с фикбука

[_Wandering_]

Название:Путь сердца
Автор: wandering
Беты (редакторы): Аля Гетто
Фэндом: Толкин Джон Р.Р. «Властелин колец»
Основные персонажи: Фарамир, Эовин
Пэйринг или персонажи: Эовин, Фарамир, другие
Рейтинг: PG-13
Жанры: Гет, Романтика, Ангст, Психология
Предупреждения: OOC
Размер: Миди, 47 страниц
Кол-во частей: 10
Статус: закончен
Размещение: с разрешения
Дисклеймер: все права у Профессора, упаси Бог мне на них претендовать.
От автора: с фикбука, корявое и старое, но нежно любимое. во второй раз такое не решусь ни за что написать)))
* - означает, что фраза взята из самой книги, диалога Фарамира и Эовин, главы "Король и Правитель"

ч.6 Обретённое воспоминание

Вернувшись вечером в свою палату Эовин впервые заснула крепким сном без сновидений.

А Фарамир, наоборот, провел первую ночь без сна. Шаг за шагом, слово за словом перебирая в памяти прошедший день, он словно мозаику собирал для себя образ Эовин.
День, проведённый с ней, оказался длинною в его собственную жизнь, и ему казалось, что он и себя так же собирает по кусочкам. Фраза за фразой, мысль за мыслью воскрешали в нём то воспоминания детства и юности, то недавние события: разговоры с Боромиром и его отъезд, споры с отцом, встречу с Фродо, сдачу Осгилиата. Фарамир вновь попытался лечь и заснуть, и вот тут на него нахлынули образы, которых он совсем не ждал.


Он летит стрелой на верном боевом коне, рядом с ним мчатся боевые товарищи. В ушах от скорости свистит ветер. Рука сама выхватывает меч и протягивает его в сторону врага. Фарамир что-то кричит, пытаясь собрать всю ярость в этот крик и передать её всем тем, кто скачет сейчас рядом с ним на верную смерть. Но ветер размывает, разносит, развеивает этот крик, заталкивает слова обратно. Хотя сейчас они не важны. Теперь уже нет. Им всё равно не успеть. Два сильных удара в грудь – орочья стрела и отравленный дротик южанина достигают своей цели – и Фарамира поглощает темнота.

Синее, нет, ярко-голубое небо и ещё более яркое, но не слепящее солнце. Какое-то удивительное бескрайнее поле и безмятежное спокойствие, даже радость окружают Фарамира. Он бежит с Боромиром куда-то по зелёной-зелёной траве, а рядом с ними, весело галдя, бегут ещё дети. Высокая по пояс трава и полевые цветы совсем не мешают бегу, тело лёгкое, почти воздушное, и двигается, не замечая препятствий. А впереди, там, куда они стремятся, их ждёт кто-то важный и случится что-то очень-очень хорошее. Кто-то из бегущих детей оборачивается к нему, окликая по имени: «Фа-ра-ми-ир! Быстре-ей!» – слышит он, но, почему-то, Фарамир не может разглядеть его лица.

«ФА… РА… МИ-ИР». Голос растягивается, густеет, ухает вниз, превращается в низкий гул и неожиданно бросается на него огромной пастью гигантского огненного варга. Фарамир пытается увернуться от зверя, чувствуя одновременно лёгкость и безмерную, бесконечную тяжесть, сковывающую движения, будто он погружён в воду. Вокруг уже темнота. Нет, не так. Просто непроглядная темень. И единственный источник света – этот гигантский, в два раза выше него самого, огненный варг без всадника, который, пролетев мимо и, немного задев когтями, снова разворачивается для прыжка. В голове у Фарамира ни одной мысли. Внутри него самого и снаружи всё будто покрыто густым туманом – настолько неожиданным стал для него переход от солнечного неба к кромешной тьме. Время то тянется бесконечностью, то проглатывает минуты не жуя. Воздух как кисель, тяжело даже думать, не то что двигаться или бороться. Фарамир только чувствует, но чувства кричат об опасности – нужно уворачиваться, бежать! Этот враг не по силам ему, но он не может повернуться к нему спиной. Всё пространство будто пропитано отчаянием, безнадёжностью, страхом. С голыми руками это чудище не победить, но остановиться и подумать у Фарамира просто нет ни времени, ни сил. Судорожно ища выход, он наблюдает, как зверь разворачивается бесконечное число мгновений и медленно присаживается, группируясь для нового прыжка. Фарамир тоже весь подбирается, чуть приседает, перенося вес на одну ногу, интуитивно выбирая позу удобную для рывка.
Воздух накаляется, пышет жаром и становится нестерпимо горячим. Чувство опасности обостряется до предела и вот тут, наконец, приходит первая мысль: «Жаль, нет меча». Нет? Да вот же он, за спиной у варга, нужно только добраться – в кромешной темноте серебряным лучом мерцает его оружие. Время опять ускоряется, потому что в этот момент зверь прыгает, и тогда же Фарамиру удаётся кубарем пролететь под ним и схватить меч. «Получилось!» Теперь есть шанс победить. Или хотя бы подольше сопротивляться. Время снова замедляется и растягивается. Фарамир успевает отметить несколько кровоточащих порезов от когтей и удивиться, что не чувствует боли. Несколько долгих мгновений зверь и человек смотрят друг на друга – тяжёлые, наполненные безумием смерти мгновения. В глазах огненного монстра – холодная, безжалостная жажда убийства, – он его цель. «Мне не уйти», – понимает Фарамир, но отступать не собирается. Чувствуя противную слабость, он сжимает меч уже двумя руками, держа его перед собой, и понимает – это последний шанс. Если сейчас ему не удастся ранить зверя, то он погиб. В эту секунду монстр прыгает, Фарамир бросается к нему на встречу, а сверху на них обрушивается дикий, вымораживающий вопль.

Пространство закручивается вихрем, скручивается в спираль, зверь куда-то исчезает и Фарамир неожиданно оказывается стоящим в поле. Солнце едва пробивается сквозь тяжёлые, серые как свинец, низкие тучи. Вокруг творится какое-то безумие, двигаются в рваном беспорядке размытые фигуры. Разглядеть Фарамир может только то, что сейчас перед его глазами – гигантский поверженный дракон с отрубленный головой и чёрная, вызывающая панический, безотчётный ужас высокая фигура в чёрном балахоне, увенчанным короной. А напротив этой фигуры – высокая золотоволосая девушка-воин, в напряжении, но с бесстрашием в глазах, ожидающая удара. Фигура замахивается огромной булавой и Фарамир понимает, что девушке не увернуться. Он изо всех сил пытается броситься к ней, чтобы заслонить, закрыть собой, но ему не удаётся даже пошевелиться, а воздух вокруг превращается в стеклянную стену. Последнее, что он видит, как вдребезги разбивается щит, которым заслонялась воительница, и она падает на колени, схватив сломанную руку. А коронованный Призрак снова замахивается. Фарамир кричит от ужаса и горя, не успевая осознать, почему увиденное причиняет ему такую невыносимую боль, а пространство вокруг снова искажается.

Теперь Фарамир чувствует себя словно стоящим на вершине утёса, да, собственно, на нём и стоит. Ветер резкими порывами треплет волосы, которые лезут в глаза, но убрать их он не может, потому что двумя руками еле удерживается за острые выступы камня, прижимаясь к скале спиной. Край скалы, на которой едва помещаются его ступни, такой маленький, острый и узкий, что нельзя даже пошевелиться, иначе рухнешь вниз. Но шевелиться как-то не хочется, потому что перед глазами Фарамира проносятся, сменяя калейдоскопом друг друга образы: картины городов, люди, знакомые и незнакомые места, речушки и водопады Итилиена, Минас Тирит в огне, захваченный Осгилиат, огромные боевые элефанты, разрушенные дома, незнакомые воины верхом на лошадях, всюду полутьма, копоть, гарь, кровь, война. Потом всё это перекрывает образ отца.

«Боромир! Почему этот жребий выпал тебе, а не твоему брату?! Боромир, ты так нужен мне!!!» – звучит в ушах Фарамира, а вслед за голосом приближается лицо, искажённое страданием: Денетор стоит, держа в руках Палантир, и языки пламени лижут его руки. Забыв себя, Фарамир с криком бросается к отцу – спасти, выхватить из огня – и летит с утёса в пропасть, падая в темноту.

Он летит настолько долго, что успевает привыкнуть к ощущению падения. Даже пытается рассмотреть, куда именно он падает, но вокруг только серая дымка. Каким-то образом Фарамир чувствует приближение дна и пытается сгруппироваться, готовясь к удару, хотя и понимает – это бесполезно, он всё равно разобьётся. И тут же – неожиданно мягко – приземляется. Тело ноет, как после долгой болезни. Холод в груди от страха падения постепенно проходит. Глаза привыкают к полумраку и Фарамир, даже не пытаясь понять, где находится, с трудом поднимается. Чувствует только, что надо идти. Куда и зачем - он не знает. Но надо идти. И он идёт.

«Ты не нужен… не нужен… уходи… » – шелестит пространство до боли знакомыми голосами.

Не пытаясь вспомнить, сориентироваться или подумать, чувствуя только безмерную усталость, спотыкаясь о придорожные камни, Фарамир пытается идти. Хотя какая здесь дорога – просто голая, унылая, пустынная равнина с потресканной, будто каменной землёй. Голова гудит, с каждым шагом тело всё тяжелеет, но нет возможности ни лечь, ни отдохнуть.

«Чужой… уходи… »

И мысли, и движения даются с трудом, будто он пробирается сквозь колючий кустарник. Ему надо что-то найти, но он не знает, не помнит, что. Поэтому остаётся только брести по этой каменной пустыне, с каждой минутой всё больше и больше уходя в темень и тишину каких-то чёрных отвесных гор. От сгущающейся темноты мысли путаются и окончательно замирают. Он ничего не помнит, не может думать, только знает – нельзя ложиться на эту каменную землю. Даже чувства притуплены, а тело сантиметр за сантиметром сковывает холод. И вот, шаг за шагом двигаясь неизвестно куда, Фарамир снова оказывается в кромешной тьме. Только невозможность продолжить движение и страх заледенеть окончательно заставляют его поднять голову и оглядеться. Но вокруг только непроглядная тьма, и это заставляет Фарамира ужаснуться.

«Где я?»

Кажется, наконец очнулся инстинкт самосохранения, и вернувшееся ощущение опасности заставляет мысли проснуться. Его бьёт крупная дрожь.

«Как выйти отсюда?»

Он оборачивается в поисках хоть какого-нибудь ответа и вдруг видит маленькую, светящуюся где-то вдалеке точку.

«… ир… ара -... мир… » – едва слышен далёкий-далёкий голос. Не думая, инстинктивно, Фарамир начинает двигаться в сторону светящегося вдали огонька. Сначала идти, потом уже бежать, каким-то неведомым образом зная, что ему нужно туда, что там спасение и там его ждут. Получается не очень, он спотыкается, падает, встаёт и падает снова, но, даже обессилев, пытается ползти. Туда, к свету. И вот, когда силы уже не просто заканчиваются, а исчерпываются до дна, до самой последней капли, и он падает окончательно, неожиданно слышит чёткое: «Фарамир».

«Фарамир» – зовущий голос твёрд, но в нём слышится тревога. За него, Фарамира. А ещё в голосе слышна сила. Властная, подчиняющая, но, откуда-то Фарамир знает это, добрая сила. И эта сила постепенно вливается в него, заставляя сначала встать на колени, а затем, подняться и продолжить идти. Холод постепенно отступает, в груди разливается радость, будто сейчас он встретит старого доброго друга. Маленькая светящаяся точка постепенно увеличивается и, приближаясь всё быстрее, неожиданно оказывается человеком. Высоким, стройным и сероглазым, в светящихся серебром одеждах и звездой Элендила, увенчавшей царственное чело – Король Запада и Владыка Белого Дерева предстаёт перед ним во всей своей силе и власти. И Фарамир узнаёт его, хотя раньше никогда не видел.
«Я нашёл тебя», – с облегчением выдыхает Король и протягивает руку, – «Пойдём, ты нужен мне».

Чувствуя неимоверное облегчение, Фарамир закрывает глаза и на мгновение снова проваливается во тьму, а когда снова открывает их, то видит себя в госпитале, а рядом с собой - серого от напряжения, с ввалившимися от усталости глазами, но спокойного Арагорна. Физическая боль настоящего мира обрушивается на Фарамира со всей своей реальностью, но даже она не способна убить радость оттого, что чудо произошло, и он спасён.
И Фарамир с сияющими глазами еле слышно, из последних сил, шёпотом произносит: «Вы звали меня, и я пришёл. Приказывайте мне!»*


Фарамир внезапно открыл глаза и резко сел на кровати, тяжело дыша. Лоб покрывала испарина, мышцы ломило, словно после долгой скачки: видимо ненадолго, но он всё же заснул. Но ощущение было таково, будто сон происходил с ним наяву.
Внезапное открытие обрушилось на него снежной лавиной - увиденное, совершенно точно сном не было! Точнее, он уже видел и ощущал всё это! Все эти события или видения происходили с ним во время забытья, после того, как он был ранен, пытаясь выполнить приказ отца и отбить Осгилиат.
Так вот почему Эовин показалась ему смутно знакомой - он видел её! Это была она! На том поле перед поверженным драконом и королем-Призраком, он видел именно её!

Незаметно для себя Фарамир встал и в волнении заходил по комнате. Он забыл всё произошедшее, когда пришел в себя в госпитале, но теперь точно всё вспомнил!
Радость и потрясение от этого открытия недолго владели им, их сменила задумчивость: собственно, теперь это мало что меняло. По крайней мере, для Фарамира – он с первой встречи почувствовал, что связан с Эовин. Теперь всё проще... и сложнее одновременно. И уснуть теперь Фарамир не смог, продолжая беспокойно вышагивать по комнате, с трепетом ожидая утренней встречи.
Наутро, дождавшись Эовин, после приветствия он осторожно притронулся к её правой руке:

- Она всё ещё болит?

Его голос немного дрогнул от переполнявших чувств горечи и сожаления. Перед глазами всё ещё стояла картина боя Эовин с Верховным назгулом – разлетевшийся вдребезги щит, она сама, падающая на колени...

- Нет. Мне просто трудно шевелить ей, она почти не чувствует, - Эовин с удивлением и некоторой робостью посмотрела на Фарамира. Что за непонятные новые интонации? В груди что-то встрепенулось и отозвалось на такой вот его голос, и, чтобы спрятать собственную неловкость, Эовин тут же попросила рассказать о чем-нибудь. О себе, о детстве, о Гондоре, о Гендальфе – о чём угодно, лишь бы не молчал и перестал вот так смотреть на неё.
Фарамир и сам уже корил себя за несдержанность, ведь ей невозможно было понять его порыв, а объяснить его причину Эовин он не мог. По крайней мере, пока. Надо было успокоить взволнованную его поступком девушку, и, похоже, сегодня настала очередь его рассказов. Благо ожившие за ночь воспоминания были совсем свежи.

И он стал рассказывать. Эовин понравилось слушать его мягкий, спокойный голос, будто созданный именно для таких рассказов, описывающих красочные образы природы, картины и события из прошлого, портреты людей и их характеры. Это оказалось настоящим удовольствием, ибо Фарамир обладал талантом рассказчика. Его описания представали перед глазами реальными людьми и не менее реальными событиями, а описания водопадов, перелесков, пейзажей и лесной жизни рисовали перед глазами живые картины. Они очаровали Эовин. Слушая Фарамира она даже немного позавидовала тому, что выросла не здесь, а в пустынных степях Рохана, хотя и её край – с широкими степями, цветущими полями, далекими пиками горных хребтов и зелёными холмами – тоже был красив.

Фарамир любил Гондор: свою историю, Белый Город, Осгилиат, Итилиен. И щедро делился с Эовин этой любовью. Он рисовал картины прошлого так, будто они происходили сейчас, и она, погрузившись в них, шаг за шагом открывала для себя историю этого замечательного народа.
Особенно ярко представилась Эовин история создания двух прекрасных, величественных и мощных крепостей - Минас Итиль и Минас Анор, Крепости Солнца и крепости Луны, построенных во времена расцвета потомков Нуменора. Фарамир мечтал о том, что когда-нибудь, если война прекратиться, возможно, эти названия вернутся и, вместе с ними Гондор вернет свое былое величие.

Глядя на ясную улыбку, горящие глаза и вдохновенное выражение его лица, Эовин невольно залюбовалась Правителем. Сейчас она думала, что понимает, почему люди уважают его и с радостью подчиняются – его вдохновение было заразительным. И хотя она не могла представить его суровым и грозным военачальником, отдающим команды на поле боя и ведущим за собой сотни людей, всё равно понимала, что он может быть и таким. И должно быть в сражении, в минуту подъема, Фарамир мог выглядеть и яростным, и опасным.
Пожалуй, при желании Эовин могла себе это представить. Особенно сейчас, в эту минуту, когда чуть заметная тень, пробежавшая по лицу, придала ему выражение суровой сосредоточенности и сделала старше. Фарамир остановился на мгновение, и, тяжело глянув куда-то в сторону Темной страны, коротко объяснил, почему теперь их город носит название Минас Тирит, упомянув, что крепость-близнец называется Минас Моргул, и сразу сменил тему, вернувшись к описанию красоты Итилиена.
Эовин поняла только, что за этим стоит какая-то жуткая история, но сейчас, в ожидании неизбежного Конца и близости Мордора, расспрашивать Фарамира об этом совсем не хотелось. Поэтому она попросила рассказать его побольше о своем детстве и о Боромире, из собственного опыта помня, что рассказы о брате только облегчат для Фарамира боль от его потери.

Так прошел ещё день – в разговорах, молчании, раздумьях и наблюдениях, снова в разговорах. Изредка они поднимались на стену, чтобы посмотреть на восток, но теперь уже все чаще возвращались к узорной скамье, полюбив проводить здесь часы отдыха и трапез. Оба определённо ощущали странную связь, но старательно не замечали этого так же, как избегали воспоминаний о первом дне их знакомства. Фарамир больше не говорил ей о своих чувствах и её красоте, а Эовин перестала упоминать, что хотела бы присоединиться к войскам и считает госпиталь тюрьмой.

ч.7 Перелом судьбы

Пятое утро их встреч ознаменовалось резко ухудшившейся погодой, сильным ветром, а потому так кстати оказался приготовленный Фарамиром подарок. Фарамир поджидал с ним Эовин с утра, возле такой уже привычной для обоих скамейки.

- Я хочу подарить Вам эту накидку. Некогда она принадлежала моей матери. Сестры у меня нет… Мне бы очень хотелось, чтобы Вы носили её, Эовин.

Эовин подняла на него глаза, не совсем понимая, как реагировать. Несколькими днями раньше она совершенно точно подарок не приняла бы, но сейчас… Что-то действительно изменилось…

- Это очень дорогой подарок, - в её голосе звучало сомнение, потому что обидеть Фарамира отказом она не решалась.

- Он достоин Вас. К тому же, ветер усилился, а в ней вы сможете гулять до вечера, - улыбнулся Фарамир. Но Эовин почему-то казалось, что его мысли витают далеко.

Немного, совсем чуть-чуть колеблясь, Эовин протянула руку и погладила мягкую темно-синюю ткань, расшитую серебряными звездами:

- Она очень красива, - неясное ощущение важности происходящего не давало ей покоя, но решимости не придавало, скорее наоборот, пугало.

- Под стать Вам, - снова мягко улыбнулся Фарамир, всё ещё думая о чем-то своём. - Наденьте и поднимемся на стену. У меня странное предчувствие.

Глянув на его серьезное, сосредоточенное лицо, Эовин не колеблясь больше взяла накидку. Фарамир перехватил бархатную ткань и, накинув ей на плечи, помог застегнуть её. Такой, уже знакомый жест, и близость склонившегося к ней сосредоточенного лица, по непонятной причине взбудоражило Эовин. И вызвало весьма странные, незнакомые дотоле чувства: душа обмерла от легкого испуга и волнительного ожидания чего-то...
Эовин поблагодарила Фарамира и поспешно отвернулась, почувствовав, что кровь прилила к щекам. И стала подниматься по лестнице – не время обращать внимание на всякие свои странности! - ей тоже передались задумчивая сосредоточенность и тревога Фарамира.

Они стояли на стене молча. Эовин вглядывалась в небо на далеком севере – она смотрела в сторону Черных врат. Фарамир уже научился понимать и узнавать эти взгляды за прошедшие дни. Теперь ему желалось узнать, какие именно мысли за ними стоят. И он спросил:

- Что Вы надеетесь увидеть там, Эовин?*

Эовин повернулась на звук его голоса и мимолетно задумчиво улыбнулась Фарамиру.

«Она так близко и так далеко», - от этой мысли в его груди всё неожиданно болезненно сжалось. Сердце уже не хотело принимать того, что она, находясь рядом, думает о другом. Но может сердце обманывает, а Эовин думает о брате?

Эовин же за прошедшие дни поняла только одно – стоящему рядом с ней человеку она может сказать всё. Не таясь, не боясь быть осмеянной или непонятой, даже если не слишком будет подбирать слова. Эовин догадывалась, что Фарамир замечал и знал больше, чем говорит: она уже успела разглядеть его проницательность и оценить тактичность. И была благодарна ему за то, что он принимал её такой, какая она есть. Наверное, думала она, это и называется дружбой – возможность отдыхать душой рядом с другим человеком. И потому, с ответом она не замедлила:

- Он ведь оттуда должен прийти? Семь дней прошло…*

«И всё же о нём», - даже не ревность, ибо не имеет смысла ревновать к более достойному сопернику, а сознание того, что она снова причиняет себе боль, была мучительна для Фарамира. Но ведь именно за этим он и пригласил её в самом начале – говорить об ушедших? Кто же знал, что всё так изменится для него самого... Её последние слова резанули, как по-живому, но и он сам считал дни до сражения и возможного возвращения. И всё же его это задело. Нет, Фарамиру не нужно думать об этом...

«Она сказала семь дней…Всего семь дней?» - пришедшая мысль поразила Фарамира.

Для него как целая вечность! И как один миг... Столько всего произошло! И будто другая жизнь началась... Но неясная тревога внутри Фарамира нарастала, вытесняя мысли, холодком пробегая по спине, а от близости Эовин сладко щемило в груди.
Ну что за изощрённая пытка?! Он знал, конечно, знал и видел, что Эовин любит другого. Недоступного, недосягаемого.
Но Фарамир видел и то, как светло она стала улыбаться ему при встречах, как доверчиво тянулась к нему, как легко принимала теперь его заботу и помощь, как не желала расставаться по вечерам, хотя вряд ли она сама подмечала это. Да и заметит ли когда? Возможно, она так и не поймет, что влюбленность в Арагорна не имеет ничего общего с тем теплым и сильным чувством, которое возникло между ними. И это знание постепенно становилось для Фарамира пыткой. Но избежать её он не мог. Да, скорее всего, и не хотел.
Волнение, висящее в воздухе, вкупе с тревогой, принесенной ветром с востока, дошло до предела после откровенного ответа Эовин. Такого невинного в своей открытости. Она, скорее всего и не подозревает, что он чувствует, услышав её слова. Сдерживать себя Фарамиру стало просто невмочь, а потому он позволил себе перенести ощущения в слова:

- Конечно, велика наша тревога за ушедших, но мне эти дни даровали радость и боль, которых я не ждал совсем.*
Но этих слов оказалось всё равно недостаточно, чтобы выразить всю полноту нахлынувших чувств. А потому он продолжил:

- Мне радостно видеть Вас, и горько от прихода Тьмы… Сейчас как никогда я боюсь конца мира, потому что страшусь потерять то, что едва обрел.*

Да, она тоже это чувствовала: её собственный мир обрел цвета, стал теплее, несмотря на сгущающуюся Тьму вокруг. За эти несколько дней Эовин, совсем уж неожиданно для себя стала ощущать радость мирной жизни – прогулок, совместных трапез, тихих, спокойных разговоров, без необходимости быть начеку каждую минуту. Несомненно, всем этим она обязана Фарамиру. И только ему. Интересно, он чувствует так же? Об этом ли он говорит?

- Что же вы обрели, Правитель? Что можно обрести, находясь в тех же стенах, о потери чего можно сожалеть?* – мягче чем хотела, спросила Эовин.

Её разум не давал возможности проникнуть и лучику надежды, стремительно расправляясь с любой светлой мыслью, любой зарождающейся мечтой. А сердце шептало о чуде, о том, что всё ещё возможно, что всё впереди. Эовин старалась не слушать его. Сейчас она думала, что просто благодарна Фарамиру за его доброту и нежность, и, помимо воли, всё это отразилось и в её голосе, и в её взгляде.
Но нельзя поддаваться чувствам. Слишком странно, слишком быстро, слишком неожиданно было бы принять всё то, что происходило между ними двумя – это была бы измена себе. И тому, другому, что ушел к Черным вратам. Да и до того ли сейчас, в конце концов?!

Почти убедив себя, Эовин повернулась, глянула на Фарамира в упор и задрожала, сама не понимая отчего: от глубины его взгляда и сосредоточенного выражения лица или от повисшей в воздухе тишины. Ей безотчетно захотелось уйти, спрятаться. Уже в который раз взгляд Фарамира приводил её в смятение, но сейчас к нему добавлялось и напряжение, повисшее во вдруг сгустившемся и застывшем воздухе:

- Давайте уйдем отсюда. Мне холодно. Только я не знаю, откуда этот холод. Я будто стою на краю пропасти, ожидая решения своей судьбы.*

- Все мы сейчас думаем о судьбе, – осторожно ответил Фарамир, боясь спугнуть пойманный им нежный и ласковый взгляд, страшась обманутся и желая этого обмана. Неужели ему не показалось? У него есть надежда?

«Хватит! О чём я вообще сейчас думаю? Наш мир висит на волоске!»

Он протянул Эовин руку, чтобы помочь спуститься со стены, но отчего-то обернулся и застыл, глядя на север. Эовин вложила свою руку в его, но, мельком взглянув на Фарамира, тут же обернулась в направлении его взгляда.

В замершем воздухе не было и малейшего дуновения. Солнца давно уже не было видно за свинцовыми тучами, а сейчас, казалось, оно гаснет совсем. Тишина, которая и так стояла над городом, стала предельно звенящей, почти невыносимой.

Эовин невольно подалась к Фарамиру, а он крепче сжал её руку, но оба даже не заметили этого. Все так же глядя в одну сторону, затаив дыхание, оба замерли в ожидании чего-то неведомого. Это длилось всего минуту, но она показалась им вечностью. Со стороны гор поднялась невидимая гигантская воздушная волна и лавиной устремилась к Минас Тириту, казалось, сметая всё на своем пути. Фарамир и Эовин стояли и не могли пошевелиться, ожидая её наплыва. Не было слов, не было даже мыслей, только ожидание. Их плечи соприкоснулись, пальцы сжались крепче, когда стены города мелко задрожали и волна, налетев на стены, распалась, разлетелась и осыпалась невидимыми мелкими брызгами.

И снова наступила тишина.
Но это была уже не прежняя предельная, натянутая и звенящая тишина. Новая тишина засветилась пробившимися сквозь тучи яркими дорожками и лучами солнца, прикоснулась легкими, мягкими, ласкающими касаниями весеннего ветерка и рассыпалась сначала робкими, а затем радостными трелями невесть откуда взявшихся птиц.

Оказалось, что оба, и Фарамир, и Эовин замерли, задержав дыхание, и сейчас полной грудью вдыхали свежий, с ворвавшимися в него весенними запахами, воздух. Поняв это, и глянув друг на друга, они отчего-то легко улыбнулись друг другу, почти засмеялись. Но разнять рук не спешили, хотя Эовин приложила свободную руку к груди, переводя дыхание.

Фарамир, придя в себя первым, упомянул о том, что всё это напоминает ему конец Нуменора и поглощенную волной Эленну, и вот тут Эовин стало по-настоящему страшно, несмотря на ощущаемую внутри необъяснимую радость. Разум снова вступил в свои права, отметая доводы сердца, шепнув, что возможно, это и есть то самое начало конца.
Все остальное стало совершенно неважно. Эовин приникла к Фарамиру, как приникают дети в поисках защиты или любимые в поисках ласки и тепла, с единственным вопросом, важнее которого не было сейчас:

- Ты думаешь, Тьма наступит снова? Тьма, которой не избежать?* - вот сейчас и она тоже ощутила, что ей есть что терять. Весь мир будто бы исчез, и не осталось никого, кроме Фарамира, крепко сжимающего её ладонь.

Не холодная красавица и не рвущийся в сражение воин, а нежная, ранимая, и, как он уже признался самому себе, любимая девушка, - доверчиво припала к его плечу и с надеждой заглядывала Фарамиру в глаза.
Её «ты» вырвалось незаметно, само по себе и прозвучало так естественно, как будто по-другому никогда и не было. И это дало его надежде расправить свои крылья. Впервые он увидел в ней отблеск тех чувств, на которые так надеялся и впервые почувствовал, как она уступает его желанию защищать её. Что сказать ей? Только то, что на сердце. Он ему, в отличие от Эовин, доверял:

- Рассудок кричит мне о великом бедствии, а сердце твердит – нет, и тело верит сердцу, ему легко, в нём надежда и радость вопреки всяким доводам. Эовин, Эовин, белый цветок Рохана! В этот час я не верю, что придет Тьма!* - сдерживаться больше не было сил, чувства переполняли его и Фарамир наклонившись, прижался губами к её лбу.

А ветер будто только этого и ждал, и теплым, радостным вихрем закружился вокруг них, переплёл и смешал темные и золотые волосы.

Эовин замерла от этого прикосновения, от мягкости этих губ, от душевного тепла, окутавшего её изнутри и снаружи. От светлой радости и надёжной силы, исходящей от Фарамира. Если бы на свете были подходящие под все нахлынувшие чувства слова, то она всё равно сейчас не нашла бы их. Ей просто хотелось стоять вот так, как можно дольше. А ещё, ей очень хотелось ответить ему, но она не знала - как. И одновременно чувствовала, что это и не нужно сейчас.

Фарамир тоже молчал. Он распрямился и с улыбкой отвел золотые пряди от её лица, а потом, запустив пятерню в свои волосы, попытался их удержать. Но ветер был неумолим, и Фарамир легко рассмеялся на свои неудачные попытки справиться и с ветром, и с волосами.
Эовин никогда не видела его таким - переполненным светлой радостью и, казалось, готового запеть. Она опять поймала себя на том, что любуется им.
Сейчас Эовин думала, что впервые в жизни поняла, как это – быть единой душой с другим человеком настолько, что слова становятся ненужными. Захотелось продлить эти мгновения, и она, с легким вздохом, прижалась щекой к его плечу. Он так и не отодвинулся и не отпустил её руки.

ч.8 Радость и сомнения

Сколько они простояли так на стене, неизвестно. Только когда Эовин зябко повёла плечами, Фарамир предложил спуститься. Эовин, глянув ему в глаза, молча кивнула, соглашаясь. И он снова увидел наполненный благодарностью и нежностью ласковый взгляд, в эту минуту, совершенно точно, предназначенный только ему.

Спускаясь со стены, они молчали, будто старались не спугнуть, запомнить и сохранить эти минуты взаимного счастья как можно дольше. Попрощались они так же тихо, как-то не сговариваясь решив дать друг другу время осмыслить, принять произошедшее, подумать и отдохнуть.

Они условились пообедать вместе, и когда Эовин уходила, Фарамир пристально глядел ей вслед. Для себя он уже всё решил. В себе и своих чувствах к Эовин уже не сомневался: в целом мире не было больше девушки, которая бы настолько сильно притягивала его. Рядом с Эовин он становился самим собой, и – лучшим собой. Она будоражила в нём давно забытые чувства, дарила ощущения прекрасного, воскресила в нём радость жизни. Без Эовин становилось пусто, он считал минуты до их встреч, и ему казалось, что уходя к себе, она каждый раз забирает с собой часть него самого.
Нет, он не собирался обманывать ни себя, ни её, даже если конец близок – она для него стала дороже целого мира и всё, что есть у него, Фарамир готов разделить с ней, до самой последней минуты. Вот только захочет ли Эовин принять это? Захочет ли признать то, что так очевидно для него?

Эовин обернулась и, поймав его взгляд, лишь задумчиво склонила голову и мимолетно улыбнулась на прощанье.

В любом случае, думал Фарамир, торопить её не имеет смысла. Даже если до окончательного прихода Тьмы он просто сможет быть рядом – для него этого достаточно. Да, он не хочет торопить её, но что-то подсказывало ему, что совсем не во времени дело. Хотя, если каким-то чудом, как говорило ему сейчас сердце, время у них всё же будет, решит ли Эовин оставить прошлое и смело шагнуть вперед? И, хотя ещё неизвестно, какие перемены их ждут, радость или горе принесут - теперь уже точно скорые, он в этом не сомневался – вести. Повернёт Эовин назад, не сумев оставить позади первую влюблённость, побороть задетую гордость и преодолеть печаль? Сможет ли позволить Фарамиру остаться рядом, уступит ли дружбе и доверию, зародившимся в ней?

Но эти мысли недолго владели им, ибо в город наконец, вместе с победной Песней исполинского Орла, ворвалась радость Победы, начало новой жизни и настоящая весна!

Теперь Фарамира призывали его обязанности – война окончена, от него требовалось вступить в должность и приготовить город к достойной встрече Короля. Торжествующее и просветленное сердце не хотело слушать ни одной грустной или печальной мысли, и даже серьезным размышлениям стали присущи бодрость и жизнерадостное волнение.

Фарамиру сейчас казалось, что уж теперь-то у всего на свете будет хороший конец! И, раз случилось невозможное, невероятное и немыслимое, то теперь, возможно, и его мечты осуществятся?!
В один миг нечаянное и, всё-таки долгожданное будущее стало возможным, и теперь Фарамиру предстояло много, очень много работы. А значит, и конец их встречам с Эовин? Ну, нет! Хотя бы сегодняшний обед он в силах не отменять!
И Фарамир, поблагодарив Целителя и попрощавшись с ним, срочно покинув госпиталь, погрузился в дела.


Эовин же, вернувшись к себе, пребывала в радостном, трепетном волнении.
Она тоже слышала Песнь Победы! Самые желанные, самые сокровенные и спрятанные глубоко даже от самой себя мысли, самые смелые мечты о будущем внезапно оказались реальностью и ожили с новой силой!
Радостью так хотелось поделиться, что ноги сами понесли её искать Правителя. Не найдя его и узнав, что он уже уехал, Эовин, втайне для себя огорчилась, но тщательно от самой себя это скрывая, вернулась в свою комнату. Она ходила из угла в угол, не смея остановиться или лечь, а мысли то плавно, то скачками уносили её то в прошлое, то в будущее.

Брат Эомер вернется и станет Королем Рохана. Ему много, очень много придётся сделать, но он справиться, Эовин была уверена в этом!

Вернется и Арагорн, чтобы воссесть на трон Гондора истинным и долгожданным наследником Исилдура.

Больше не будет Черной тени - давящей, убивающей мирную, спокойную жизнь!
Да, потери велики, и утрат не восполнить, но они выжили! Теперь можно возрождать любимый край и Гондор тоже обязательно расцветет! Конечно! При таком Короле и таком Правителе!

Король.

О, да! Арагорн будет великим Королём. Сильным, добрым, могущественным. Таким Королём, о котором слагают легенды. Таким, о котором поют песни, которые передаются из поколения в поколение и хранятся в истории. Долгожданным Королём!

Вот только... себя рядом с ним таким Эовин совершенно представить не могла... В таком вот его будущем ей, совершенно точно, места не было...

Правитель…

Что-то необъяснимое для неё произошло сегодня на стене, когда они вместе с Фарамиром ожидали Конца. Что-то странное, смущающее и прекрасное... Похожее на сказку и воплощение мечты... Что-то, что было страшно спугнуть и от чего хотелось убежать...

Пытаясь осмыслить и дать произошедшему название, Эовин приходило в голову только одно объяснение: Фарамир.

Так или иначе, всё, что происходило с ней за последние дни связано только с ним. Любое волнение, тревоги, сомнения, радость, горечь, печаль и смех – всё обрело связь с этим именем, с этим человеком и пропускалось через него.

До сих пор с Эовин такого не случалось. Даже её любовь к Арагорну была похожа на попытку достичь звезды – настолько далек и недосягаем он был, не смотря на понимание и заботу, которые проявил к ней.

Что двигало им? Жалость? Возможно… Скорее всего именно она. От неожиданного осознания Эовин сжала себе виски. Неужели всё именно так, и Арагорн действовал просто из жалости, как если бы увидел птичку, запертую в клетке?!

Вот тут уже вступила в свои права гордость и заставила Эовин заметаться от стыда и досады. Всё вот так просто, да? И она со стороны выглядела просто жалкой влюблённой дурочкой?! Что же думал про неё брат? А сам Арагорн?!

Ей вдруг отчетливо вспомнились все их диалоги и его короткие реплики. И теперь ей увиделось, как терпеливо и тактично вёл себя Следопыт, и, казалось, глупо и по-детски - она сама.
Теперь бурное воображение выставило всё в таком неприглядном свете, что щёки Эовин заполыхали. Нет, нельзя думать об этом! Тогда о чём?!

Неожиданно вспыхнувший внутри гнев развернул её мысли в другую сторону. А что же тогда испытывает к ней Фарамир? Неужели то же самое?!
То, что Правитель испытывает к ней, нечто схожее, Эовин не сомневалась. Та же жалость?! Снова?! Неужели она не может вызывать ничего, кроме неё?!


Похоже, на сегодня предел выносливости Эовин - количество эмоций и новостей - было превышен, и она, упав на кровать, разрыдалась.

Плакала она, пока не уснула. Сон оказался неожиданно коротким, но очень бодрящим. И, проснувшись, Эовин смогла вернуться к своим размышлениям уже более спокойно. Особенно когда увидела на маленьком столике кем-то принесённый, но явно бережно и аккуратно поставленный Йорет в небольшую глиняную кружку, букет полевых цветов. Под ним лежала записка, написанная красивым и твердым почерком:

«Для тебя. Первые цветы новой жизни. Ф.»

С мягкой, полной нежности улыбкой Эовин смотрела на букет и представляла себе, как Фарамир, по дороге в тот же Осгилиат, свернув, собирает на какой-нибудь небольшой поляне цветы, а потом отсылает с кем-то из сопровождающих – для неё. Просто порадовать.

Да, он весь был в этом поступке. Не упускать мелочи и быть внимательным ко всем бедам и горестям людских сердец.
Это она поняла и увидела в нём за эти несколько дней. А к ней он был просто непозволительно внимателен. И безгранично нежен. Настолько, что хотелось, забывшись, кинутся в эту нежность с головой...

Но имеет ли она право на это? Ведь, судя по всему, он догадывается, что она влюблена в Арагорна...

Арагорн.
Прекрасный, мужественный. При всей его кажущейся простоте, рядом с ним просто невозможно было не ощущать его величия. Избранности. И любая толика его внимания воспринималась, как подарок судьбы.
Если подумать, то Арагорн относился к ней с уважением. С пониманием и, как ни горько это было принимать, с жалостью – и только.
Но как выяснилось, Эовин этого мало, ей нужно нечто большее. Существенно большее...

И... разве от Фарамира исходит только жалость?
Уважение – да. Сочувствие, понимание, забота... И нежность.
Но что же нужно самому Фарамиру? И что движет этим заботливым, мягким, но, теперь она точно в этом уверена, мужественным и благородным витязем?


Вечером, когда они встретились на назначенном обеде, всё в том же саду, на той же скамье под яблоней, Эовин не покидало чувство, что она видит Фарамира впервые. Её удивлял и спокойный, ласковый голос, и плавные, размеренные, мягкие движения, и необычный взгляд, и теплая улыбка при взгляде на неё.

Несомненно, всё это она уже видела, но, ей казалось, разглядела по-настоящему только сейчас. И это открытие поразило её – никогда с ней рядом не было хоть сколь-нибудь похожего на него человека!

Ни Арагорн, ни Теоден никогда не были мягкими по отношению к ней. Учтивыми, вежливыми, заботливыми - да, но не ласковыми и нежными. Уж теперь-то она видела разницу, хотя и не очень пока понимала, что с этим знанием делать.

А Фарамир, вымотанный сегодняшними поездками, но донельзя довольный тем, что успел вернуться к назначенному времени, сидя напротив, терялся под её взглядом, впервые ставшим пристальным и изучающим.
Радоваться или печалиться этому, он пока не знал, а времени выяснять причину не было совершенно: ему предстоял новый отъезд, теперь уже в Итилиен, дел обрушилось слишком много, и приниматься за них надо было сразу, не мешкая. Привести в порядок несколько городов, разрушенных войной, позаботиться о жителях, собрать провизию, проводить беженцев, устроить тех, кто потерял кров. Всё это было довольно сложно за такое короткое время: у него в запасе было всего несколько дней до возвращения основных сил и пара-тройка недель до Коронации.
Да и по возвращении войск забот вряд ли станет меньше, хорошо, если за месяц со всем управятся. Он предупредил Эовин, что видеться теперь будет трудно и, возможно, он не сможет приезжать чаще, чем раз в неделю, и это несказанно огорчает его – ведь она снова останется одна.

На что Эовин, всё так же пребывая в состоянии отрешенного раздумья, пообещала, что найдет себе дело и скучать не собирается. Пусть Фарамир не переживает, с ней всё будет в порядке. Да и Эомер скоро приедет, найдется и ей применение. И что (Эовин попыталась смягчить эти слова улыбкой) она, несомненно, благодарна Фарамиру за эти дни, и ей вряд ли найдется, чем отплатить за всю его доброту к ней.

Как в эту секунду Фарамир жалел, что он не может остаться! С Эовин явно что-то происходило, и ему просто необходимо находиться с ней рядом.
Её слова будто провели невидимую черту и поставили их по разные стороны от неё. Ему казалось, что сейчас между ними пропасть, но как её перешагнуть, как сократить это расстояние, он не понимал. Точнее, он знал, что его отъезд неизбежен, а решить что-то на расстоянии совершенно невозможно.

Собравшись с мыслями, в ответ на её слова Фарамир только и смог возразить, что благодарить надо ему: за то, что скрасила своим присутствием неделю томительного ожидания. И добавить, что они обязательно увидятся еще не раз. Слова не шли. Переступить возникшую стену и вернуться к близости, возникшей сегодня утром, оказалось нереальным. От этого стало тяжело, и он внимательно вглядывался в черты Эовин, пытаясь понять, что же такого произошло за время его отсутствия?
И ещё подумал, что очень уж не вовремя приходится отлучаться, а разговор уж больно похож на прощание.
А ведь только сейчас Эовин стала намного ближе, и ему это не показалось. Возможно, у него появилась надежда на взаимность, а Эовин только-только покинули печальные мысли.
Эта разлука может закончиться для них двоих чем угодно, но выбора у него нет, он Правитель, хоть это и ненадолго.
С довольно тяжелым сердцем, но изо всех сил стремясь не показать этого Эовин, Фарамир покинул её, дав себе обещание вырваться к ней при первой возможности. Чтобы хоть как-то справиться с ворохом ощущений, Фарамир, не смея сделать чего-то большего, на прощанье поцеловал ей руку, давно снятую с перевязи, чем ненадолго вывел Эовин из состояния отрешенности, вызвав легкую и нежную улыбку на её губах.

На этом они и расстались. И теперь уже Эовин провожала внимательным взглядом, мучимого самыми тяжелыми предположениями и озадаченного её задумчивостью, полностью сбитого с толку Фарамира.

ч.9 Метания

Новый отъезд Фарамира и мысли о его возможно долгом отсутствии неожиданно сказались на Эовин ухудшением настроения.
Чтобы отогнать хандру, Эовин нашла Йорет и принялась помогать той украшать сад к ожидаемому Торжеству. И настолько увлеклась этим занятием, что на время позабыла обо всех своих горестях.

Йорет была не из робкого десятка, но и она порядком растерялась, когда «благородная госпожа» принялась копаться в земле вместе с ней, высаживая в саду принесенные из леса белоснежные, хрупкие подснежники, остролистый и изящный шафран, торжественно-нарядные крокусы и солнечный горицвет.
Йорет попыталась было возражать, ибо: «негоже это, с раненой рукой в земле возиться, вон ведь бледная какая», но не смогла устоять перед напором Эовин, которая излучала энергию и с горящими глазами доказывала, что «разминка полезна для её ослабевших без работы рук».
Помощница Йорет была нужна, рук сейчас везде не хватало, поэтому она, хоть и скрепя сердце, но всё же согласилась.

А Эовин сделала для себя удивительное открытие: земля обладает свойством передавать жизнь, будить её. Разминая между пальцами влажные комки, с осторожностью погружая в землю хрупкие, тоненькие корешки, прижимая ладонями землю вокруг посаженных зеленых стебельков, любуясь на воздушно-нежные лепестки цветов, Эовин почувствовала, как возвращается сила в онемевшие руки, и вместе с этой силой оживает в Эовин жажда жизни и счастья.

И ворчание Йорет этому нисколько не мешало. Эовин про себя только посмеивалась, придя к мысли: «вот бы Фарамир меня сейчас увидел!» Он бы от души порадовался цветущей красоте и посмеялся над выпачканными по локоть руками, измазанными землей щеками и испорченным платьем вместе с ней.

Эту мысль сменила другая, как бы мимоходом отметившая, что перед Арагорном в таком виде она точно предстать бы не посмела...
Цепляясь одна за другую, нахлынули мысли, принёсшие с собой все прежние сомнения и печали.
Правда, теперь они не обладали столь привычным черным окрасом. Радость Победы витала в воздухе и тепло, подаренное Фарамиром, уже согревало её изнутри, пусть Эовин и не осознавала этого до конца. Или не хотела осознавать.
Хотя, почему не осознавала? Как раз именно сознание того, что теперь все события прежней и нынешней жизни переживались и переосмысливались ею по-новому именно благодаря Правителю, - нет, теперь уже просто Фарамиру, - сейчас и мучило её.
Неужели она настолько легкомысленна, что может менять привязанности, как перчатки? Неужели она малое дитя, и стоит кому-то поласковее обратиться с нею и она готова растаять, как те самые придворные глупышки?!

Но коря себя за легкомыслие, Эовин в итоге приходила к мысли, что по-другому с ним было никак невозможно: она и оглянуться не успела, а Фарамир уже просто стоял рядом, настолько близко, что дух захватывало и сердце трепетало. И при этом ничего не требовал взамен.
И..."Фарамир не «кто-то»", - шептало ей сердце.

Фарамир не просто Правитель, любящий свой край, его историю, свой город, свой народ; не просто отважный Капитан и прекрасный Следопыт, защищавший свою родину, отдав этому всю свою жизнь и все свои силы; не просто любящий брат и достойный сын.

Он - тот, кто смог пробраться сквозь пучину её отчаяния и помог выбраться оттуда. Тот, кто всегда надеется и ждёт чуда, тот, кто любит дарить надежду и радость.

Даже прошлое Эовин, как бы проходя через призму его видения мира, изменялось, давая ей возможность увидеть по-другому всё то, через что прошла и она сама, и те люди, которые окружали её. Даже король Теоден, даже брат, даже Арагорн.
Прежняя жизнь, её события, поступки самой Эовин, даже страдания и потери - всё стало видеться только прелюдией к чему-то большему, нынешнему. И не было ни единого события, которое хотелось бы или нужно было изменить. Даже гордость Эовин отступала под натиском этой живительной силы, под названием «вера и надежда», подаренной ей Фарамиром. Даже сама смерть перестала восприниматься Эовин как наказание или возможность побега, а скорее стала считаться чем-то вроде освобождения, которое ещё надо заслужить. И осознание этого приносило уже не горе, но горькую усмешку, что тоже было победой Фарамира – ведь это благодаря нему её внутренняя темнота отступила.

Куда ни посмотри, везде снова и снова Эовин улавливала его незримое присутствие: приходя в комнату и любуясь засохшим букетиком, выходя вечером в накидке цвета темной ночи на прогулку, вытаскивая из книги записку, вложенную вместо закладки...
Она вспоминала, как он смотрел на неё, как ласково звучал его голос и удивительно – смех.

Что же он испытывает к ней? Да испытывает ли?

Сердце шептало, что он ведёт себя так, как будто он знает о ней всё на свете, как будто он любуется ей каждую минуту. И ведь если не лукавить, то Эовин хотелось, чтобы он смотрел на неё именно так. Хотелось, чтобы он был рядом – за эти дни она, оказывается, уже привыкла к его присутствию. Ей желалось ощущать вблизи его спокойную силу, ловить на себе его внимательный взгляд, умеющий смотреть вдаль и в глубину души, видеть мягкую улыбку и лучики морщинок, когда он смеется... Тем более что смех для него был такой редкостью...
Эовин хотелось знать о нём всё больше и чувствовать, что эти знания принадлежат только ей – он и сам не раз говорил, что столько не рассказывал о себе никому.

И неожиданно для себя Эовин поняла, что хочет, чтобы им двигало нечто большее, чем просто уважение и сочувствие...

Тут очень некстати вспомнилось, как движимый жалостью - чем же еще?! - Арагорн отказался взять её с собой на Путь Мертвых.
Руки дрогнули, а в груди всё сжалось, когда Эовин вспомнила, как стояла перед ним на коленях, но он был непреклонен. И дело даже не в унижении – нет ничего унизительного в том, чтобы преклонить колени перед великим воином и вождем. Жгло то, что Арагорн, как ей думалось, видел в ней только слабую и беззащитную девушку, не способную сражаться, а ведь она так надеялась, что он поймет её! Этим он отверг не только её помощь, но и её саму.
И снова эта жалость! Вернувшаяся мысль ударила с новой силой: неужели только потому, что она женщина, её все жалеют?!
И Фарамир, возможно, тоже не испытывает ничего, кроме жалости?! Уезжая, он ни словом не обмолвился о том, что хоть что-нибудь чувствует к ней! Даже присланный букет может означать всё что угодно: от чисто братского участия до простого дружеского внимания!

В какой-то момент Эовин отчаянно захотелось, чтобы всё было по старому – и её влюблённость в Арагорна, и отсутствие в её жизни Фарамира. Так было бы и проще, и понятней. Ну, или хотя бы привычнее... Это сбило её с толку окончательно.

Она с удвоенной силой взялась помогать Йорет: вызвалась пойти с ней в ближайший лес за новой партией цветов, копала, высаживала, поливала. Каждый вечер, возвращаясь в свою комнату, она падала от усталости и моментально засыпала. Лишь бы не думать, не думать!..

Но, занимая работой руки, занять ею же мысли Эовин не смогла. Слишком сильна была в ней битва сердца и разума.

На смену безумному желанию вернуть всё как было прежде, возвратилось и понимание того, что ожидание последних дней без Правителя было бы для неё равносильно смерти. И это заставило Эовин снова мучительно стыдиться своей слабости, легкомыслия и - чего уж там! - беззащитного женского сердца, постоянно ищущего опору.
И вместе с этим испытывать благодарность к Фарамиру. За всё. За одно его присутствие рядом, за каждое ласковое слово и каждую минуту терпения с ней. Ей было противно сознавать собственное бессилие и сладко от воспоминаний о его заботе и теплоте.

Вот тут Эовин снова захотела сдаться, снова захотела всё забыть, или вернуть, но только не думать – НЕ ДУМАТЬ! – об этом. Но куда там! Чувства, под стать мыслям продолжали, как испуганные зайцы метаться между прежней и такой сильной привязанностью к Арагорну, и ставшим, как оказалось, таким необходимым и важным для неё присутствием Фарамира.

Эовин снова попыталась отвлечься, и, занимаясь вместе с Йорет уже сортировкой трав в кладовой госпиталя, решила подумать о том, чем же заняться ей теперь, когда война закончена?

Возникающие в голове вопросы легкими не были. Кто она теперь? Сколько себя помнила, она всегда готовилась к войне. Любовь к лошадям и оружию быстро переросли в Эовин в желание стать сильным воином, когда в Рохане разгорелась война. Последние годы, проведённые возле короля Теодена, не прибавили ей ни новых навыков, ни умений. Скорее полностью отбили охоту к придворной жизни и укрепили желание сражаться.
Но теперь война окончена. И теперь воином ей не быть. И что ей делать? Чем заниматься? Королём будет Эомер. Она, конечно, какое-то время будет нужна ему, но, Эовин очень надеялась на это, Эомер обязательно женится. И что же останется тогда ей, как сестре? Кем тогда она станет в Золотом Чертоге? Помехой?

О, как далеко в будущее она забрела! И опять тупик. Лучше подумать о том, что делать прямо сейчас! Точно! Надо будет предложить Йорет навести порядок в палатах госпиталя!

Но на сей раз на выручку неожиданно пришёл посыльный, пришедший от брата, звавшего её на Кормалленское поле: вернувшиеся войска, возвратившееся с Великой Победой, остановились там до официального коронования Арагорна.

Вот тут Эовин снова растерялась. Еще неделю назад она не раздумывая бросилась бы туда, жаждая услышать подробности боёв и самой победы, увидеть брата и, разумеется, Арагорна. Но теперь…

Теперь первой мыслью было, что Фарамир вряд ли сможет найти её там, потому что, вернувшись, до последнего будет занят в городе.

Да и что ей делать там, среди победителей? Слушать подробности сражений и сожалеть, что отсиживалась все это время в госпитале?

«Но ты не сожалеешь об этом, ведь так?»

Да и кому она там, в этой хозяйственной суматохе и предпраздничной толчее, будет нужна? Брату, в качестве благодарного слушателя? Арагорну?

«Вот уж нимало не сомневаюсь, что ни тому, ни другому – достаточно там будет желающих послушать и без меня», - уже спокойнее и немного устало думала Эовин.

Эомер, конечно, рад будет видеть её живой и здоровой... Арагорн вновь будет беспокоиться о ней, как о ребенке...

«Он мог бы, если б захотел, сам прислать приглашение... Но он не захотел... И ты догадываешься, почему...»

А проводить праздной белоручкой время Эовин может и здесь. Хотя как раз здесь она этого и не хочет! И тогда снова можно будет забыться в работе.
И она вернула брату посыльного с просьбой передать Эомеру, что не приедет.


Случилось как Эовин и предполагала: наутро Йорет, привыкшая к добровольной помощнице, уже не капли не стеснявшаяся её происхождения и нашедшая в Эовин благодарную ученицу, впитывающую как губка каждое её слово о растениях, поручила ей кладовую без всяких вопросов. И Эовин снова заняв руки, с головой погрузилась в размышления о будущем.

Итак, нужно подумать о себе. Ни о брате, ни о Короле, ни о Фарамире – о себе.

Война закончилась. Каждому предстоит начинать заново: жизнь, чаяния, мечты. Надежда на спасение, робкая и несмелая, нечаянно обретшая силу и превратившаяся в настоящее, теперь дарила новую жизнь для всех и каждого.

И для неё, Эовин.

И ей придётся начать эту новую жизнь, помогая ли брату в Рохане, оставшись ли в Гондоре. Воином ей уже не быть. Значит нужно решить, кем же ей стать? Тут совершенно некстати (или всё-таки, кстати?) вспомнилось, с какой любовью Фарамир рассказывал о матери и о том, как Финдуилас любила цветы, что это именно она попыталась первой развести сад при госпитале. Промелькнуло воспоминание о том, как тихо и задумчиво он улыбался, а Эовин в первый раз тогда подумала, что он очень красив...

Эовин снова одернула себя: «Совершенно не о том думаешь!»

Ей нужно думать о себе, о своём будущем, а вовсе не о Фарамире! Эти мысли сейчас были важнее всего на свете. И всё же Эовин чувствовала, что если поторопиться, то она упустит нечто важное. Но мысли упорно крутились между Кормалленским полем и событиями прошедшей недели... и в конце концов снова свелись к Арагорну и Фарамиру.

Как встретиться лицом к лицу с Арагорном?

И как при этом вести себя с Фарамиром?

Мысли, на которые ответов у Эовин не было совсем.

В какой-то момент Эовин будто увидела себя со стороны – девушка, отчаянно влюблённая в другого, но удерживающая рядом с собой того, кто, возможно, влюблён в неё. Стало противно от самой себя.

Она даже на секунду пожалела Фарамира и хотела было посочувствовать ему, как внезапная мысль перевернула в ней всё с ног на голову: если она так влюблена в Арагорна, почему она не ждёт его? Почему как только Фарамир уехал, она не бросилась встречать Короля, а бродит по госпиталю, как тень, берёт на себя любые хлопоты и любую работу, а занимаясь этим, бередит воспоминания о Правителе? Она вдруг вспомнила, как разрыдалась от мысли, что он испытывает к ней только жалость...

«Нет. Не может быть...»

Всё вот так просто?

И потрясающе, умопомрачительно сложно...

Пришло осознание того, что, даже если бы она получила приглашение в Кормаллен от самого Арагорна, то вряд ли бы так сразу поехала туда...

И что же ей теперь делать? Что выбрать? И... кого выбрать...

Прежние несбывшиеся мечты? Неизвестное будущее? Как вообще можно выбрать между Арагорном и Фарамиром? Оба стали уже настолько дороги, что ни одного из них невозможно было вычеркнуть ни из памяти, ни из сердца.

Хотя...

Да, она может всю жизнь следовать за Арагорном жалкой тенью, изводя этим и его, и себя. Но тот ли это выбор? Разве о такой жизни она мечтала, плача по ночам в подушку в Золотом Чертоге и рисуя в мечтах картины мирной жизни?

А что если... Если Фарамир не захочет связать с ней своё будущее? Ведь такое возможно? Она не видела его уже почти неделю, может для него уже всё изменилось?

«Это будет… горько. И разобьет тебе сердце», - зашелестело внутри.

«Я ведь не так слаба! - храбрилась Эовин. – Ну, да! Это будет тяжко, но не смертельно же! В конце концов, я воин!»

«Разве?..»

Эта мысль оказалась самой мучительной и почему-то лишила последних душевных сил. Совершенно запутавшись в размышлениях, придуманных и настоящих чувствах, неспособная разобраться самостоятельно, Эовин просто физически ощутила желание двигаться.
Извинившись перед Йорет и пообещав вскоре вернуться, Эовин вышла на воздух и решительным шагом направилась в сад.
Она чувствовала, что снова проигрывает, даёт себя победить душевной усталости, но поделать с собой ничего не могла – в одиночку ей явно было не справиться.

Эовин, потратив силы на быструю ходьбу, в изнеможении опустилась на знакомую узорную скамью. И увидела как к ней, взволнованный и радостный, приближается Фарамир.

По легкой походке и ликованию, идущему от всей его фигуры Эовин заключила, что все приготовления идут хорошо и работа спорится. В другое время она порадовалась вместе с ним и от души поздравила бы его, но только не сейчас, не в таком состоянии.

Его появление сейчас вызвало идущий изнутри холодок. Он показался ей виновником всех вопросов и источником неданных ответов – это вызвало в ней почти злость... Хотя, нет – безмерную усталость и желание заплакать. Нет, ну и что у неё за реакция?

Эовин постаралась собраться, как-то пересилить эмоции, чтобы не погасить, не убить радость, светлой волной исходящую от Фарамира, но не смогла. Почувствовала только, что чем больше прикладывает усилий, тем сильнее наворачиваются слёзы.

И на его полувопрос-полуутверждение о том, что он надеялся найти её в Кормаллене и уточнение «Почему ты не там, ведь брат посылал за тобой?», - Эовин смогла только тихо спросить:

- А ты не знаешь?*

@темы: фанфики, Властелин колец