Любовь — это твоя сознательная способность ставить свои недостатки ниже, чем недостатки близкого человека (с)
Название: ОСКОЛКИ
Автор: wandering
Бета/гамма: moondrop
Фендом: Shingeki no Kyojin / Attack on Titan / Вторжение гигантов (Атака гигантов)
Персонажи/пейринги: Ханджи Зоэ, Ривай (Леви) Аккерман
Жанр: гет, драма, романтика, флафф, повседневность
Рейтинг: R
Размер: мини, 4 стр.
Статус: закончен
Предупреждения: оос,
Размещение: с разрешения
Дисклеймер: Права - Хадзимэ Исаяма
читать дальше
Утро в отряде, только прибывшем в лесную хижину, не задаётся с самого начала. Тарелки летают и разбиваются, кастрюли падают, ножики втыкаются под очень опасным углом и не туда, заготовки для супа оказываются в самых разнообразных местах, но только не в сковородке и не в мисках.
Саша, заглянув на кухню на предмет возможности что-нибудь стащить, быстро ретируется.
Ривай почему-то в срочном порядке затевает внеплановую генеральную уборку, перед этим не обращаясь ни к кому конкретному и процедив сквозь зубы тоном, от которого хочется зарыться поглубже, желательно – на другом конце света:
- Кто назначил Ханджи дежурной по кухне?
Армин, уменьшившись настолько, насколько, казалось бы, уже невозможно, лепечет:
- Но… сегодня ведь… её очередь была…
Ривай невидяще скользит по нему взглядом, а потом почти прожигает насквозь, уставившись в недоумении:
- Очередь?
- Как вы приказали, капрал: все, кто хоть как-то умеют готовить, должны быть привлечены к работе на кухне, - стараясь, чтобы слова звучали чётко, а дрожь в коленках была не так заметна, рапортует за Армина Саша.
- Очкастой это не касалось, - тихо цедит Ривай, заставляя присутствующих покрыться липким холодным потом.
- Но она так решила сама, - вклинивается Микаса, вызывая огонь на себя. Капрал, по какой-то неизвестной всем причине, Аккерман гоняет исключительно на тренировках, в повседневной жизни то ли допуская, что к его убийственному взгляду у неё уже есть иммунитет, то ли признавая приемлемость её доводов, то ли считая, что одного придурка-братца с неё вполне достаточно.
Идиотизм ситуации, на взгляд капрала, состоит в том, что Ханджи действительно «почти» и «хоть как-то» умеет готовить, поэтому придраться вроде и не к чему.
- Тебя что-то не устраивает? – из двери в кухню выглядывает донельзя счастливая Зоэ, со сковородкой в одной руке, и внушительным тесаком, лишь отдалённо напоминающим ножик, – в другой.
Ривай окидывает её взглядом «Заткнулась бы ты лучше, женщина» и цедит:
- Всё не устраивает. И особенно то, что кухню после тебя придётся неделю отдраивать.
Проигнорировав тот факт, что капрал откуда-то знает, как готовит Ханжди, отряд Ривая молча наблюдет, как командир подходит к Зое, вырывает у неё из рук сковородку и тесак и, развернув её на сто восемьдесят градусов, толкает в дверной проём, ведущий на кухню, входит сам и захлопывает дверь.
Но перед этим застывший на месте отряд слышит: «Я сам осколки соберу, ты же порежешься, безрукая».
- Вы тоже это видели? – ошалело бормочет Армин. Остальные предпочитают промолчать: так проще всего сделать вид, что они хоть что-то поняли, - и молча же принимаются за уборку.
***
В душном маленьком кабинете июльская жара и странная, неподобающая тишина. Ривай удивляется только на секунду, ещё в процессе открывания двери. Когда же дверь отворяется, он мягко усмехается, но со стороны кажется, что он только зло прищуривается на открывшуюся ему картину. Он делает шаг внутрь и, плотно прикрывая дверь, защёлкивает замок изнутри. В коридоре повисает тишина, и если кто и заметил странные действия капрала, то только сонная мышь – отряд, изнывая и дурея от солнца, про себя поминая неуёмную энергию и чрезмерную старательность капрала, обливается потом на полигоне.
Ханджи спит. Сидя за столом, прямо на разложенных на столе бумагах, сжимая в руке очки в тонкой оправе. Послеполуденный луч отбрасывает от стёкол на деревянную стену два размытых и неясных блика, похожих на солнечных зайчиков – они явно устали сидеть на месте, в такую-то жару.
Ривай несколько секунд смотрит на эту картину, снова усмехается и неслышно подходит к Ханджи.
Аккуратно высвобождает очки, отодвигает их на край стола – солнечные зайчики благодарно перепрыгивают на другую стену, но снова разочарованно застывают. Ривай собирает в стопку разбросанные листы – все, кроме тех, на которых покоится голова Зоэ, и, немного поразмыслив, аккуратно убирает с лица упавшую прядь волос. Ханджи смешно морщится во сне, пытается перевернуть голову; смятый лист, прилипший к щеке, шуршит и поворачивается вместе с ней. В тишине повисает её тихий недовольный стон.
- Вот ведь придурочная, - вопреки словам, голос Ривая звучит тихо, вкрадчиво и необычайно тепло. – Кто ж спит в такое время?
Ханджи вздрагивает и поднимает голову. Удивлённо и сонно моргает, снимает со щеки листок, трёт переносицу и виновато улыбается.
- Я заснула, что ли?.. Вот ведь чёрт… Надо заканчивать ночные эксперименты после вылазок.
- Угу, - кивает Ривай, шагает ближе и одним движением разворачивает её вместе со стулом к себе.
Он никогда и ни за что не признается, что её беззащитный и сонный вид действует на него, как выстрел – сразу и безоговорочно.
- Что ты… - недоумённо вскидывается Ханджи, когда жесткие пальцы скользят на её затылок, а губы капрала впиваются в далёком от нежности поцелуе. Он опирается коленом на стул между её расслабленных ног, перехватывает за запястье её замахнувшуюся для удара руку, целует торопливо и жадно и отпускает только тогда, когда она начинает задыхаться.
- Ну ты и…
- Не мог не воспользоваться ситуацией, - усмехается ей в губы Ривай. – И у нас очень мало времени.
- Я уже говорила, что ты невыносим? - жмурится Ханджи в ответ, вскидывает руки ему на шею – он так редко бывает несдержан, что все проявления его страсти для неё на вес золота. Он подхватывает её под бедра, усаживает на стол.
Сложенные бумаги вскоре падают на пол, но педантичному и чрезмерно аккуратному капралу сейчас не до них. Тяжёлая, густая жара наполняется почти ощутимым стуком сердец, тягучими вздохами и резкими выдохами. Солнечные зайчики, словно выпущенные на волю, в такт с полузадушенными стонами, весело прыгают по стене.
Лето с самом разгаре – красивое, безумное, жаркое, безупречно-зелёное, с безбрежным небом и облаками, похожими на растрескавшийся на осколки лёд. Словно нет смерти, стоящей за спиной; нет безвыходности и безысходности, а есть только потрясающая, удивительная женщина в его руках; женщина-безумие, женщина-жизнь, смех которой ценнее его дрянной шкуры, а сияние глаз стоит тысячи солнц. Но об этом он никогда ей не скажет.
***
- Зачем тебе это нужно, Зоэ? – спрашивает он у неё после первого раза, когда она, беззастенчиво ворвавшись к нему ночью в полнолуние, вырвала из рук початую бутылку из запасов самого Ирвина и утащила вечером в открытое поле «любоваться луной». Он даже не очень понял, как у неё это получилось. «Пойдём, кое-что покажу тебе». И уж тем более не понял, почему согласился на «предложение, от которого он не сможет отказаться».
- Да ладно тебе, капрал. Можешь называть меня по имени, - усмехается Ханджи.
- Разбежалась. Так и?..
«Так я тебе и сказала…»
- Просто использую тебя… - почти нараспев произносит Ханджи.
«…для того, чтобы выжить».
- Чёрт, - морщится капрал. - Ты меня опередила.
Ханджи приподнимается на локте и внимательно смотрит в невозмутимое, ничего не выражающее лицо человека, бок о бок с которым она провела бесконечно-длинно-короткую жизнь; человека, которого она знает, как свои собственные пять пальцев и реакцию которого может понять по нахмуренным бровям и мимолётному взгляду; человека, которого считают сильнейшим воином человечества, а она, Ханджи, вслух называет педантом, коротышкой и занудой, и ни за что не признается, что его жизнь для неё - важнее своей собственной.
- Ты был настолько любезен, что уступил мне это право, как старшей по званию, - дёргает бровью Зоэ и снова укладывается на смятую тёплую траву. – То, что происходит между нами – всего лишь вынужденная необходимость и возможность дать телу разрядку.
- Точно, - его форма помята, так же, как и её, но Ривай кладёт руки за голову, закидывает ногу на ногу, блаженно закрывает глаза, закусывает травинку. Никто не видит их, а рядом лежащая женщина не нуждается в том, чтобы расшифровывать ей свои тайные мысли. У двух смертников нет будущего. У двух постоянно выживающих воинов, которые возвращаются, оставив растерзанных новичков на территории гигантов без возможности похоронить, – нет права на счастье. У них нет права выбрать тихую смерть в окружении внуков. У них нет права даже на то, чтобы иметь хоть какую-то личную жизнь. И даже выжить – для них не право, а необходимость, ибо «жить в долг» надо по правилам. И это правило: «Сделать всё, что в твоих силах. И то, что не в твоих силах – сделать тоже».
«Да уж, это точно не любовь», - нашаривая в траве его руку, думает Ханджи.
«Верно», - мысленно отвечает Ривай, накрепко сжимая её пальцы.
Если любовь – это цветы, конфеты, нежности, ухаживания и вздохи под луной, то это точно не про них.
Выхватить из пасти гиганта и с полувзгляда перехватить мысль – это про них. Насмешничать, зубоскалить, доводить до белого каления днем, и задыхаться друг от друга ночью – это про них.
Не говорить того, что думаешь, и знать наперёд, что будет, – это про них. Фыркать, окатывать ледяным взглядом и бесконечно поддерживать друг друга, помогая собирать душу по осколкам – это про них.
Ну, и где здесь любовь?
***
Ривай вздрагивает и резко открывает глаза. Белый цвет внезапно режет и заставляет прищуриться, запах медикаментов бьёт в нос. Он пытается вспомнить, как и почему оказался здесь, но память молчит, словно не желая нарушать больничную тишину.
Капрал пытается сесть и оглядеться, и, спустя сотни приложенных усилий, у него это получается. Он ощупывает повязку на голове, аккуратно и медленно проводит ладонью по сломанным и затянутым бинтами ребрам и всё пытается вспомнить.
Вспомнить. Когда тишина становится уже невыносимо звенящей, Ривай, хмурясь, откидывается на подушки, оглядывается в надежде, что хоть кто-нибудь зайдёт и поможет заполнить стерильно-белый, похожий на эту палату, лист памяти, и натыкается взглядом на тумбочку, стоящую рядом с кроватью.
На ней стакан с водой и очки. Узкие стекла в тонкой оправе, надтреснутые с левой стороны и перемазанные чем-то тёмным. Рука, против воли потянувшаяся к этим очкам, начинает дрожать, а разум всё ещё удивленно взирает на находку. Ривай подносит на раскрытой ладони очки ближе к лицу и тщательно игнорирует дрожь, расходящуюся по всему телу. Это очень знакомые очки. Такие очки он не раз стягивал с носа невозможной, бешеной, дурной женщины, перед тем, как поцеловать. Такие очки он не раз вытаскивал из её рук, перед тем, как перенести эту сумасшедшую в постель, когда находил её заснувшей на рабочем месте. Он знает эти очки по тонким и изогнутым дужкам, не раз ремонтированным им самим, ведь, по сравнению с ремонтом привода, починить их – сущий пустяк. И эта трещина, маленький скол на правом стекле – это когда при одном эксперименте один из гигантов умудрился сбить их с придурочной женщины, заглядывавшей тому прямо в пасть.
А вот этих тёмных пятен, очень похожих на запёкшуюся, давно высохшую кровь, Ривай точно не знает. И то, что эти очки явно лежат здесь давно, ожидая его пробуждения…
Перед глазами вспыхивает их последняя стычка с гигантами, и разрозненные осколки воспоминаний собираются воедино.
Уши закладывает от медленного, сводящего с ума хруста стёкол и тонкой оправы в ладони, резко сжавшейся в кулак. Осколки стёкол впиваются, остро разрезают живую плоть. Словно нехотя выползают сквозь пальцы струйки красной, теплой крови, смешивающейся с засохшей, коричневой.
И тишину палаты нарушает резкий, дикий, вымораживающий и заставляющий застыть кровь в жилах у живых нечеловеческий крик.
Автор: wandering
Бета/гамма: moondrop
Фендом: Shingeki no Kyojin / Attack on Titan / Вторжение гигантов (Атака гигантов)
Персонажи/пейринги: Ханджи Зоэ, Ривай (Леви) Аккерман
Жанр: гет, драма, романтика, флафф, повседневность
Рейтинг: R
Размер: мини, 4 стр.
Статус: закончен
Предупреждения: оос,
Размещение: с разрешения
Дисклеймер: Права - Хадзимэ Исаяма
читать дальше
Утро в отряде, только прибывшем в лесную хижину, не задаётся с самого начала. Тарелки летают и разбиваются, кастрюли падают, ножики втыкаются под очень опасным углом и не туда, заготовки для супа оказываются в самых разнообразных местах, но только не в сковородке и не в мисках.
Саша, заглянув на кухню на предмет возможности что-нибудь стащить, быстро ретируется.
Ривай почему-то в срочном порядке затевает внеплановую генеральную уборку, перед этим не обращаясь ни к кому конкретному и процедив сквозь зубы тоном, от которого хочется зарыться поглубже, желательно – на другом конце света:
- Кто назначил Ханджи дежурной по кухне?
Армин, уменьшившись настолько, насколько, казалось бы, уже невозможно, лепечет:
- Но… сегодня ведь… её очередь была…
Ривай невидяще скользит по нему взглядом, а потом почти прожигает насквозь, уставившись в недоумении:
- Очередь?
- Как вы приказали, капрал: все, кто хоть как-то умеют готовить, должны быть привлечены к работе на кухне, - стараясь, чтобы слова звучали чётко, а дрожь в коленках была не так заметна, рапортует за Армина Саша.
- Очкастой это не касалось, - тихо цедит Ривай, заставляя присутствующих покрыться липким холодным потом.
- Но она так решила сама, - вклинивается Микаса, вызывая огонь на себя. Капрал, по какой-то неизвестной всем причине, Аккерман гоняет исключительно на тренировках, в повседневной жизни то ли допуская, что к его убийственному взгляду у неё уже есть иммунитет, то ли признавая приемлемость её доводов, то ли считая, что одного придурка-братца с неё вполне достаточно.
Идиотизм ситуации, на взгляд капрала, состоит в том, что Ханджи действительно «почти» и «хоть как-то» умеет готовить, поэтому придраться вроде и не к чему.
- Тебя что-то не устраивает? – из двери в кухню выглядывает донельзя счастливая Зоэ, со сковородкой в одной руке, и внушительным тесаком, лишь отдалённо напоминающим ножик, – в другой.
Ривай окидывает её взглядом «Заткнулась бы ты лучше, женщина» и цедит:
- Всё не устраивает. И особенно то, что кухню после тебя придётся неделю отдраивать.
Проигнорировав тот факт, что капрал откуда-то знает, как готовит Ханжди, отряд Ривая молча наблюдет, как командир подходит к Зое, вырывает у неё из рук сковородку и тесак и, развернув её на сто восемьдесят градусов, толкает в дверной проём, ведущий на кухню, входит сам и захлопывает дверь.
Но перед этим застывший на месте отряд слышит: «Я сам осколки соберу, ты же порежешься, безрукая».
- Вы тоже это видели? – ошалело бормочет Армин. Остальные предпочитают промолчать: так проще всего сделать вид, что они хоть что-то поняли, - и молча же принимаются за уборку.
В душном маленьком кабинете июльская жара и странная, неподобающая тишина. Ривай удивляется только на секунду, ещё в процессе открывания двери. Когда же дверь отворяется, он мягко усмехается, но со стороны кажется, что он только зло прищуривается на открывшуюся ему картину. Он делает шаг внутрь и, плотно прикрывая дверь, защёлкивает замок изнутри. В коридоре повисает тишина, и если кто и заметил странные действия капрала, то только сонная мышь – отряд, изнывая и дурея от солнца, про себя поминая неуёмную энергию и чрезмерную старательность капрала, обливается потом на полигоне.
Ханджи спит. Сидя за столом, прямо на разложенных на столе бумагах, сжимая в руке очки в тонкой оправе. Послеполуденный луч отбрасывает от стёкол на деревянную стену два размытых и неясных блика, похожих на солнечных зайчиков – они явно устали сидеть на месте, в такую-то жару.
Ривай несколько секунд смотрит на эту картину, снова усмехается и неслышно подходит к Ханджи.
Аккуратно высвобождает очки, отодвигает их на край стола – солнечные зайчики благодарно перепрыгивают на другую стену, но снова разочарованно застывают. Ривай собирает в стопку разбросанные листы – все, кроме тех, на которых покоится голова Зоэ, и, немного поразмыслив, аккуратно убирает с лица упавшую прядь волос. Ханджи смешно морщится во сне, пытается перевернуть голову; смятый лист, прилипший к щеке, шуршит и поворачивается вместе с ней. В тишине повисает её тихий недовольный стон.
- Вот ведь придурочная, - вопреки словам, голос Ривая звучит тихо, вкрадчиво и необычайно тепло. – Кто ж спит в такое время?
Ханджи вздрагивает и поднимает голову. Удивлённо и сонно моргает, снимает со щеки листок, трёт переносицу и виновато улыбается.
- Я заснула, что ли?.. Вот ведь чёрт… Надо заканчивать ночные эксперименты после вылазок.
- Угу, - кивает Ривай, шагает ближе и одним движением разворачивает её вместе со стулом к себе.
Он никогда и ни за что не признается, что её беззащитный и сонный вид действует на него, как выстрел – сразу и безоговорочно.
- Что ты… - недоумённо вскидывается Ханджи, когда жесткие пальцы скользят на её затылок, а губы капрала впиваются в далёком от нежности поцелуе. Он опирается коленом на стул между её расслабленных ног, перехватывает за запястье её замахнувшуюся для удара руку, целует торопливо и жадно и отпускает только тогда, когда она начинает задыхаться.
- Ну ты и…
- Не мог не воспользоваться ситуацией, - усмехается ей в губы Ривай. – И у нас очень мало времени.
- Я уже говорила, что ты невыносим? - жмурится Ханджи в ответ, вскидывает руки ему на шею – он так редко бывает несдержан, что все проявления его страсти для неё на вес золота. Он подхватывает её под бедра, усаживает на стол.
Сложенные бумаги вскоре падают на пол, но педантичному и чрезмерно аккуратному капралу сейчас не до них. Тяжёлая, густая жара наполняется почти ощутимым стуком сердец, тягучими вздохами и резкими выдохами. Солнечные зайчики, словно выпущенные на волю, в такт с полузадушенными стонами, весело прыгают по стене.
Лето с самом разгаре – красивое, безумное, жаркое, безупречно-зелёное, с безбрежным небом и облаками, похожими на растрескавшийся на осколки лёд. Словно нет смерти, стоящей за спиной; нет безвыходности и безысходности, а есть только потрясающая, удивительная женщина в его руках; женщина-безумие, женщина-жизнь, смех которой ценнее его дрянной шкуры, а сияние глаз стоит тысячи солнц. Но об этом он никогда ей не скажет.
- Зачем тебе это нужно, Зоэ? – спрашивает он у неё после первого раза, когда она, беззастенчиво ворвавшись к нему ночью в полнолуние, вырвала из рук початую бутылку из запасов самого Ирвина и утащила вечером в открытое поле «любоваться луной». Он даже не очень понял, как у неё это получилось. «Пойдём, кое-что покажу тебе». И уж тем более не понял, почему согласился на «предложение, от которого он не сможет отказаться».
- Да ладно тебе, капрал. Можешь называть меня по имени, - усмехается Ханджи.
- Разбежалась. Так и?..
«Так я тебе и сказала…»
- Просто использую тебя… - почти нараспев произносит Ханджи.
«…для того, чтобы выжить».
- Чёрт, - морщится капрал. - Ты меня опередила.
Ханджи приподнимается на локте и внимательно смотрит в невозмутимое, ничего не выражающее лицо человека, бок о бок с которым она провела бесконечно-длинно-короткую жизнь; человека, которого она знает, как свои собственные пять пальцев и реакцию которого может понять по нахмуренным бровям и мимолётному взгляду; человека, которого считают сильнейшим воином человечества, а она, Ханджи, вслух называет педантом, коротышкой и занудой, и ни за что не признается, что его жизнь для неё - важнее своей собственной.
- Ты был настолько любезен, что уступил мне это право, как старшей по званию, - дёргает бровью Зоэ и снова укладывается на смятую тёплую траву. – То, что происходит между нами – всего лишь вынужденная необходимость и возможность дать телу разрядку.
- Точно, - его форма помята, так же, как и её, но Ривай кладёт руки за голову, закидывает ногу на ногу, блаженно закрывает глаза, закусывает травинку. Никто не видит их, а рядом лежащая женщина не нуждается в том, чтобы расшифровывать ей свои тайные мысли. У двух смертников нет будущего. У двух постоянно выживающих воинов, которые возвращаются, оставив растерзанных новичков на территории гигантов без возможности похоронить, – нет права на счастье. У них нет права выбрать тихую смерть в окружении внуков. У них нет права даже на то, чтобы иметь хоть какую-то личную жизнь. И даже выжить – для них не право, а необходимость, ибо «жить в долг» надо по правилам. И это правило: «Сделать всё, что в твоих силах. И то, что не в твоих силах – сделать тоже».
«Да уж, это точно не любовь», - нашаривая в траве его руку, думает Ханджи.
«Верно», - мысленно отвечает Ривай, накрепко сжимая её пальцы.
Если любовь – это цветы, конфеты, нежности, ухаживания и вздохи под луной, то это точно не про них.
Выхватить из пасти гиганта и с полувзгляда перехватить мысль – это про них. Насмешничать, зубоскалить, доводить до белого каления днем, и задыхаться друг от друга ночью – это про них.
Не говорить того, что думаешь, и знать наперёд, что будет, – это про них. Фыркать, окатывать ледяным взглядом и бесконечно поддерживать друг друга, помогая собирать душу по осколкам – это про них.
Ну, и где здесь любовь?
Ривай вздрагивает и резко открывает глаза. Белый цвет внезапно режет и заставляет прищуриться, запах медикаментов бьёт в нос. Он пытается вспомнить, как и почему оказался здесь, но память молчит, словно не желая нарушать больничную тишину.
Капрал пытается сесть и оглядеться, и, спустя сотни приложенных усилий, у него это получается. Он ощупывает повязку на голове, аккуратно и медленно проводит ладонью по сломанным и затянутым бинтами ребрам и всё пытается вспомнить.
Вспомнить. Когда тишина становится уже невыносимо звенящей, Ривай, хмурясь, откидывается на подушки, оглядывается в надежде, что хоть кто-нибудь зайдёт и поможет заполнить стерильно-белый, похожий на эту палату, лист памяти, и натыкается взглядом на тумбочку, стоящую рядом с кроватью.
На ней стакан с водой и очки. Узкие стекла в тонкой оправе, надтреснутые с левой стороны и перемазанные чем-то тёмным. Рука, против воли потянувшаяся к этим очкам, начинает дрожать, а разум всё ещё удивленно взирает на находку. Ривай подносит на раскрытой ладони очки ближе к лицу и тщательно игнорирует дрожь, расходящуюся по всему телу. Это очень знакомые очки. Такие очки он не раз стягивал с носа невозможной, бешеной, дурной женщины, перед тем, как поцеловать. Такие очки он не раз вытаскивал из её рук, перед тем, как перенести эту сумасшедшую в постель, когда находил её заснувшей на рабочем месте. Он знает эти очки по тонким и изогнутым дужкам, не раз ремонтированным им самим, ведь, по сравнению с ремонтом привода, починить их – сущий пустяк. И эта трещина, маленький скол на правом стекле – это когда при одном эксперименте один из гигантов умудрился сбить их с придурочной женщины, заглядывавшей тому прямо в пасть.
А вот этих тёмных пятен, очень похожих на запёкшуюся, давно высохшую кровь, Ривай точно не знает. И то, что эти очки явно лежат здесь давно, ожидая его пробуждения…
Перед глазами вспыхивает их последняя стычка с гигантами, и разрозненные осколки воспоминаний собираются воедино.
Уши закладывает от медленного, сводящего с ума хруста стёкол и тонкой оправы в ладони, резко сжавшейся в кулак. Осколки стёкол впиваются, остро разрезают живую плоть. Словно нехотя выползают сквозь пальцы струйки красной, теплой крови, смешивающейся с засохшей, коричневой.
И тишину палаты нарушает резкий, дикий, вымораживающий и заставляющий застыть кровь в жилах у живых нечеловеческий крик.
@темы: фанфики, Шингеки, Атака Титанов, РивайХанджи