали их в небольшом кафе, неподалёку от зрительного зала, в котором должно было проходить шоу. Маи шумно и весело представила всех, сразу оговорив, что называть они друг друга будут по именам. Невысокий, с внимательным взглядом карих глаз Томору – «Томору-сан» тихо подкорректировала Хисана присущую Маи фамильярность, – улыбнувшись, вежливо согласился.
В небольшом концертном зале проходило выступление ансамбля барабанщиков «Аска» с новой программой, с которой они собрались ехать в мировое турне. Войдя, Хисана пробежала глазами находящихся в зале – её уже несколько дней не отпускало чувство присутствия рядом и внимательного взгляда, следящего за ней.
- Ищите знакомых? – Томору-сан, мягко улыбаясь, протягивал ей руку, чтобы помочь спуститься по длинной лестнице к первым рядам, где у них были места.
- Нет. Просто впервые здесь, - Хисана одернула себя и улыбнулась в ответ, едва прикоснувшись маленькими пальчиками к протянутой руке – она совершенно не привыкла к такому мужскому вниманию. – Благодарю, Вы очень заботливы, Томору-сан.
- Вы такая хрупкая, о Вас хочется заботиться, - снова улыбнулся мужчина. Ему явно понравились и тихая скромность, и неизменная вежливость, и легкая отрешённость Хисаны. Странно, это какое-то заклинание сработало? Как только её саму стал интересовать мужчина, пусть и скорее всего придуманный, она сама стала интересной для мужчин? Маи глянула на них, удовлетворённо кивнула, взяла мужа под руку, и они прошли вперёд, усаживаясь на нужные места.
Выступление барабанщиков ошеломило Хисану. Она любила музыку, традиционную в том числе, но ей никогда в голову не приходило, что с помощью барабанов можно создать целое шоу. Более того, что барабаны умеют не просто создавать ритм и задавать темп, но их звучание может складываться в музыку, рисующую перед глазами удивительные и разнообразные картины. Одна из мелодий просто поразила Хисану – это был ритм боя, зажигающий, проникающий внутрь, заставляющий сдерживать себя, чтобы не вскочить и не кинуться вперёд. Перед глазами нарисовалось сражение, идущие в наступление войска, сам бой, победа. Хисана, распахнув и без того большие глаза, полностью отдалась своему воображению, тут же нарисовавшему самурая, на коне, в самой гуще боя. Она настолько погрузилась в представившуюся картину, что не сразу поняла, что номер закончился.
- Понравилось? - Томору-сан наклонился так близко, что Хисана вздрогнула. Но тут зазвучал совершенно другой ритм и другая мелодия, она растерянно улыбнулась, кивнула и показала, что не слышит его. Он понимающе кивнул в ответ и отстранился, усевшись удобнее в своём кресле. В этот момент Хисане показалось, что она увидела недалеко от сцены, за кулисами фигуру в длинной черной одежде и белой накидке. Хисана поймала на себе внимательный взгляд Маи и её подбадривающий кивок, и устыдилась того, что, несмотря на все усилия подруги, она так и продолжает цепляться за свои видения.
После концерта Томору-сан вызвался проводить её и подвёз Хисану на машине прямо к дому. По дороге Хисана описывала ему свои ощущения от концерта, только бы не молчать и не показаться невежливой. Он вызвал у неё двоякое чувство: уверенности и беспокойства – как-то уж слишком пристально он наблюдал за ней, такое внимание Хисану слегка пугало. Но это было первое впечатление, вполне возможно, что вежливый и мягкий в общении Томору-сан не заслуживал такого отношения с её стороны. Впрочем, он казался вполне довольным, и, прощаясь, выразил пожелание встретиться ещё раз. Хисана, сославшись на занятость по подготовке к выставке, предложила встретиться после неё, и, с облегчением от того, что он не пытался поцеловать или как-то ещё выразить свой интерес к ней, скрылась за дверью.
Её поразила стоящая в квартире тишина. Пожалуй, впервые за долгое время, Хисана почувствовала, насколько здесь пусто и одиноко. Она попыталась вспомнить ощущения, подаренные ей концертом, и в ритме барабанов ей снова представился её самурай – грозный, бесстрашный, опасный, завораживающе прекрасный. «Ты стала называть его своим. Это плохо». Она мотнула головой, пытаясь хотя бы таким образом вытряхнуть из неё смущающие мысли и видения, и вспомнила улыбку Томору-сана – спокойную и мягкую, словно нежаркое осеннее солнце. Замечательную улыбку уверенного в себе человека, который заинтересован в ней. И тут же поймала себя на мысли о том, что ей жаль будет разочаровывать его отказом. Отказом?
- Да, Хисана, ты – тяжёлый случай. И что тебе в жизни нужно? Выдуманный герой или настоящий, живой мужчина? Пора возвращаться в реальный мир, как сказала бы Маи.
Хисана заставила себя немного поесть, и, решив, что в душ пойдёт уже утром, легла на кровать и закрыла глаза. Барабаны зазвучали в ушах снова, она окунулась в темноту зала, прожекторы освещали сцену, барабанщики исполняли свой ритмичный, зажигательный танец, и уже погружаясь в сон, она увидела, как за кулисами развернулась фигура в черном, мелькнув на прощание белоснежным хаори с кандзи «Шесть» на спине.
глава 3
До выставки оставалось всего две с хвостиком недели, и Хисана принялась за работу. Маи не уставала бомбардировать её письмами и звонками, требуя, чтобы не позднее, чем через десять дней она закончила несколько акварелей. Сезон момиджи шёл полным ходом, и Хисана практически поселилась в Уэно, попадая домой только для того, чтобы поспать. Природа дарила невероятные подарки в виде несильного, иногда порывистого, но теплого ветра, утренней прохлады и солнечной погоды, перемежающейся с внезапными, но короткими дождиками.
Парк был заполнен большим количеством туристов и отпускников, рвущихся насладиться прекрасным сезоном, но это не помешало Хисане увидеть то, что ей было нужно: алые, всех оттенков красного и бордового клёны на ветру; мостик через пруд, усеянный каплями дождя; беседка в опавших листьях; прохожие, прячущиеся под прозрачными зонтами на фоне пылающих деревьев; девочка на роликах, бегущая по асфальтовой дорожке в венке из кленовых листьев, растрёпанная и счастливая.
Наброски рождались один за другим, – Хисане только оставалось довести их до ума. Но отведённое ей время подходило к концу, а она так и не могла придумать завершающую, самую основную из этих картин. Нет, того, что уже написано, было вполне достаточно, но Хисане казалось, что она должна найти и выразить что-то важное, как бы сделать завершающий аккорд; не покидало чувство, что она должна поймать нечто ускользающее, утекающее, словно песок сквозь пальцы.
Со дня концерта самурая она больше не видела. Но каждую ночь этих пролетевших дней любимого сезона Хисана, падая и засыпая от усталости практически сразу, без сновидений, под утро обязательно видела реальный и яркий кусочек словно какой-то другой своей жизни, будто из незнакомого фильма со своим участием. Они были разрозненными, не связанными между собой, но тем не менее оставляли после себя чувство чего-то цельного, – такого, что Хисана никак не могла собрать в единую картину. Незнакомец то появлялся и был участником сна, то нет, но его незримое присутствие где-то рядом всегда было явно. Когда Хисана просыпалась и, наскоро приведя себя в порядок, ехала рисовать, то периодически ловила себя на мысли, что живёт какой-то двойной жизнью: дневной и ночной, – и точно не может сказать, какая из них реальнее. Потому что самым важным в этих снах оставалось ощущение невероятного единения и близости, поутру рассеивающихся, как дым.
Днём и до позднего вечера Хисана работала, как одержимая, стараясь успеть и не подвести Маи, но ей самой такой темп работы теперь был только в радость. Две недели прошли незаметно и сезон момиджи заканчивался. Клены полыхали ярким ковром, от нежно-жёлтого, солнечного, до бордового и коричневого. Ещё пара-тройка дней, и всё это великолепие, услаждающее глаз, будет лежать на земле, напоминая о бренности, суетности жизни и быстротечности времени. Но сейчас Хисана не уставала восхищаться буйством красок, мягкостью и теплом наступившей осени, дарившей удивительное настроение – смеси грусти, радости и ожидания.
В перерывах Хисана отдыхала на лавочке возле пруда, который был виден сквозь деревья, и сейчас был усыпан кленовыми листьями так, что поверхность напоминала пестрый платок, окаймлённый красной бахромой. Хисана тут же поймала себя на мысли, что было бы хорошо запечатлеть именно это разноцветное колышущееся на поверхности пруда чудо, оттенённое багрянцем ещё не опавших клёнов. Она принялась за работу, радуясь, что мазки ложатся как нужно и оттенки подбираются очень точно. Через некоторое время оторвавшись, она поняла: чего-то в работе явно не хватает. Прищурившись, сожалея, что не может ухватить это «что-то», Хисана снова бросила взгляд на поверхность пруда… и тут увидела своего самурая. Он стоял в нескольких шагах от воды, глядя на поверхность, и в тихом шелесте опадающих красных листьев был недвижим и казался застывшим во времени. Одна рука легко и привычно лежала на рукояти катаны, в опущенной он держал маленький резной кленовый лист. Он не обернулся к ней, не пошевелился, и тут Хисана поняла: это именно то, чего так не хватало её картине! Она схватила карандаш и кисти, боясь, что самурай исчезнет, а она ничего не успеет запечатлеть. Но он продолжал стоять, листья – тихо падать, и вокруг словно всё застыло, давая Хисане возможность сосредоточиться на работе. Вдохновение захватило её, штрих за штрихом, а потом мазок за мазком картина завершалась.
Когда Хисана в радостном волнении поняла, что почти закончила и остались сущие мелочи, она посмотрела на рисунок, удивляясь, что это вышло из-под её руки: картина дарила ощущение прекрасного, вечного, незыблемого и того самого ускользающего, которое Хисана так хотела найти.
Она неверяще оглядела её и снова взглянула на самурая. Он стоял там же, но теперь смотрел прямо на неё. Это был пронизывающий, ошеломляющий по силе и очень противоречивый взгляд: он притягивал и отталкивал одновременно. И Хисана растерялась. Ей хотелось обратиться к нему, поблагодарить, поговорить с ним, в конце концов, но взгляд останавливал и заставлял молчать.
«Бьякуя», - хотелось позвать ей, но сейчас Хисана была совершенно не уверена, что это его имя. Да и как назвать по имени того, кого видишь наяву второй раз в жизни? Она просто не могла – так и замерла, прижав кончики пальцев к губам и не дав с них сорваться ни единому слову. И тут увидела, как холодное и неприступное выражение его лица смягчилось, уголки губ чуть тронула улыбка, а глаза посмотрели ласково и грустно, словно прощаясь. С абсолютной точностью Хисана поняла в этот момент, что самурай и её незнакомец из сна – это один и тот же человек.
Вдалеке послышались шаги и громкий разговор, который словно щелчком разрушил тишину и невидимую стену вокруг. Хисана вздрогнула, отвела взгляд, неуверенно поправила волосы и снова посмотрела на то место, где стоял самурай. Никого не было. Ни одного человека поблизости, кроме тех, кто появился в конце короткой аллеи. Он исчез, словно растворился, как и в прошлый раз. И Хисана почувствовала, как из глаз безо всякого предупреждения полились слёзы.
Просидев в парке почти до заката, Хисана попыталась успокоиться и понять: что же она сделала не так? Что вообще произошло? Почему он не появлялся столько времени, а явился именно сейчас, словно нарочно помогая завершить картину и потом исчез со странной улыбкой, от которой у Хисаны зашлось сердце? Он что, вот так попрощался?
За две недели, пока её параллельные жизни – день и ночь, явь и сны – не пересекались, Хисана почти успокоилась. Но сейчас внутри снова всколыхнулась тревога, к которой почему-то примешивались горечь и боль потери. Очень знакомые, словно она уже ощущала их когда-то.
С другой стороны, реальность требовала признать, что таким странностям в жизни нормального человека вообще не место.
«Ты точно сходишь с ума».
Так и не разобравшись, чувствуя себя опустошенной и не в силах мыслить здраво, Хисана отправилась домой. А дома, решив, что не в состоянии ничего поделать с происходящим и разгадать подобные загадки, вернулась к необходимым делам: позвонила Маи, чтобы договориться о встрече и отобрать подходящие для выставки картины.
Подруга страшно обрадовалась и приказала ей не двигаться с места, так как она находится недалеко и сейчас сама заедет к ней. Приехав и даже отказавшись поесть, Маи сразу взялась за дело, пересмотрела все готовые работы, а также наброски и зарисовки. Она отобрала четыре картины, и, посмотрев на почти законченный пейзаж с фигурой самурая, сказала, что не уедет от неё, пока Хисана его не завершит.
- Знаешь, подруга, может он – твоя личная фантазия, но то, что он вернул тебя к жизни, – совершенно очевидно. Так что он вполне заслуживает того, чтобы красоваться на нашей выставке, - решительно сказала Маи и пошла готовить ужин, договариваться с устроителями выставки, предупредить мужа, что не приедет, давая Хисане возможность дописать картину.
И Хисана закончила её довольно быстро, несмотря на то, что перед глазами то и дело возникал брошенный им на прощанье взгляд. До выставки оставалась всего пара дней, и на следующий день Маи потащила её подбирать подходящие рамы для картин, присмотреть места с нужным освещением в выставочном зале и прочая и прочая.
Два дня прошли в сплошной беготне и легкой (а иногда и довольно сильной) нервозности, спорах, сборах и прочей мишуре, сопровождающей любую подготовку к важному событию. Времени вспоминать или думать о постороннем у Хисаны не было, только по ночам стало невозможно пусто и холодно оттого, что снов она теперь не видела. Самурай не появлялся, и ощущение его незримого присутствия тоже пропало с того самого дня, как она рисовала его возле пруда. В ночь перед открытием выставки Хисане думалось, что, может быть, ей это только показалось и она просто слишком занята в эти дни? Заснуть она так и не смогла.
Открытие выставки в небольшом, но уютном и светлом зале выставочного центра академии искусств, прошло для Хисаны более-менее спокойно, учитывая, что Маи была рядом и одним из спонсоров была фирма, в которой работал её муж. Он и Юу Томору присутствовали на церемонии открытия.
Они поговорили немного, Томору-сан выразил восхищение её картинами, и Хисана снова испытала то двоякое чувство: спокойной уверенности и непонятого дискомфорта рядом с ним.
Сама же выставка длинною в неделю прошла довольно успешно, посетителей приходило много даже в будние дни, книга отзывов была заполнена до отказа. Хисане, так же как и Маи, приходилось присутствовать на ней всю неделю, разговаривать с организаторами, спонсорами, журналистами, а также с простыми посетителями и даже школьниками, пишущими заметки, желающими познакомиться с художницами лично. Заинтересовался работами Маи и Хисаны журнал «Искусство сегодня» и предложил дать интервью для статьи в следующем номере. Успех свалился как-то неожиданно, Маи радовалась, а Хисана чувствовала себя слишком уставшей, чтобы правильно реагировать на происходящее. Тем не менее, когда Маи напомнила ей, что в будущее воскресенье они снова встречаются и ужинают вместе с Томору, Хисана только согласно кивнула, чтобы подруга не заподозрила, как тяжело для неё исчезновение другой, ночной жизни и её самурая, который за всю прошедшую неделю выставки больше так и не появился. Ни в реальности, ни во снах.
В воскресенье, в ожидании Маи стоя у окна, за которым уже бушевал ветер поздней осени, смахнувший за прошедшую неделю весь разноцветный покров с деревьев, Хисана решила, что с выдуманным, хоть и ставшим до боли близким, «её» самураем пора попрощаться. Тем более, что он сам оставил её.
В горах осенних — клен такой прекрасный,
Густа листва ветвей — дороги не найти!..
Где ты блуждаешь там? —
Ищу тебя напрасно:
Мне неизвестны горные пути…
К приходу Маи она уже была одета и собрана и встретила подругу с таким решительным выражением на лице, что та не на шутку встревожилась. Но Хисана заверила её: всё совершенно в порядке и она просто волнуется перед свиданием.
Сложив руки на коленях, Хисана внимательно слушала собеседника, изредка задавая нужные и правильные вопросы. Томору-сан был интересным, общительным, уверенным и респектабельным, без заносчивости и снобизма, так часто встречающихся у успешных людей, и Хисана не хотела обидеть его невниманием. Но сейчас ей больше всего хотелось тишины и покоя – предыдущая неделя была трудной, как и весь месяц в целом.
- А Вы, кажется, не совсем здесь, Хисана-сан? – негромко спросил Томору, наклоняясь к ней, и Хисана смутилась и вспыхнула.
- Простите меня, я сегодня немного рассеяна.
- С ней такое часто случается, Томору, не обращай внимания, – Маи выразительно посмотрела на неё. Хисана вспомнила, как решительно была настроена дома, и попыталась встряхнуться - ей неловко было поставить очень милого и внимательного мужчину в такое положение.
- Да, я знаю, со мной скучно, - грустно улыбнулся тот.
- Вовсе нет! – от стыда Хисана сгорала под выразительно-гневным взглядом Маи. – Международная торговля, сотрудничество с другими странами, поездки за рубеж – это всё очень интересно! Я бы хотела побывать заграницей, - мягко улыбнулась Хисана, чтобы хоть как-то сгладить ситуацию и подбодрить молодого человека.
- У вас удивительная улыбка, Хисана-сан. Почему вы так редко улыбаетесь?
Хисана промолчала, не зная, как реагировать.
- Ой, Томору, а расскажи про последнюю выставку, которую ты посетил в Нью-Йорке! – перебила Маи, выразительно дернув бровью в сторону подруги.
«Ох, кажется, мне от неё достанется потом за плохое поведение», - подумала Хисана и снова, незаметно для себя, погрузилась в созерцание окружающей обстановки, ненадолго возвращаясь взглядом к рассказчику, чтобы Томору-сан не счел, что он совсем не интересен и скучен.
Руки нетерпеливо зудели желанием схватить карандаш. Она уже видела возможные наброски: вон того старика с красивым гладким черепом и аккуратной ухоженной бородой или той красавицы-гейши в ярком кимоно. И тут ей показалось, что сквозь стеклянные двери, ведущие в холл, она увидела самурая. Хисана на мгновение задохнулась.
- Куда ты смотришь? Очнись, – тихо прошипела Маи, толкнув её под столом ногой.
Но она не отреагировала. Несколько секунд Хисана боролась сама с собой, но одна только мысль о том, что она сможет увидеть его, победила.
- Прошу прощения, я сейчас, – Хисана быстро выскочила из зала в небольшой холл.
Он был пуст. На улице тоже никого не было. Томору-сан, вышедший за ней, услышав: «Простите, мне просто показалось», - понял всё правильно и отвёз её домой. По дороге в машине они молчали. Хисане было неудобно за испорченный вечер. Томору-сан принял её вежливые извинения, но тоже замолчал. В машине повисла неловкость, сопровождавшая их до самой двери подъезда. Возле неё Хисана обернулась:
- Ещё раз простите меня, Томору-сан, сама не знаю, что со мной происходит. Наверное, я просто устала.
- Ничего, я всё понимаю. Вам нужно время?
- Время?..
- Чтобы Вы привыкли ко мне.
- Возможно, да… Нет… Вы удивительный, заботливый и очень хороший, но…
- Но Вы не готовы. Я знал это, просто понадеялся… Поторопился. Я буду ждать, Хисана-сан. Я очень терпеливый. Подумайте ещё раз, хорошо?
- Спасибо Вам. И простите меня, - искренне поблагодарила Хисана, поклонившись, и скрылась за дверью подъезда. В душе был полный разгром. Войдя в квартиру она сползла по двери на пол и разрыдалась. Её сердце рвалось на части и тянулось к призрачному, нереальному, несуществующему и не принимало живого, во многих отношениях замечательного, умного и заинтересованного в ней человека. Обхватив ноги руками и уткнувшись в колени, Хисана рыдала долго. Ей казалось, что она сейчас оплакивает всё: гибель Рена, отвергнутого Томору-сана, «своего» ушедшего самурая и бестолковую и какую-то несложившуюся жизнь.
Когда слезы кончились, Хисана ещё некоторое время просидела на полу, глядя в темноту, потом добрела до постели и забылась сном без сновидений.
Проснувшись утром, ещё до того, как открыть глаза, Хисана поняла, что не хочет абсолютно ничего – ни шевелиться, ни вставать, ни думать. Ей чересчур хорошо было знакомо такое состояние, но теперь причины были другими. Слишком жестоко было разочарование и окончательное осознание, что её самурай действительно оставил её. Слишком стыдно было, что она причинила боль Томору-сан. Но поделать ни с тем, ни с другим Хисана ничего не могла. И возвращаться к пропасти отчаяния она совершенно не хотела.
- И что это ты нюни распустила? Вставай! – воспоминания о Маи и её неуёмной энергии заставили Хисану подняться и отправиться в ванну. Но когда она увидела в зеркале бледное лицо с синяками под глазами, то слегка испугалась. Но решительно встряхнулась и, чтобы доказать самой себе серьёзность своих намерений, залезла в контрастный душ. А после заставила себя приготовить и съесть завтрак. Всё это отняло порядком сил, и допивая на кухне зелёный чай с лимоном и жасмином, Хисана подумала, что ей нужна прогулка.
То, что было вчера, осталось во вчерашнем дне. Кажется, теперь было самое время подвести итоги и решить, что делать дальше. На улице шёл дождь, но именно такая погода и была ей нужна сейчас. Хисана натянула свитер с высоким горлышком под прозрачный непромокаемый плащ – некогда любимую одежду для зарисовок в непогоду, и подхватила большой прозрачный зонт-трость. Сейчас всё это оказалось очень кстати.
Хисана шла вдоль своей улочки в ближайший сквер, мимо домов, магазинчиков и пустых кафе, и наслаждалась влажным, словно морским, воздухом и почти полным отсутствием прохожих. Она дошла быстро и снова порадовалась, что в сквере никого нет, принялась бродить от дерева к дереву, перепрыгивать лужи и вглядываться в пелену дождя. Мокрая листва уже не шуршала под ногами, капли шлепали по асфальту, взбивая большие пузыри – похоже, дождь зарядил надолго. И это было хорошо, потому что в дождь ей думалось лучше всего.
Нет, она не жалела, что отказала Томору-сан, – незачем давать человеку ложную надежду, если в сердце и душе раздрай. Она не жалела, что выбежала из ресторана искать своего самурая – в конце концов таким образом она поняла, что сны и встречи с ним значили для неё слишком много. Гораздо больше, чем Хисана хотела бы. И сейчас она пришла к выводу, что жалеет только о том, что нежданно-негаданная сказка, начавшаяся в сезон момиджи, вместе с сезоном и закончилась.
Это было наваждение, сон, и он прошёл. Где-то под рёбрами ныла пустота, но с другой стороны, сумасшествие завершилось, что тоже было по-своему неплохо. А ещё Хисана внезапно осознала: она больше не винит себя в смерти Рена и отпустила его. А вот это было уже достижение. Получалось, что её самурай, ворвавшийся в сознание и жизнь безумным вихрем, словно вымел оттуда всё лишнее и ненужное. И пусть он исчез, оставив после себя только картины и желание рисовать, зато теперь у Хисаны появилась возможность идти дальше. Самое время начать всё сначала.
@темы: Кучики, Блич, фанфики, князь, в обзоры, Бьякуя и Хисана