Любовь — это твоя сознательная способность ставить свои недостатки ниже, чем недостатки близкого человека (с)
Надо же, спустя девять месяцев я выяснила, что эта работа была написана под впечатлением от работ Pixie. Наверное, я так прониклась, что не заметила, как позаимствовала у неё и образ мыслей и даже целые фразы. Пусть читающий не сочтет это плагиатом - у меня не было желания присвоить хоть что-то себе, разве только подражать. Хотя мой текст весьма далек от совершенства, и тем более, от творчества Pixie, пусть он тоже будет посвящен памяти замечательного автора.
Название: Одна боль на двоих
Автор: wandering
Бета: Аля Гетто
Фендом: Блич
Персонажи/пейринги: Бьякуя/Хисана, Рукия
Жанр: гет, агнст, романтика, драма
Рейтинг: PG-13
Размер: мини, 15стр.
Статус: закончен
Предупреждения: смерть персонажа, AU, ООС
Размещение: с разрешения
От автора: Поклон Givssеn и Эрроу - без которых сего творения бы не случилось и не опубликовалось.
И моему семейству за советы и поддержку)))
Дисклеймер: все права у Кубо, я только слова подбираю.
читать дальше
Старинное поместье. Главный дом. Небольшая комната в дальнем левом крыле, ближайшая к небольшому живописному пруду. Закрытые сёдзи. Футон. Хрупкая и слишком бледная женщина лежит под одеялом. Она что-то тихо говорит, и видно, что силы покидают её. Сидящий рядом мужчина держит её за руку.
Хисана. Его маленькая хрупкая девочка. Родная. Любимая. Единственная.
Её слова переходят в шёпот, она снова поднимает на него глаза фиалкового цвета и пытается улыбнуться в последний раз.
Больше, чем подруга; больше, чем жена. Часть его самого.
В её глазах нежность, любовь, благодарность, сожаление и смирение. Жизнь тихо покидает её.
Мужчина прижимает бледную тонкую кисть к губам и застывает, неотрывно глядя в её лицо, как будто хочет взглядом передать хоть частичку жизни.
Это конец.
Он не плачет, не кричит. Просто не отрываясь смотрит, не желая отпускать её руку. Не желая двигаться, не желая дышать, не желая жить.
Лейтенант шестого отряда Кучики Бьякуя почти справился.
Почти.
Сейчас глядя пустыми глазами на застывшее любимое лицо он поймал себя на том, что внутри нет ни единого чувства и ни единой мысли. И в ту же секунду боль обрушилась такой сильной волной, что он, бывалый и опытный воин, со стоном согнулся пополам.
Душевная боль ранит сильнее и беспощаднее. И Бьякуя, не проигравший ни единого сражения, сдался.
Не разгибаясь и не выпуская руки Хисаны он упал рядом с ней и провалился в беспамятство.
Гордость и надменность – эти отличительные черты всех членов семьи Кучики были присущи Кучики Бьякуе больше, чем кому-либо из них. Награждённый с рождения многими талантами, сильнейший из многих поколений клана, ко всему прочему он был ещё и красив.
Высокий, стройный, изящный. С удивительно тонкими чертами лица, словно вырезанными искусным талантливым резчиком; иссиня-чёрными волосами и внимательными, глубокими, словно озёра, с видимым спокойствием на поверхности, серыми глазами.
Изящество, присущее аристократии, проглядывало во всём: от тонких пальцев рук до отточенных движений.
Но несмотря на своё утончённое благородство Кучики был отличным воином, обладающим твёрдой рукой и несгибаемым духом. В сражениях он не терял хладнокровия, хотя себя не щадил и выбирал самых сложных противников, не давая ни себе, ни им не только сражаться вполсилы, но и расслабиться хоть на мгновение.
Он обладал одним из самых красивых и смертоносных занпакто, и научился обращаться со своей силой чуть ли не раньше, чем взял в руки меч. Бьякуя умел упорно трудиться и достигать нужных результатов во всём, за что брался, будь то каллиграфия, изучение истории клана, пение, игра на музыкальных инструментах или владение мечом. Рассудительный, сдержанный и спокойный – его рано приучили к тому, что нужно владеть собой при любых обстоятельствах. Для управления кланом от него требовалось много выдержки.
От него исходило ощущение твёрдой и надёжной силы, на которую хотелось, и можно было положиться.
Его уважали, перед ним склонялись, может, даже завидовали и держались на расстоянии. Для Бьякуи это должно было стать и стало привычным. Хотя «привычное» вовсе не означает «желаемое». Но что значат желания для того, кто обязан ставить на первое место долг, а на второе – закон? Для него и на третьем вряд ли стоял он сам, отодвигая мечтания и порывы, а потому делая недоступным и непонятным для обычных людей.
Поэтому именно от него, казалось бы, высокомерного и холодного наследника и будущего главы клана Кучики, никто не ждал такого странного и необычного поступка.
Когда они вошли в главный дом – благородный господин и худенькая руконгайская замарашка – никто не посмел задавать вопросы.
Бьякуя, заметив несколько недоумённых взглядов, прикрыл глаза и, не повышая голоса, спокойно приказал:
– Переодеть и накормить.
– Ничего не бойся, – добавил, повернувшись к Хисане. Смущённая, притихшая, она только кивнула в ответ.
– Я буду в саду, – бросил Бьякуя слугам, уходя. Сейчас ему очень нужно было подумать.
Была весна, время цветения сакуры. Сад стоял в цвету, и от обилия лепестков казалось, что всё вокруг окрашено во множество оттенков розового: от почти белого до ненасыщенного красного. Всё это в сочетании с голубым небом и тёплым весенним солнцем создавало ощущение торжественного праздника, даря предвкушение чего-то волнующего и необычного.
Неспешно ступая по тропинке, ведущей вглубь сада, и любуясь на всю эту красоту Бьякуя пытался понять, что же так зацепило его в этой девушке, что он, повинуясь внезапному порыву, забрал её с собой.
Он представил, какой переполох творится в поместье, как сейчас шушукаются слуги, и какой недовольный взгляд у управляющего, узнавшего о неожиданной гостье. Представил, как отнесутся к известию вассалы…
Но сейчас всё это было неважно. Сначала нужно попытаться объяснить хоть что-то самому себе, хотя бы найти причину и решить, что делать, а потому мысли вернулись к той, из-за которой и началась эта суматоха.
Кучики увидел её, возвращаясь из Руконгая. Отпустив патрульную группу и всех офицеров, лейтенант шестого отряда решил позволить себе немного пройтись.
Нежные краски дикой весенней природы завораживали Бьякую даже больше, чем ухоженный сад поместья. Правда, в этот раз полюбоваться кусочком природы на берегу реки ему так и не удалось, хотя открывшаяся картина тоже привлекла его внимание.
На довольно высокой от земли и не очень прочной ветке раскидистого дерева сидела девчушка, прижимающая к себе маленькую зарёванную девочку. А под этим самым деревом галдела стая подростков с палками в руках и явно не самыми дружелюбными намерениями.
Девочки сидели достаточно высоко и, судя по тому, как устало прижималась к стволу та, что постарше, довольно давно. Малышка просто ревела в голос, почти перекрывая гул раздражённых мальчишеских голосов. Руконгай не терпит слабостей, а сидящие на дереве были слабее группы внизу. Парни вели себя агрессивно: некоторые пытались добросить до девчонок палки; а один из ребят – тот, что был повыше – подсаживал себе на плечи худенького паренька, чтобы дать тому возможность залезть на дерево. Выкрики снизу становились всё яростнее и свидетельствовали о том, что временная невозможность достать беглянок приводила парней в бешенство, и отступать они не собирались.
Прежде чем Бьякуя сам осознал это, он уже двигался к злополучному дереву, лишь слегка выпустив реяцу, которая всё же прошлась подобно яростной волне. Подростки бросились врассыпную, и девчушка постарше облегчённо вздохнула, а младшая от неожиданности перестала орать.
Подойдя к дереву поближе Бьякуя поднял руку и проронил:
– Отпускай её, я помогу.
Лейтенант и сам не очень понимал, зачем делает это, но начатое нужно доводить до конца. Так его учили, и так он объяснил свои действия самому себе.
После секундного размышления старшая кивнула и, что-то шепнув зарёванной малышке, стала помогать той спуститься на ветку пониже. Когда старшая спускалась сама, то тщательно придерживала свои лохмотья, почему-то постоянно косясь на Бьякую.
Заплаканная малютка исчезла, стоило ему поставить её на землю, а худенькая оборванка не стала дожидаться, когда внезапный помощник вновь поднимет голову и, спрыгнув на землю, молча встала перед ним, не поднимая глаз. Похоже, убегать она не собиралась.
Окинув её взглядом, Бьякуя понял, что ошибся в определении возраста, потому что перед ним стояла уже вполне взрослая девушка. Короткая стрижка и испачканное лицо, невысокий рост и стройная фигура – всё это создавало впечатление детской хрупкости и беззащитности.
Зазвучавший голосок был под стать: негромкий, журчащий, как лесной ручеёк.
– Благодарю, господин шинигами, – девушка подняла на него взгляд: спокойный, немного отрешённый, с лёгким вызовом.
По непонятной причине у лейтенанта перехватило дыхание, но он постарался не обращать на это внимания, и продолжал внимательно разглядывать незнакомку. Хотя девушка, наверное, и не догадывалась, что за этим внешне невозмутимым и спокойным взором кроется интерес, цепко подмечающий каждую деталь. Её взгляд за отрешённостью скрывал усталость и готовность принять любой исход, а за спокойствием – сознание собственной слабости, вызов же просто был предназначен как отвлекающий на себя манёвр, столь чужеродным, не свойственным ей он казался.
«Она думает, что я нападу, после того, как помог. Осталась, чтобы малышка успела скрыться», – неожиданно понял Бьякуя и потому спросил:
– Эта девочка – твоя сестра?
Девушка почему-то вздрогнула, в глазах мелькнуло удивление и, ему показалось, боль, но она тут же опустила взгляд.
– Нет, господин шинигами. Я не знаю эту девочку, просто хотела помочь ей спрятаться от опасности. Но у меня плохо получилось.
Говорила она спокойно, но голос дрогнул, и в нём прозвучала печаль. И ещё Бьякуе показалось, что девушку оставили последние силы. Почти в ту же секунду она пошатнулась и опёрлась рукой на ствол дерева.
– Ты голодна?
Кучики мог бы и не спрашивать, в этом районе Руконгая царила полная нищета, что и подтверждал весь внешний вид девушки.
Такого вопроса она, похоже, не ожидала, потому что с удивлением посмотрела на него… и вдруг улыбнулась. Каким-то непостижимым образом в улыбке одновременно отобразились смущение, благодарность, несогласие, а в глазах появилась нежность.
В эту секунду время и пространство для Бьякуи замерли.
На ум пришло почему-то с равнение с цветком, выросшем среди камней: настолько удивительным было в ней сочетание хрупкости, какой-то усталости, почти надломленности и непонятной силы. Неизвестной для него и неопасной силы, согревающей пространство вокруг.
Кучики вдруг понял, что когда уйдёт, часть его души так и останется стоять здесь, под этим деревом, глядя на девушку с фиалковыми глазами и невыразимо тёплой улыбкой.
– Вы не должны… Вы и так уже помогли. Не нужно, господин шинигами… – она попыталась поклониться, но снова схватилась за дерево и опять смутилась под его пристальным взглядом.
А Бьякуя продолжал молча смотреть, не в силах отвести от неё глаз. Как удаётся этой худенькой, едва стоящей на ногах девушке, улыбаться ему – совершенно незнакомому человеку – так ласково и нежно? Она ведь почти напугана, совершенно беззащитна перед ним и хорошо понимает это. И как она смогла сохранить такую улыбку, живя в Руконгае?
Даже в его мире ему давно никто так не улыбался. Откуда-то возникло желание защитить эту девушку, так похожую на маленький полевой колокольчик.
Его размышления были прерваны тихим голосом:
– У Вас кровь, господин шинигами, нужно перевязать, – девушка, неожиданно шагнув к нему, достала из-за пазухи чистый лоскут, видимо, заменявший платок и попыталась взять его за руку. – Наверное, Вы поранились, когда снимали девочку с дерева?..
Бьякуя вздрогнул от прикосновения и, отдёрнув руку, произнёс:
– Не стоит.
Помимо его воли, голос прозвучал жёстко и холодно. Бьякуя не хотел оттолкнуть или напугать её, но это внезапное прикосновение электрическим разрядом прошлось по коже и мягко стукнуло где-то в горле. Подобная реакция удивила его ничуть не меньше, чем её попытка приблизиться.
– Простите меня, господин шинигами. Я не должна была…
Глядя на то, как она съёжилась и отступила назад, Бьякуя почувствовал, что в груди что-то защемило. Нестерпимо захотелось вернуть её улыбку, доверие и ту лёгкость, с которой она шагнула к нему.
При всей своей робости девушка обращалось к нему без подобострастия или страха, а как со старым хорошим знакомым. То, как легко она перешагнула границы, которые не могли перейти другие, по непонятной причине очень понравилось Бьякуе. Кучики не мог избавиться от ощущения, что она помогла ему прикоснуться к какому-то другому миру, в котором тепло и хочется доверять друг другу.
Сейчас, глядя на это слабое, беззащитное создание, Бьякуя совершенно не мог понять, откуда она берёт силы сочувствовать незнакомым людям, как той незнакомой малышке, и радоваться таким мелочам, как вопрос о еде, но ему безумно захотелось сохранить всё это.
Решение пришло внезапно.
– Пойдём со мной, – Бьякуя даже удивился, с каким трепетом ждал от неё ответа.
Девушка молча, внимательно, очень пытливо смотрела ему в глаза.
Он так же молча и неожиданно для себя – не первый раз за этот день! – протянул ей руку.
Вовсе не голос, привыкший повелевать, и не властный взгляд заставили девушку принять решение. Было что-то такое в мужчине, стоящим перед ней, что заставляло забыть себя и последовать за ним. Поколебавшись ещё мгновение и вздохнув, как будто собираясь прыгнуть в омут с головой, она шагнула вперёд, схватив его за широкий рукав, будто маленький ребёнок. Притронуться к его руке снова она не посмела.
– Как твоё имя?
– Хисана, господин шинигами.
– Подойди ближе и держись за меня.
Жгучее желание удивить девушку пересилило его обычное хладнокровие и Бьякуя, взяв её за руку, сорвался в шунпо.
Почему же она согласилась пойти с ним? И как поступить дальше?
Стоя в саду под цветущими деревьями он всё ещё не мог найти ответы.
Всегда собранный, сейчас Кучики пребывал в каком-то радостном смятении. Почувствовав её присутствие, он обернулся. Внезапно налетевший ветерок устроил снегопад из лепестков сакуры, и в этом розовом снегопаде стояла девушка. Совсем не знакомая, учитывая умытое лицо и чистое кимоно. Знакомыми были только глаза, но теперь это были очень испуганные фиалковые глаза.
Бьякуя подошёл ближе. Впервые за долгое время он не следил за словами, говорил то, что чувствует:
– Не бойся. Я не обижу тебя. И никому не дам обидеть, Хисана.
Услышав своё имя, девушка как будто очнулась и попыталась улыбнуться. Наверное, он всё же сказал нужные слова, потому что испуг в её глазах сменился робкой надеждой.
А Бьякуя чувствовал себя словно во сне. Шагнув, он взял Хисану за руку и прижал к губам тонкую кисть. Для него это была излишняя вольность, но сейчас он не мог поступить по-другому. Выпрямившись и посмотрев ей в глаза, Бьякуя увидел, наконец, такой желанный им, удивлённый, всё ещё смущённый, но становящийся нежным взгляд. И снова почувствовал, как ему становится тепло.
Видимо это отразилось в его глазах, потому что на лице девушки тут же вспыхнула радость и она, наконец, по-настоящему улыбнулась. В этот момент, глядя на Хисану, Бьякуя понял, что не хочет, да и не сможет отпустить её. Никуда. И никогда.
"Свадебный наряд Бьякуи и Хисаны"
Когда Бьякуя внезапно женился на нищей никому не известной девчонке из Руконгая, это прозвучало как гром среди ясного неба. Лишь немногие знали, что надменный аристократ, глава одного из четырёх кланов, пошёл против семьи и против закона, чтобы жениться на этой беспризорнице.
По Сообществу забродили разные слухи, обсуждающие эту свадьбу: одни говорили, что это – политический ход, другие – что прихоть и блажь. У кого-то новость вызвала недоумение, у кого-то – презрение, у кого-то – зависть. Новость обсуждалась долго, но со временем слухи поутихли; всё улеглось.
Только те, кто видели Бьякую с Хисаной вместе, поражались, насколько тот изменился. Рядом с ней вся его надменность исчезала, рядом с ней его видели улыбающимся, рядом с ней его холодная неприступность обретала оттенок мягкости.
Руконгай складывал про чету Кучики сказки. Их заслуженно считали самой красивой парой во всём Сообществе Душ. И если Бьякуя был холодной и неприступной луной, то Хисана была его солнцем. Маленьким, домашним, тёплым солнышком, принадлежавшим только ему.
***
Подперев голову рукой он лежит на полу и с улыбкой смотрит, как она ест. Её смущает его взгляд, она краснеет, зовёт присоединиться к трапезе, но он отнекивается и продолжает наблюдать.
Не выдержав торжественности, с которой проходили обычно в поместье все завтраки, обеды и ужины, и своего неумения себя на них вести, Хисана попросила разрешения поесть в своей комнате. Не зная, что ответить, Кучики только повёл плечом: мол, традиции есть традиции. Истолковав этот жест по-своему, утром к завтраку Хисана не явилась. Удивлённый и немного раздосадованный этим, он пришёл за ней сам. И застал Хисану за готовкой. В ответ на недоумение с его стороны последовали её сбивчивые объяснения.
Глядя на то, как от смущения у неё розовеют щёки, как дрожат опущенные ресницы, как теребят тонкие пальчики ткань юкаты, Бьякуя понял, что хочет остаться.
И остался.
Удивляясь самому себе, лёг на пол и стал наблюдать за готовкой. Пока Хисана готовила и накрывала на стол, Бьякуя не переставал удивляться тому, что, оказалось, просто смотреть на неё – это тоже своего рода пища.
Когда Хисана позвала его за стол, Бьякуе совсем не хотелось прерывать только что открывшееся удовольствие, и он настоял, чтобы она приступала одна. Уж что-что, а повелевать он умел. Да Хисане много и не требовалось – легко сведённые даже в шутку брови были для неё достаточным основанием для послушания.
И вот теперь Хисана сидела за столом одна, уже пунцовая от его пристального взгляда. Наконец, она не выдержала, вскочила и, обхватив своими тонкими руками его предплечье, потянула к столу. Бьякуя улыбнулся. Её попытки поднять его равносильны попыткам ласточки сдвинуть скалу. Но он уже успел проголодаться, а потому подчинился.
Усевшись за стол, Бьякуя замер в ожидании. Палочки были приготовлены только для неё. Похоже, что сюрпризы для него самого на сегодня ещё не закончились, и его обычная сдержанность по какой-то причине не срабатывала: немного боясь спугнуть Хисану, он прикрыл глаза… и попросил покормить его. Она помедлила секунду, удивлённо глядя на него, потом шепнула «хорошо» и взяла палочки.
Воздух вокруг них заискрился, и не только от неловкости, но Хисана быстро превратила завтрак в игру: буквально через пару минут они оба уже смеялись и кормили друг друга по очереди.
Между ними никаких границ: ни страха, ни сожаления. Только радость оттого, что они вместе, и ощущение счастья.
Оба знали, что это только начало и он не раз ещё найдёт предлог, чтобы позавтракать или поужинать вдвоём. А Хисана с радостью поддержит его и будет удовольствием готовить для них, чтобы увидеть, как ребячится Бьякуя, хотя бы ненадолго снимая с себя груз ответственности.
***
Известие о болезни Хисаны для Бьякуи стало потрясением. Наплевав на все условности и семейные понятия о приличиях, он взял на себя заботу о больной жене. Даже когда стало понятно, что лучшие лекари четвёртого отряда не в силах помочь ей, надежда всё ещё не покинула его. День за днём ухаживая за угасающей Хисаной, он изо всех сил сохранял спокойствие, ничем не выдавая притаившегося отчаяния.
Приносил лекарства от капитана Уноханы, запретил ей готовить, укладывал днём спать, как маленького ребёнка, читал книги вслух, дарил её любимые цветы и всячески баловал, стараясь вызвать улыбку на бледных губах жёны.
Когда Хисана ослабла совсем, выносил на руках к пруду. В ту самую беседку, в которой они раньше так любили проводить вечера, а иногда и ночи, наблюдая за звёздным небом.
Бьякуя устраивал Хисану в лёгкое деревянное кресло, подоткнув плед, садился у неё в ногах и, спрятав маленькую ладошку в своей, говорил. Делился новостями за день, рассказывал о местах, в которых бывал, о смешных и не очень историях с офицерами, иногда о схватках с пустыми. Об истории клана, о прочитанных книгах, о музыке, о Сенбонзакуре. С женой он мог говорить о чём угодно. Хисане можно было даже пожаловаться, с ней не нужно было носить маску сдержанности и тщательно подбирать слова.
Хисана слушала его низкий, глубокий голос и улыбалась, иногда поправляя несуществующую, якобы выбившуюся из кенсейкана прядку волос цвета воронова крыла и поглаживая пальцами свободной руки его руку. Тогда Бьякуя замолкал и поворачивался к ней, а она проводила тонкими пальцами по его щеке. Они смотрели друг другу в глаза до тех пор, пока он не выдерживал и не утыкался лицом ей в колени. А она наклонялась, обхватывала ладонями его голову и, прижимаясь губами к волосам, пыталась успокоить, избавить от муки, забрать его скрытую ото всех боль или хотя бы разделить её на двоих.
И начинала говорить.
Вспоминала о времени, когда они встретились. Рассказывала о том, как боялась его. О своей юности и жизни до него. О вечном голоде и драках, о бесконечных синяках и ссадинах. О жестокости и выживании. О горе и смертях. И о том, как полюбила его. И как была счастлива с ним. Пять лет счастья. Ничтожно мало и бесконечно много.
Хисана давно смирилась. Она считала, что слишком много счастья им двоим было отпущено. Чрезмерного счастья. Взаимности. Понимания. Любви.
Она вычерпывала горечь со дна его души, наполняя благодарностью за то, что они каким-то чудом встретились и остались вместе. Хисана утешала его, пока Бьякуя не поднимал голову и его взгляд не прояснялся.
Она утихомиривала его тщательно скрываемое отчаяние, пряча свою собственную боль оттого, что ей снова придётся бросить ещё одного любимого человека.
Хисана никак не могла простить себе, что бросила младшую сестрёнку и считала, что не имеет права быть счастливой. Она корила себя за то, что не нашла её; считала, что вполне заслужила смерть и больше думала о том, каково приходится девочке сейчас, если та всё ещё жива.
Однажды она рассказала Бьякуе об этом, тщательно сдерживая слёзы. Он помнил обо всём и знал о её чувствах, неизменно помогая во всех её поисках. Когда-то Хисана верила, что обязательно найдёт сестру, но теперь надежда гасла с каждым днём. И вот теперь она просила, вернее, брала с Бьякуи обещание, что он продолжит искать девочку.
Это было так похоже на Хисану – даже на пороге смерти думать не о себе – в порыве желания успокоить её, Бьякуя, крепко прижав к себе, пообещал, что найдёт сестру, сколько бы усилий на это ни потребовалось.
Хисана напомнила ему об этом в ТОТ самый день, тем самым стихающим шёпотом, попросив выполнить обещание.
Следующие несколько дней, да и недель после смерти жены Бьякуя помнил смутно. Кажется, поздно вечером его нашли слуги, заподозрившие неладное. Его лихорадило, но наутро он, будущий глава клана, действующий лейтенант и без пяти минут капитан, был на ногах. Бледнее обычного – даже лихорадке не удалось победить эту бледность – и с леденящим, замораживающим всё живое, безразличием в глазах. Ни чёткость и размеренность движений, ни твёрдость голоса не выдавали его так, как это делал отсутствующий, отрешённый взгляд. Боль распространялась вокруг Бьякуи волнами несмотря на всё самообладание, и люди, чувствуя её, отступали перед ним, не смея даже выразить сочувствие.
Он сам распоряжался приготовлением похорон, не давая себе ни часа на отдых или сон.
Хисана была солнышком, смыслом его жизни и центром его вселенной. Она научила его смеяться; смогла, приняв таким, какой он есть, растопить холод его души, и, не унижая гордости, научила быть терпимее и мягче, ценить каждое мгновение и радоваться мелочам. Она подарила ему себя, а вместе с собой – целый мир.
***
Она стоит босиком на мокрой траве возле любимого пруда, раскинув руки и подставив лицо под струи дождя. Зажмурившись, вертит головой и смеётся, когда мокрые пряди волос прилипают к лицу.
Он растерянно стоит в распахнутых сёдзи, не зная, как поступить. Он в принципе не понимает, как и зачем можно выйти во время дождя, но она не должна быть там одна.
Воспользовавшись его нерешительностью она, смеясь, хватает его за руки и тянет к себе, под дождь. Отпускает и начинает кружиться, запрокинув голову и раскинув в стороны руки.
Ему неуютно, мокро, но он быстро обо всём забывает, глядя на неё. Её счастливый смех отзывается в груди волной радости, и он уже не замечает, как улыбается, а потом и смеётся вместе с ней.
Она снова стискивает своими маленькими пальчиками его руку и тянет его к кружевной, увитой плющом беседке, стоящей на берегу пруда. Затянув его внутрь она оборачивается – не смотрит ли кто? – обхватывает ладошками его шею, заставляя пригнуться, и легко прикасается к краешку его губ своими нежными и мягкими губами. Он немного смущён и ворчит, что она совсем вымокла и может простудиться, подхватывая её на руки, несёт по тропинке к дому. Сначала она болтает ногами и веселится, как дитя, потом нежно целует в щёку и кладёт голову ему на плечо, вызывая этим ласковую улыбку. Он уже рад, что идёт дождь и всё равно, видят ли их.
***
И вот теперь Кучики Бьякуя превратился в холодную статую, но теперь уже со смертельной усталостью и абсолютным безразличием в глазах. Только хорошо знавшие его, а таковых было немного, понимали, что все его внутренние силы уходят на то, чтобы справиться с болью и не дать отчаянию вырваться наружу.
Единственный, кто не боялся нового Бьякуи, был Укитаке, капитан тринадцатого отряда и бывший учитель. Он навещал Кучики после похорон почти каждый день, стараясь пробить стену, который тот себя окружил, пытаясь уйти от реальности. Но даже всей мягкости и доброты наставника не хватило на то, чтобы добиться от Бьякуи чего-либо, кроме вежливых и равнодушных ответов.
Тогда почти сдавшись Укитаке, хорошо знавший их с Хисаной историю, привёл его в Руконгай, на то самое место, где Бьякуя встретил её. Тот стоял возле заветного дерева молча и не шевелясь, только дышал тяжело и через раз. Долгим и невидящим взглядом смотрел куда-то поверх деревьев.
Вокруг уже буйствовала весна, но та поляна, на которой стояли они с учителем, казалась замёрзшей от присутствия Бьякуи. Даже звуки притихли, и, казалось, небо приглушило свою сияющую голубизну, и солнце постаралось светить не так ярко, взирая на его тоску по любимой.
Укитаке, простояв довольно долгое время, уже повернулся, чтобы уйти, как Кучики вдруг резко выхватил меч. Капитан шагнул было к Бьякуе, но в этот момент, всё с тем же отсутствующим выражением и невидящим взглядом, тот опустил руку и разжал пальцы…
Учитель с изумлением наблюдал, как, вместо того, чтобы упасть, меч плавно вошёл в землю, будто растворившись в ней, а вокруг поляны розовым хороводом закружилась стена уже из тысячи мечей. Скорбь и горе Бьякуи воплотилось в сенкей Senbonsakura Kageyoshi, истинное и самое могучее воплощение его занпакто.
Остаток дня они так и провели на этой поляне, где Укитаке наблюдал за плавными движениями рук и ужасающей мощью мечей, не оставившей от поляны живого места. Лес вокруг был уничтожен практически весь, кроме того самого единственного дерева.
Капитан Укитаке был невредим, а вот на Бьякуе новое воплощение оставило немало царапин. Кучики ни разу не уклонился ни от одного летящего в его сторону меча, и бывшему учителю пришлось отбить от Бьякуи несколько атак его собственного оружия.
После случившегося главнокомандующий Ямамото – а он всегда был практичен! – уступил просьбе капитана Укитаке и на несколько недель отослал Кучики в самый дальний и опасный район Генсея, в котором стали появляться меносы, в надежде убить двух зайцев – устранить опасность и привести лейтенанта Кучики в чувство.
В бою лейтенант стал безрассуден и непредсказуем, но сила и мастерство только возросли.
Бьякуя вернулся невредимый, без единой царапины, и в целости и сохранности вернул отряд. Вернувшиеся из уст в уста передавали подробности боёв, которые тут же перерастали в легенды и заставляли с благоговейным ужасом смотреть вслед Кучики.
Но Бьякуя, казалось, этого не замечал. В его глазах уже не было тех ужасающих безразличия с усталостью, они сменились непроницаемостью и внешним, леденящим спокойствием. Бьякуя справился со своей болью, а, вернее, загнал её так глубоко, что снаружи никто и не догадался бы, насколько он разбит и уничтожен.
Смысла жить больше не было. Зато оставались обязанности. По возвращении он, наконец, стал главой клана Кучики, и вскорости его ожидала должность капитана шестого отряда.
Посетив могилы родителей и жены, он занялся новыми, а так же повседневными рутинными делами. Жизнь, свалившая на него новые обязательства, закрутила его в бешеном ритме, чему Бьякуя и не сопротивлялся.
Только одно действие оставалось неизменным, каким бы тяжёлым не выдался день: по ночам он выходил к пруду и, сев в маленькое деревянное кресло, до сих пор стоящее в кружевной беседке, неотрывно смотрел на воду.
Время шло, но Бьякуя почти не менялся: совершенствуясь в боевом мастерстве, управлении кланом и отрядом, в отношениях с людьми Кучики оставался так же холоден и неприступен.
Действующий глава клана, действующий лейтенант и почти капитан – он привык брать многое на себя, и был достаточно силён, чтобы справится со всем. В конце концов, его с детства воспитывали для этого.
И всё же утрата была настолько велика, что давила на него непомерным грузом. Не в силах ни принять потерю, ни избавиться от ощущения собственной вины, Бьякуя с головой ушёл в дела, чтобы постараться заглушить и отбросить все чувства. Чувства давили, путали разум и иногда мешали просто дышать: было гораздо проще избавиться от них, чем пережить то, что они приносили с собой.
Погружая себя в ежедневные заботы, он привык, как сам считал, отсекать всё лишнее. Всё, что могло бы вызвать ненужные эмоции. Всё, что мешало принимать правильные решения. Ведь от Кучики Бьякуи требовались именно правильные решения, верно? Это стало частью его натуры, приросло так быстро, что он уже почти и не помнил себя другим.
Но окружающим он стал казаться ещё более высокомерным и безразличным, способным уничтожать взглядом не хуже банкая. Поэтому подавляющее большинство старалось держаться от него как можно дальше, а Кучики и не собирался больше к себе никого подпускать.
Хисана была единственная и её место занять невозможно, в этом он был уверен.
Но сестру Хисаны искать всё же продолжал, не сильно надеясь на успех, просто выполняя обещание. Порой Бьякуе приходило в голову, что это бессмысленно, но он не мог прекратить поиски так же, как не мог перестать приходить по ночам к пруду.
Когда вместо обычного отчёта однажды услышал: «Мы нашли её», Кучики ничего не почувствовал. Он только поднял на говорившего спокойно-равнодушный взгляд, ожидая подробностей. Оказалось, что сестра Хисаны, живая и здоровая, учится в академии шинигами. А так же выяснилось, что она весьма способна и преподаватели ею гордятся. И если Кучике-сама нужно с ней встретиться, то это можно сделать прямо сегодня, когда в академии закончатся занятия.
Бьякуя кивнул, подтвердив время, и снова занялся бумагами.
Лишь когда за докладчиком закрылась дверь, он закрыл глаза и откинулся назад. В памяти, помимо воли, всплыл тот день, родное, слишком бледное лицо Хисаны, гаснущая улыбка и шёпот:
«… Пожалуйста… найди Рукию… »
Он нашёл. Нашёл. Что же делать теперь?
«… Я лишила её семьи… прошу, пусть она станет тебе сестрой… »
Как глава клана, он мог принять любое решение. Но Бьякуя слишком хорошо помнил, сколько усилий пришлось приложить, сколько доводов привести, сколько упрёков выслушать, какое недовольство погасить и какие интриги пресечь, когда Хисана вошла в семью.
Он сам в любом случае оказывался меж двух огней, разрываясь между соблюдением обычаев и обещанием, данным покойной жене.
«… Я не имею права… не рассказывай ничего обо мне… »
Принять Рукию в клан, стать ей братом – только так он смог бы и заботиться о ней, и защитить. Нужно снова поступиться принципами. Это грозит большими неприятностями и ляжет на плечи тяжким грузом, но другого способа нет.
Последняя мелькнувшая мысль, которую он проигнорировал, была о том, какая же она, сестра Хисаны? Это как раз было для него неважно. Так он считал.
Рукия была безмерно удивлена, когда после занятий преподаватель остановил её и сказал, что с ней хотят встретиться. Её попросили спуститься и подождать в приёмной директора.
Уклонившись от ответа на вопросы «кто?» и «зачем?», её оставили одну. Переодеваться смысла не было, другой одежды всё равно нет. Привести лицо в порядок? Умыта – и то хорошо. Волосы пригладила. Так что ей осталось просто ждать.
Характер девчонки, выросшей на улице, не позволял ей бояться, а упрямство делало ожидание сносным. Смущал Рукию только её маленький рост, но она превосходно компенсировала его остротой своего язычка, а для особо непонятливых или придирчивых в ход для вразумления могли пойти и пинки, и подзатыльники.
«И всё же, кто бы это мог быть?» Родных у Рукии не было, знакомые могли легко найти сами, так что кому и зачем она могла понадобиться, девушка и близко не представляла.
Когда дверь, наконец, открылась, и в приёмную вошли несколько человек, Рукия сразу поняла, какого ранга, звания и клана оказались вошедшие. И фигура, показавшаяся в проёме двери последней, была знакома. Даже самые ленивые в академии шинигами, а таковых было немного, знали, как выглядят капитаны и лейтенанты. И уж конечно, как выглядит недавно назначенный капитан шестого отряда Кучики Бьякуя.
Рукия слегка растерялась, оглядывая исподлобья вошедших, пока не наткнулась на пристально-холодный, обжигающий взгляд капитана. Было там что-то такое, точнее, что-то вспыхнуло в глубине его глаз за кажущейся невозмутимостью, что заставило её замереть и испуганно опустить глаза. Что-то по силе равное ревности или ненависти, похожее на ураган, сметающий всё на своём пути. Впервые в жизни Рукии захотелось просто исчезнуть, только бы не чувствовать на себе этот взгляд, и она облегчённо вздохнула, когда кто-то из присутствующих начал задавать вопросы.
А Кучики Бьякуя стоял и не мог вымолвить ни слова, призвав на помощь всё своё самообладание. Казалось, очень глубоко упрятанные и забытые чувства на долю секунды вырвались на свободу.
Входя в приёмную, он размышлял о предстоящем разговоре, собирался наблюдать, формулировал вопросы, предполагал ответы, и оказался совершенно не готов к тому, что увидит маленькую худенькую копию Хисаны с фиалковыми глазами.
Бьякуя застыл. Сердце остановилось, дыхание замерло. Мгновение превратилось в бесконечность. Память услужливо подбросила кадры из недалёкого, но такого нереального прошлого: чумазая хрупкая девочка с большущими глазами, сжимающая маленькими пальчиками его рукав и смущённо дающая согласие пойти с ним.
Воспоминания принесли резкую боль, а через секунду со дна его души поднялась бешеная волна протеста. «Только не это!» Гнев на себя, на невесть откуда взявшееся существо, одним своим видом уничтожившее так долго и тщательно возводимую защиту!
Бьякую раздирали изнутри противоречивые желания: оказаться сейчас как можно дальше отсюда, забыть всё, что увидел, и броситься к этой девочке, сжать её в объятиях.
Рукия даже испугалась совершенно как Хисана: так же сжалась в комочек под его взглядом. Сердце Бьякуи колотилось так, что казалось, будто слышит пол-Сейрейтея.
Нет, он справится и с этим! Не ему, Кучики Бьякуе, терять контроль!
На секунду закрыв глаза, чтобы выровнять дыхание, и ухватившись за спасительную мысль: «Это не Хисана, это – Рукия», он вернул взгляду спокойную невозмутимость. Благо, молчание Бьякуи было расценено спутниками как сигнал к действию. Слушая их вопросы, вслушиваясь в ответы Рукии, он всё больше и больше успокаивался.
«Конечно, это не она».
Бьякуя снова на мгновение закрыл глаза, а когда открыл, то уже знал, чем и как кончится этот разговор. Даже если это не Хисана, он не сможет отпустить эту беззащитную и хрупкую на вид, но задиристую и удивительно сильную девочку, похожую на взъерошенного воробья. Просто не сможет. Так же, как и не сможет смотреть на неё без щемящей боли в груди. Будет держать её на расстоянии, будет тайком защищать и делать всё от него зависящее, чтобы с ней ничего не случилось. Будет пересиливать и успокаивать сжимающееся при виде неё сердце, и получать от этой пытки какое-то болезненное удовольствие. Сделает всё, чтобы Рукия даже не догадалась, что твориться в его душе от одного только взгляда на неё, но всё это внутри, глубоко внутри, почти не признаваясь себе.
А сейчас Бьякуя просто дослушал до конца её сбивчивую речь, проигнорировав вопрос «почему», и, сказав: «Я жду ответ завтра», – спокойно покинул приёмную.
Нужно было осознать произошедшее и с кем-нибудь поговорить, а потому, отпустив всех, он отправился в единственное место, где всё ещё мог быть собой. На кладбище. К жене.
Вновь вернувшиеся после долгого перерыва и обострившиеся до передела чувства требовали как осмысления, так и решительных действий. Пока неясно каких.
Подойдя к могиле жены и поставив в вазочку колокольчики, Бьякуя немного помолчал. И, собравшись с мыслями, стал рассказывать, что нашёл Рукию, что она жива и здорова. Рассказал, что примет её в клан и что она станет его приёмной сестрой, как Хисана и просила. Рассказал, что дал ей время подумать, и пообещал в любом случае не оставлять Рукию. Рано или поздно она тоже станет Кучики.
На этом месте Бьякуя запнулся и, подавив так некстати опять всколыхнувшиеся боль, горечь, гнев и… радость?.. попрощался, пообещав прийти ещё.
Подойдя к могилам родителей и так и не разобравшись, что же с ним происходит, он поклялся, что это будет самое последнее нарушение закона в его жизни.
Тем временем Рукия действительно пребывала в раздумьях.
Она мысленно перебирала все заданные ей вопросы, а перед глазами то и дело возникало лицо Кучики Бьякуи. Сколько бы Рукия ни размышляла, она не могла понять, зачем понадобилась могущественному и богатому клану. А уж сам глава вызывал у неё что-то вроде паники. Она не могла объяснить ни вспышку почти что ярости в его глазах, когда он увидел её, ни того, что прощаясь, его лицо выражало только отстранённое спокойствие и уверенность.
Предложение было, несомненно, лестным. Любой оборванец из Руконгая даже в самых розовых мечтах не смог бы породниться с этой семьёй. Об их силе и могуществе ходили легенды. Всем и каждому было известно, что клан Кучики – один из главных четырёх столпов, поддерживающих Короля. Вот только Рукию это мало трогало. Проведя детство в нищете, добившись своими силами поступления в академию, она хотела только защищать. Всех, кого сможет, помня о том, как нуждалась в защите сама. Может быть, породнившись с этой семьёй она станет сильнее, и возможности станут больше?
И всё же, какой странный этот Кучики! Сильный. Надменный. Холодный. И… одинокий. Да, именно так. Если она согласится, то будет называть его «нии-сама»...
Но что она могла сделать для него? Да ничего…
Так, пребывая в сомнениях и получив от Ренджи совет соглашаться, не заметив при этом боли, мелькнувшую в глазах друга детства, Рукия свалилась спать. А поутру, устав от размышлений, махнув на всё рукой, недолго думая дала согласие. И переселилась в поместье Кучики.
Поначалу она просто боялась Бьякую, стараясь показываться ему на глаза как можно меньше и реже, потому что в её присутствии взгляд капитана Кучики приобретал вымораживающий до костей оттенок, каждый раз вызывая в ней недоумённый вопрос: «Зачем же тогда?..»
Спустя время Рукия привыкла к его холодной надменности и молчаливости. Поняв, что названный брат от неё ничего особенного не требует, она успокоилась.
Ежедневно отчитываясь Бьякуе обо всём Рукия изо всех сил старалась соответствовать, но его внешнее безразличие и спокойствие создавали впечатление, что названная сестра ему не особо интересна и ей просто предоставили возможность жить так, как она считает нужным, но в рамках клана Кучики. Непонятно почему.
Больше никаких устрашающих вспышек в глазах брата она не видела. Он вёл себя с ней очень ровно, строго в рамках этикета и установленных приличий. Даже более чем.
Не сказать, что Рукия была очень счастлива, но и повода считать себя несчастной тоже не видела. В конце концов, разве это не счастье для оборванки из Руконгая – жить в одном из самых больших и красивых поместий Сообщества и считаться сестрой одного из сильнейших и красивейших капитанов?
Выбитый из колеи встречей с Рукией Бьякуя попытался вернуться к своему размеренному, но замершему как сломанные часы, образу жизни.
Умение владеть собой выковывалось годами и тут пришлось как нельзя кстати, но даже несмотря на это ему было непросто. Присутствие сестры, даже незримое, неизменно цепляло в душе Бьякуи что-то болезненно-живое, будоражащее чувства. Что уж говорить о том, что, когда Рукия появлялась рядом, болезненные воспоминания будто оживали!
Первое время Бьякуе приходилось собирать все свои душевные силы при встречах, особенно случайных. Но он постарался свести их к минимуму, поселив Рукию в самое дальнее крыло дома. К счастью, и сама Рукия явно не горела желанием видеть его чаще.
Со временем бушующие при виде сестры чувства утихомирились, только те, кто хорошо знал Кучики, удивлялись печали, так явно проступившей в его всегда спокойном взгляде.
Время шло, но привычка держаться на расстоянии осталась. Бьякую устраивала как дистанция между ними, так и то, что Рукия была рядом, под его присмотром.
То, что сестра Хисаны оказалась понятливой и серьёзной, его радовало. Как и то, что она стремилась оправдать своё пребывание в семье прилежной учёбой и своим поведением. Бьякуя видел, как она изо всех сил старалась не прибавлять ему лишних хлопот, и ценил это, хоть и не подавал вида.
С годами он настолько привык к присутствию Рукии, что при редких встречах почти радовался, но Рукия об этом не догадывалась. Как не догадывалась о том, что брат всё время неосознанно сравнивал её с Хисаной. При его природной наблюдательности это получалось само собой. Бьякуя мельком отмечал про себя, что нет в Рукии ни мягкой покладистости, ни нежности Хисаны, зато есть твёрдость и целеустремлённость. Из раза в раз подмечал, что в отличие от болезненной хрупкой жены, столь же хрупкая на вид Рукия обладает выносливостью и сильной волей.
Бьякуя продолжал неприметно наблюдать за ней, был в курсе всех её новостей, а также в курсе того, о чём сестра ему не рассказывала или предпочитала умолчать.
Кучики незаметно направил Рукию в тринадцатый отряд под присмотр капитана Укитаке, намекнув бывшему наставнику, что не желает видеть её офицером. Укитаке, сразу всё поняв, принял это к сведению без вопросов.
Бьякуя первым заметил её влюблённость в Шиба Кайена. Он внимательно и зорко следил за происходящим, не считая нужным вмешиваться, ибо признавал как порядочность Кайена, так и благоразумие Рукии. К тому же Кучики прекрасно понимал, что Рукия очень нуждается в тепле. Самом простом тепле человеческих отношений. А этого он дать ей не мог.
И утешить её после смерти Кайена Бьякуя тоже не мог, несмотря на то, что чувствовал её боль, как свою. Настолько сильно, что почти возненавидел весь клан Шиба. И просто позволил Рукии пропадать в Генсее столько, сколько та сочтёт нужным, а капитан Укитаке – возможным. В понимании и сочувствии капитана тринадцатого отряда сомневаться не приходилось.
С годами Рукия привыкла ко всем странностям жизни в поместье, ничуть не растеряв свой задиристый нрав, но всё равно робела в присутствии старшего брата. Впрочем, в его присутствии не робели разве что остальные одиннадцать капитанов да главнокомандующий.
У неё складывалось ощущение, что вся жизнь Бьякуи подчинена жизни клана и отряда, соблюдению законов, установленных правил, и ничего другого ему просто не нужно. И всё же что-то в Рукии упрямо тянулось к нему.
Только однажды она поколебалась в своём представлении о брате, когда случайно в одну из своих бессонных ночей, застала его в беседке у пруда, сидящем в деревянном кресле.
За мгновение до того, как Бьякуя уловил чужое присутствие и перевёл взгляд на Рукию, в его глазах она разглядела и печаль, и отголоски боли, и какую-то безмерную усталость. Это примешало к её почтительности неясное желание приблизиться к нему и как-то утешить. Когда он повернулся, и их глаза встретились, на мгновение Рукия уловила мелькнувшую тоску и берущую за душу грусть, вызвавшую желание его обнять. Впрочем, этот взгляд тут же сменился привычным ледяным спокойствием. Бьякуя уже встал и настойчиво проводил её в комнату, пожелав спокойной ночи тоном, не терпящим возражений.
Подобных встреч больше не повторялось, и неясное желание сблизиться умерло, так толком и не родившись. Осталось только осознание расстояния между ними и чувство своей собственной ненужности.
Годы шли, жизнь Рукии в клане Кучики продолжалась. Не то, чтобы мирно, но, в общем, привычно. За десятилетия жизни в семье её отношение к старшему брату почти не изменилось. Оно состояло из почтения, уважения, благодарности и неясной горечи, над причинами которой Рукии задумываться как-то не хотелось.
После окончания академии её зачислили в тринадцатый отряд, не присвоив никакого звания. Привыкнув к жизни в отряде благодаря лейтенанту Кайену, и обретя в нём наставника и покровителя, Рукия начала, наконец, заниматься тем, о чём мечтала с самого начала: защищать. У неё был прекрасный меч, и Шиба помогал ей овладеть способностями Соде-но-Шираюки и стать сильнее. Кайен стал для неё поддержкой, неизменной опорой, особенно в моменты сомнений и слабости. Рукия влюбилась, хотя и знала, что рассчитывать на отношения с ним она не может – Кайен был женат, и для Рукии его жена, красивая и сильная шинигами, была примером для подражания.
После трагической гибели лейтенанта, в которой Рукия винила себя, она почти не возвращалась в поместье. Ей было там душно, не хватало воздуха, и с позволения капитана Укитаке она стала пропадать в Генсее, в окрестностях Каракуры.
Кто же знал, к чему это приведёт? Кто знал, что она повстречает Ичиго, так похожего на Кайена, и тот заберёт её силу? Кто знал, что её посчитают преступницей, посадят в Белую Башню и вынесут смертный приговор? И что брат, разумеется, не пошевелит и пальцем, чтобы хоть как-то этот приговор смягчить?
Не то чтобы она не ожидала этого от Бьякуи. Скорее, наоборот, была уверена, что именно так он и поступит. Рукия всегда чувствовала себя лишней в клане Кучики, хоть и старалась освоиться изо всех сил. Но она искренне уважала названного брата и была благодарна Бьякуе за всё, что тот для неё сделал. Хоть и никогда не понимала до конца ни причины его благосклонности, ни причины холодности к ней.
Рукия изо всех сил попыталась смириться и принять всё как есть, даже если на кону стояла её собственная жизнь.
За несколько десятков лет жизни вместе Бьякуя научился доверять Рукии, где-то очень в глубине души признавая, что именно такой, пожалуй, и хотел бы видеть свою настоящую сестру. Хотя до сих пор не мог и старался не встречаться взглядом с её удивительными фиалковыми глазами. И не позволял себе этого даже изредка. Как не допускал мысли, что сильно привязался к ней.
Когда Рукию, признав виновной, приговорили к смертной казни, в душе Бьякуи поднялась буря. И если внешне он остался невозмутим, то внутри заметался, как раненый зверь, не в силах найти выхода.
Нужно что-то делать, но что? Закон с одной стороны. Сестра – с другой.
Бьякуя был готов сам принять удар Соукьоку, но это не спасло бы её. И ничего бы для неё не изменило.
Нужно было снять с себя хотя бы должность капитана, это немного развязало бы ему руки. Кроме того, Бьякуя хорошо представлял себе, какие чувства будет вызывать у Рукии его присутствие на казни.
Рукия – небольшая частичка, напоминание о той жизни. Той, где он был всё ещё жив, где он был счастлив. А что станет с ним, если он окончательно всё потеряет?
Впрочем, душевная смута была скоро и жестоко подавлена. Клятва на могиле родителей и десятилетия самообладания дали о себе знать. Бьякуя даже как будто обрадовался, что вся эта многолетняя пытка, наконец, закончится.
«Наказание должно свершиться, несмотря ни на что».
И дело было совсем не в Рукии. Рукия всё правильно поймёт и сделает как надо, в этом он был уверен. Слишком хорошо узнал её за столько лет. Это он должен быть наказан. За то, что не уберёг Хисану, за то, что преступил закон, за то, что пошёл против семьи. Дважды. Хотя себе он, конечно, в этом до конца не признался. Как, в принципе, не хотел признаться в том, что присутствие Рукии заставляет его жить, а не существовать.
Когда Рукии вынесли окончательный смертный приговор, то Бьякуя, придя в себя и стиснув зубы, пообещал, что скорее убьёт её сам, чем переступит закон ещё раз. Она – Кучики. Следовательно, должна и будет подчиняться законам. И к Хисане это уже не имеет никакого отношения.
Как он будет жить после этого, и будет ли жить вообще – об этом Бьякуя не думал. Какая разница, что будет с ним самим? Он – глава клана, капитан, воин – и этим всё сказано.
Самым главным, находясь у эшафота, было не смотреть на Рукию. Ни в коем случае не встретиться с её удивительными глазами, иначе он рисковал потерять разом всё своё самообладание, как в тот, первый раз. Даже когда она прошептала «Благодарю вас, брат мой» и в душе что-то сломалось, Бьякуя не поднял взгляд. Только порадовался, что больше ничего не чувствует. И скоро всё закончится.
А когда Соукьеку расправил крылья и до казни остались считанные секунды, Бьякуя всё-таки заставил себя смотреть на Рукию. Смерть нужно встречать, глядя ей в лицо. А в том, что сейчас это будет и его смерть, он почему-то уже не сомневался.
Кто же знал, что Ичиго, из-за которого всё и началось, прорвётся в Сообщество Душ, чтобы попытаться освободить Рукию? «Ну и зачем, придурок? Я не хочу тебя благодарить!» – будет кричать ему Рукия на глазах у разъярённого брата. И ведь освободит, по пути поставив на уши весь Готей-13 и всё Сообщество заодно! Остановит Соукьоку и разрушит эшафот. А Кучики во всеуслышание заявит, что не даст им уйти и казнит Рукию собственноручно.
Но кто бы знал, что из всего этого выйдет!
Кто знал, что убитый Айзен, капитан пятого отряда жив, и он – предатель и враг, которого следует опасаться?
Кто бы знал…
… И вот теперь Бьякуя, весь израненный, прижимает Рукию, закрыв собой от смертельного удара…
Когда появился этот Ичиго, Бьякуя впервые за много лет был всерьёз разозлён. Практически взбешён. И абсолютно уверен, что уничтожит его. Теперь уже окончательно и бесповоротно, он не будет так беззаботен, как в первый раз! Бьякуя и сам не очень хорошо понимал, а точнее, не желал понимать, почему появление этого мальчишки вызвало в нём такую ярость.
И когда они сошлись в битве, глаза капитана были беспощадны и обещали смерть.
А потом этот мальчишка, этот выскочка, этот недошинигами, спросил: «Почему ТЫ не спасаешь её?»
Какая глупая попытка. Бьякуя даже горько усмехнулся про себя. Неужели он думает, что у него нет на это ответа?
«Неважно, каковы причины, ты должен защищать её!»
Уворачиваясь от ударов, Ичиго бросал Кучики в лицо его же собственные тайные мысли, облекая их в слова.
«Ты её брат! Не смей говорить Рукии в лицо, что ты убьёшь её!»
Он довёл Бьякую до бешенства. С каждой фразой Ичиго в душе что-то хрустело, ломалось, исчезало безвозвратно, но капитан был слишком опытным и сильным воином, чтобы обращать на это внимание. Он всё ещё сражался, прежде всего, с собой.
Когда Ичиго сорвал с себя маску пустого, явно отказываясь от своего преимущества в бою, внутри капитана что-то треснуло окончательно и рассыпалось на мелкие осколки. Он понял, что этот Куросаки, даже валяясь в луже собственной крови, будет отстаивать то, что ему дорого.
Готовясь к последнему удару, он уже знал, чем всё закончится. Он позволил Ичиго победить. Позволил сломать свой меч. Потому что внутри у него, капитана Кучики Бьякуи, всё уже было сломано.
Бьякуя, наконец, почувствовал, что никакие законы и никакие правила не смогут для него оправдать смерть сестры. Той, ради которой он готов умереть сам.
Он ушёл, сознавая, что проиграл этому мальчишке ещё до начала боя. Проиграл бы, даже если убил бы его. Просто потому, что тот готов был отдать свою жизнь, спасая Рукию, спасая то, что дорого для него самого.
Гордость Бьякуи была почти растоптана, закон – нарушен, а он сам – опустошён.
Нужно было как-то собрать себя заново, и Бьякуя направился туда, где его всегда могли выслушать и всегда понимали. К жене, на кладбище.
Он был серьёзно ранен, его меч был сломан, но сейчас это было неважно. Его болезненные, рваные размышления были прерваны сообщением, что 46 уничтожены, лейтенант Хинамори и капитан Хитсугая на грани смерти, Айзен жив и Рукия всё ещё в опасности.
Моментально придя в себя и поняв, что нужно спешить обратно к месту боя, он сорвался в шунпо, потратив на это остаток сил, и успел подставиться под удар, закрыв Рукию собой.
«Зачем, зачем, брат мой?!» – звучал в ушах её голос, а тонкие руки обнимали его, желая защитить. Прижатый к этому худенькому тельцу, практически не способный больше двигаться он, наконец, понял, чего лишал себя все эти годы. И увидев изумление, благодарность и слёзы в её глазах признал, наконец, право Рукии быть рядом с ним.
Глядя на то, как приближается Айзен, вытаскивая меч, успел подумать, что это хорошо и правильно – умереть вот так.
Всё закончилось неожиданно, на подмогу пришли те, кто успел, а Айзен ушёл.
Теперь, когда опасность для Рукии миновала, Бьякуя подозвал её к себе и смог, наконец, раскрыться перед сестрой. Рассказать ей о Хисане, о своей клятве. Смог, протянув ей руку в знак примирения, произнёсти слова, которые наполнили его жизнь смыслом и помогли начать её заново:
«Рукия… прости меня».
Она взяла его израненную руку своими худенькими пальцами и прижала к себе, а он впервые за много лет смог посмотреть ей в глаза. Девочке, как две капли воды похожей на покойную жену. Девочке, не ставшей ей заменой, но ставшей для него сестрой. Родным, близким человеком, способным разделить с ним эту боль на двоих.
Кучики Бьякуя лежал на земле израненный, но с удивительным умиротворением и даже какой-то светлой радостью на душе.
В конце концов, разве не стоит радоваться, если ты, хоть и на пороге смерти, примирился с собой и вернул смысл жизни?
Заранее приношу извинения авторам артов за то, что их не упоминаю. Обязательно подпишу, если только найду где и чей.
Название: Одна боль на двоих
Автор: wandering
Бета: Аля Гетто
Фендом: Блич
Персонажи/пейринги: Бьякуя/Хисана, Рукия
Жанр: гет, агнст, романтика, драма
Рейтинг: PG-13
Размер: мини, 15стр.
Статус: закончен
Предупреждения: смерть персонажа, AU, ООС
Размещение: с разрешения
От автора: Поклон Givssеn и Эрроу - без которых сего творения бы не случилось и не опубликовалось.
И моему семейству за советы и поддержку)))
Дисклеймер: все права у Кубо, я только слова подбираю.
читать дальше
Старинное поместье. Главный дом. Небольшая комната в дальнем левом крыле, ближайшая к небольшому живописному пруду. Закрытые сёдзи. Футон. Хрупкая и слишком бледная женщина лежит под одеялом. Она что-то тихо говорит, и видно, что силы покидают её. Сидящий рядом мужчина держит её за руку.
Хисана. Его маленькая хрупкая девочка. Родная. Любимая. Единственная.
Её слова переходят в шёпот, она снова поднимает на него глаза фиалкового цвета и пытается улыбнуться в последний раз.
Больше, чем подруга; больше, чем жена. Часть его самого.
В её глазах нежность, любовь, благодарность, сожаление и смирение. Жизнь тихо покидает её.
Мужчина прижимает бледную тонкую кисть к губам и застывает, неотрывно глядя в её лицо, как будто хочет взглядом передать хоть частичку жизни.
Это конец.
Он не плачет, не кричит. Просто не отрываясь смотрит, не желая отпускать её руку. Не желая двигаться, не желая дышать, не желая жить.
Лейтенант шестого отряда Кучики Бьякуя почти справился.
Почти.
Сейчас глядя пустыми глазами на застывшее любимое лицо он поймал себя на том, что внутри нет ни единого чувства и ни единой мысли. И в ту же секунду боль обрушилась такой сильной волной, что он, бывалый и опытный воин, со стоном согнулся пополам.
Душевная боль ранит сильнее и беспощаднее. И Бьякуя, не проигравший ни единого сражения, сдался.
Не разгибаясь и не выпуская руки Хисаны он упал рядом с ней и провалился в беспамятство.
Гордость и надменность – эти отличительные черты всех членов семьи Кучики были присущи Кучики Бьякуе больше, чем кому-либо из них. Награждённый с рождения многими талантами, сильнейший из многих поколений клана, ко всему прочему он был ещё и красив.
Высокий, стройный, изящный. С удивительно тонкими чертами лица, словно вырезанными искусным талантливым резчиком; иссиня-чёрными волосами и внимательными, глубокими, словно озёра, с видимым спокойствием на поверхности, серыми глазами.
Изящество, присущее аристократии, проглядывало во всём: от тонких пальцев рук до отточенных движений.
Но несмотря на своё утончённое благородство Кучики был отличным воином, обладающим твёрдой рукой и несгибаемым духом. В сражениях он не терял хладнокровия, хотя себя не щадил и выбирал самых сложных противников, не давая ни себе, ни им не только сражаться вполсилы, но и расслабиться хоть на мгновение.
Он обладал одним из самых красивых и смертоносных занпакто, и научился обращаться со своей силой чуть ли не раньше, чем взял в руки меч. Бьякуя умел упорно трудиться и достигать нужных результатов во всём, за что брался, будь то каллиграфия, изучение истории клана, пение, игра на музыкальных инструментах или владение мечом. Рассудительный, сдержанный и спокойный – его рано приучили к тому, что нужно владеть собой при любых обстоятельствах. Для управления кланом от него требовалось много выдержки.
От него исходило ощущение твёрдой и надёжной силы, на которую хотелось, и можно было положиться.
Его уважали, перед ним склонялись, может, даже завидовали и держались на расстоянии. Для Бьякуи это должно было стать и стало привычным. Хотя «привычное» вовсе не означает «желаемое». Но что значат желания для того, кто обязан ставить на первое место долг, а на второе – закон? Для него и на третьем вряд ли стоял он сам, отодвигая мечтания и порывы, а потому делая недоступным и непонятным для обычных людей.
Поэтому именно от него, казалось бы, высокомерного и холодного наследника и будущего главы клана Кучики, никто не ждал такого странного и необычного поступка.
Когда они вошли в главный дом – благородный господин и худенькая руконгайская замарашка – никто не посмел задавать вопросы.
Бьякуя, заметив несколько недоумённых взглядов, прикрыл глаза и, не повышая голоса, спокойно приказал:
– Переодеть и накормить.
– Ничего не бойся, – добавил, повернувшись к Хисане. Смущённая, притихшая, она только кивнула в ответ.
– Я буду в саду, – бросил Бьякуя слугам, уходя. Сейчас ему очень нужно было подумать.
Была весна, время цветения сакуры. Сад стоял в цвету, и от обилия лепестков казалось, что всё вокруг окрашено во множество оттенков розового: от почти белого до ненасыщенного красного. Всё это в сочетании с голубым небом и тёплым весенним солнцем создавало ощущение торжественного праздника, даря предвкушение чего-то волнующего и необычного.
Неспешно ступая по тропинке, ведущей вглубь сада, и любуясь на всю эту красоту Бьякуя пытался понять, что же так зацепило его в этой девушке, что он, повинуясь внезапному порыву, забрал её с собой.
Он представил, какой переполох творится в поместье, как сейчас шушукаются слуги, и какой недовольный взгляд у управляющего, узнавшего о неожиданной гостье. Представил, как отнесутся к известию вассалы…
Но сейчас всё это было неважно. Сначала нужно попытаться объяснить хоть что-то самому себе, хотя бы найти причину и решить, что делать, а потому мысли вернулись к той, из-за которой и началась эта суматоха.
Кучики увидел её, возвращаясь из Руконгая. Отпустив патрульную группу и всех офицеров, лейтенант шестого отряда решил позволить себе немного пройтись.
Нежные краски дикой весенней природы завораживали Бьякую даже больше, чем ухоженный сад поместья. Правда, в этот раз полюбоваться кусочком природы на берегу реки ему так и не удалось, хотя открывшаяся картина тоже привлекла его внимание.
На довольно высокой от земли и не очень прочной ветке раскидистого дерева сидела девчушка, прижимающая к себе маленькую зарёванную девочку. А под этим самым деревом галдела стая подростков с палками в руках и явно не самыми дружелюбными намерениями.
Девочки сидели достаточно высоко и, судя по тому, как устало прижималась к стволу та, что постарше, довольно давно. Малышка просто ревела в голос, почти перекрывая гул раздражённых мальчишеских голосов. Руконгай не терпит слабостей, а сидящие на дереве были слабее группы внизу. Парни вели себя агрессивно: некоторые пытались добросить до девчонок палки; а один из ребят – тот, что был повыше – подсаживал себе на плечи худенького паренька, чтобы дать тому возможность залезть на дерево. Выкрики снизу становились всё яростнее и свидетельствовали о том, что временная невозможность достать беглянок приводила парней в бешенство, и отступать они не собирались.
Прежде чем Бьякуя сам осознал это, он уже двигался к злополучному дереву, лишь слегка выпустив реяцу, которая всё же прошлась подобно яростной волне. Подростки бросились врассыпную, и девчушка постарше облегчённо вздохнула, а младшая от неожиданности перестала орать.
Подойдя к дереву поближе Бьякуя поднял руку и проронил:
– Отпускай её, я помогу.
Лейтенант и сам не очень понимал, зачем делает это, но начатое нужно доводить до конца. Так его учили, и так он объяснил свои действия самому себе.
После секундного размышления старшая кивнула и, что-то шепнув зарёванной малышке, стала помогать той спуститься на ветку пониже. Когда старшая спускалась сама, то тщательно придерживала свои лохмотья, почему-то постоянно косясь на Бьякую.
Заплаканная малютка исчезла, стоило ему поставить её на землю, а худенькая оборванка не стала дожидаться, когда внезапный помощник вновь поднимет голову и, спрыгнув на землю, молча встала перед ним, не поднимая глаз. Похоже, убегать она не собиралась.
Окинув её взглядом, Бьякуя понял, что ошибся в определении возраста, потому что перед ним стояла уже вполне взрослая девушка. Короткая стрижка и испачканное лицо, невысокий рост и стройная фигура – всё это создавало впечатление детской хрупкости и беззащитности.
Зазвучавший голосок был под стать: негромкий, журчащий, как лесной ручеёк.
– Благодарю, господин шинигами, – девушка подняла на него взгляд: спокойный, немного отрешённый, с лёгким вызовом.
По непонятной причине у лейтенанта перехватило дыхание, но он постарался не обращать на это внимания, и продолжал внимательно разглядывать незнакомку. Хотя девушка, наверное, и не догадывалась, что за этим внешне невозмутимым и спокойным взором кроется интерес, цепко подмечающий каждую деталь. Её взгляд за отрешённостью скрывал усталость и готовность принять любой исход, а за спокойствием – сознание собственной слабости, вызов же просто был предназначен как отвлекающий на себя манёвр, столь чужеродным, не свойственным ей он казался.
«Она думает, что я нападу, после того, как помог. Осталась, чтобы малышка успела скрыться», – неожиданно понял Бьякуя и потому спросил:
– Эта девочка – твоя сестра?
Девушка почему-то вздрогнула, в глазах мелькнуло удивление и, ему показалось, боль, но она тут же опустила взгляд.
– Нет, господин шинигами. Я не знаю эту девочку, просто хотела помочь ей спрятаться от опасности. Но у меня плохо получилось.
Говорила она спокойно, но голос дрогнул, и в нём прозвучала печаль. И ещё Бьякуе показалось, что девушку оставили последние силы. Почти в ту же секунду она пошатнулась и опёрлась рукой на ствол дерева.
– Ты голодна?
Кучики мог бы и не спрашивать, в этом районе Руконгая царила полная нищета, что и подтверждал весь внешний вид девушки.
Такого вопроса она, похоже, не ожидала, потому что с удивлением посмотрела на него… и вдруг улыбнулась. Каким-то непостижимым образом в улыбке одновременно отобразились смущение, благодарность, несогласие, а в глазах появилась нежность.
В эту секунду время и пространство для Бьякуи замерли.
На ум пришло почему-то с равнение с цветком, выросшем среди камней: настолько удивительным было в ней сочетание хрупкости, какой-то усталости, почти надломленности и непонятной силы. Неизвестной для него и неопасной силы, согревающей пространство вокруг.
Кучики вдруг понял, что когда уйдёт, часть его души так и останется стоять здесь, под этим деревом, глядя на девушку с фиалковыми глазами и невыразимо тёплой улыбкой.
– Вы не должны… Вы и так уже помогли. Не нужно, господин шинигами… – она попыталась поклониться, но снова схватилась за дерево и опять смутилась под его пристальным взглядом.
А Бьякуя продолжал молча смотреть, не в силах отвести от неё глаз. Как удаётся этой худенькой, едва стоящей на ногах девушке, улыбаться ему – совершенно незнакомому человеку – так ласково и нежно? Она ведь почти напугана, совершенно беззащитна перед ним и хорошо понимает это. И как она смогла сохранить такую улыбку, живя в Руконгае?
Даже в его мире ему давно никто так не улыбался. Откуда-то возникло желание защитить эту девушку, так похожую на маленький полевой колокольчик.
Его размышления были прерваны тихим голосом:
– У Вас кровь, господин шинигами, нужно перевязать, – девушка, неожиданно шагнув к нему, достала из-за пазухи чистый лоскут, видимо, заменявший платок и попыталась взять его за руку. – Наверное, Вы поранились, когда снимали девочку с дерева?..
Бьякуя вздрогнул от прикосновения и, отдёрнув руку, произнёс:
– Не стоит.
Помимо его воли, голос прозвучал жёстко и холодно. Бьякуя не хотел оттолкнуть или напугать её, но это внезапное прикосновение электрическим разрядом прошлось по коже и мягко стукнуло где-то в горле. Подобная реакция удивила его ничуть не меньше, чем её попытка приблизиться.
– Простите меня, господин шинигами. Я не должна была…
Глядя на то, как она съёжилась и отступила назад, Бьякуя почувствовал, что в груди что-то защемило. Нестерпимо захотелось вернуть её улыбку, доверие и ту лёгкость, с которой она шагнула к нему.
При всей своей робости девушка обращалось к нему без подобострастия или страха, а как со старым хорошим знакомым. То, как легко она перешагнула границы, которые не могли перейти другие, по непонятной причине очень понравилось Бьякуе. Кучики не мог избавиться от ощущения, что она помогла ему прикоснуться к какому-то другому миру, в котором тепло и хочется доверять друг другу.
Сейчас, глядя на это слабое, беззащитное создание, Бьякуя совершенно не мог понять, откуда она берёт силы сочувствовать незнакомым людям, как той незнакомой малышке, и радоваться таким мелочам, как вопрос о еде, но ему безумно захотелось сохранить всё это.
Решение пришло внезапно.
– Пойдём со мной, – Бьякуя даже удивился, с каким трепетом ждал от неё ответа.
Девушка молча, внимательно, очень пытливо смотрела ему в глаза.
Он так же молча и неожиданно для себя – не первый раз за этот день! – протянул ей руку.
Вовсе не голос, привыкший повелевать, и не властный взгляд заставили девушку принять решение. Было что-то такое в мужчине, стоящим перед ней, что заставляло забыть себя и последовать за ним. Поколебавшись ещё мгновение и вздохнув, как будто собираясь прыгнуть в омут с головой, она шагнула вперёд, схватив его за широкий рукав, будто маленький ребёнок. Притронуться к его руке снова она не посмела.
– Как твоё имя?
– Хисана, господин шинигами.
– Подойди ближе и держись за меня.
Жгучее желание удивить девушку пересилило его обычное хладнокровие и Бьякуя, взяв её за руку, сорвался в шунпо.
Почему же она согласилась пойти с ним? И как поступить дальше?
Стоя в саду под цветущими деревьями он всё ещё не мог найти ответы.
Всегда собранный, сейчас Кучики пребывал в каком-то радостном смятении. Почувствовав её присутствие, он обернулся. Внезапно налетевший ветерок устроил снегопад из лепестков сакуры, и в этом розовом снегопаде стояла девушка. Совсем не знакомая, учитывая умытое лицо и чистое кимоно. Знакомыми были только глаза, но теперь это были очень испуганные фиалковые глаза.
Бьякуя подошёл ближе. Впервые за долгое время он не следил за словами, говорил то, что чувствует:
– Не бойся. Я не обижу тебя. И никому не дам обидеть, Хисана.
Услышав своё имя, девушка как будто очнулась и попыталась улыбнуться. Наверное, он всё же сказал нужные слова, потому что испуг в её глазах сменился робкой надеждой.
А Бьякуя чувствовал себя словно во сне. Шагнув, он взял Хисану за руку и прижал к губам тонкую кисть. Для него это была излишняя вольность, но сейчас он не мог поступить по-другому. Выпрямившись и посмотрев ей в глаза, Бьякуя увидел, наконец, такой желанный им, удивлённый, всё ещё смущённый, но становящийся нежным взгляд. И снова почувствовал, как ему становится тепло.
Видимо это отразилось в его глазах, потому что на лице девушки тут же вспыхнула радость и она, наконец, по-настоящему улыбнулась. В этот момент, глядя на Хисану, Бьякуя понял, что не хочет, да и не сможет отпустить её. Никуда. И никогда.
"Свадебный наряд Бьякуи и Хисаны"
Когда Бьякуя внезапно женился на нищей никому не известной девчонке из Руконгая, это прозвучало как гром среди ясного неба. Лишь немногие знали, что надменный аристократ, глава одного из четырёх кланов, пошёл против семьи и против закона, чтобы жениться на этой беспризорнице.
По Сообществу забродили разные слухи, обсуждающие эту свадьбу: одни говорили, что это – политический ход, другие – что прихоть и блажь. У кого-то новость вызвала недоумение, у кого-то – презрение, у кого-то – зависть. Новость обсуждалась долго, но со временем слухи поутихли; всё улеглось.
Только те, кто видели Бьякую с Хисаной вместе, поражались, насколько тот изменился. Рядом с ней вся его надменность исчезала, рядом с ней его видели улыбающимся, рядом с ней его холодная неприступность обретала оттенок мягкости.
Руконгай складывал про чету Кучики сказки. Их заслуженно считали самой красивой парой во всём Сообществе Душ. И если Бьякуя был холодной и неприступной луной, то Хисана была его солнцем. Маленьким, домашним, тёплым солнышком, принадлежавшим только ему.
***
Подперев голову рукой он лежит на полу и с улыбкой смотрит, как она ест. Её смущает его взгляд, она краснеет, зовёт присоединиться к трапезе, но он отнекивается и продолжает наблюдать.
Не выдержав торжественности, с которой проходили обычно в поместье все завтраки, обеды и ужины, и своего неумения себя на них вести, Хисана попросила разрешения поесть в своей комнате. Не зная, что ответить, Кучики только повёл плечом: мол, традиции есть традиции. Истолковав этот жест по-своему, утром к завтраку Хисана не явилась. Удивлённый и немного раздосадованный этим, он пришёл за ней сам. И застал Хисану за готовкой. В ответ на недоумение с его стороны последовали её сбивчивые объяснения.
Глядя на то, как от смущения у неё розовеют щёки, как дрожат опущенные ресницы, как теребят тонкие пальчики ткань юкаты, Бьякуя понял, что хочет остаться.
И остался.
Удивляясь самому себе, лёг на пол и стал наблюдать за готовкой. Пока Хисана готовила и накрывала на стол, Бьякуя не переставал удивляться тому, что, оказалось, просто смотреть на неё – это тоже своего рода пища.
Когда Хисана позвала его за стол, Бьякуе совсем не хотелось прерывать только что открывшееся удовольствие, и он настоял, чтобы она приступала одна. Уж что-что, а повелевать он умел. Да Хисане много и не требовалось – легко сведённые даже в шутку брови были для неё достаточным основанием для послушания.
И вот теперь Хисана сидела за столом одна, уже пунцовая от его пристального взгляда. Наконец, она не выдержала, вскочила и, обхватив своими тонкими руками его предплечье, потянула к столу. Бьякуя улыбнулся. Её попытки поднять его равносильны попыткам ласточки сдвинуть скалу. Но он уже успел проголодаться, а потому подчинился.
Усевшись за стол, Бьякуя замер в ожидании. Палочки были приготовлены только для неё. Похоже, что сюрпризы для него самого на сегодня ещё не закончились, и его обычная сдержанность по какой-то причине не срабатывала: немного боясь спугнуть Хисану, он прикрыл глаза… и попросил покормить его. Она помедлила секунду, удивлённо глядя на него, потом шепнула «хорошо» и взяла палочки.
Воздух вокруг них заискрился, и не только от неловкости, но Хисана быстро превратила завтрак в игру: буквально через пару минут они оба уже смеялись и кормили друг друга по очереди.
Между ними никаких границ: ни страха, ни сожаления. Только радость оттого, что они вместе, и ощущение счастья.
Оба знали, что это только начало и он не раз ещё найдёт предлог, чтобы позавтракать или поужинать вдвоём. А Хисана с радостью поддержит его и будет удовольствием готовить для них, чтобы увидеть, как ребячится Бьякуя, хотя бы ненадолго снимая с себя груз ответственности.
***
Известие о болезни Хисаны для Бьякуи стало потрясением. Наплевав на все условности и семейные понятия о приличиях, он взял на себя заботу о больной жене. Даже когда стало понятно, что лучшие лекари четвёртого отряда не в силах помочь ей, надежда всё ещё не покинула его. День за днём ухаживая за угасающей Хисаной, он изо всех сил сохранял спокойствие, ничем не выдавая притаившегося отчаяния.
Приносил лекарства от капитана Уноханы, запретил ей готовить, укладывал днём спать, как маленького ребёнка, читал книги вслух, дарил её любимые цветы и всячески баловал, стараясь вызвать улыбку на бледных губах жёны.
Когда Хисана ослабла совсем, выносил на руках к пруду. В ту самую беседку, в которой они раньше так любили проводить вечера, а иногда и ночи, наблюдая за звёздным небом.
Бьякуя устраивал Хисану в лёгкое деревянное кресло, подоткнув плед, садился у неё в ногах и, спрятав маленькую ладошку в своей, говорил. Делился новостями за день, рассказывал о местах, в которых бывал, о смешных и не очень историях с офицерами, иногда о схватках с пустыми. Об истории клана, о прочитанных книгах, о музыке, о Сенбонзакуре. С женой он мог говорить о чём угодно. Хисане можно было даже пожаловаться, с ней не нужно было носить маску сдержанности и тщательно подбирать слова.
Хисана слушала его низкий, глубокий голос и улыбалась, иногда поправляя несуществующую, якобы выбившуюся из кенсейкана прядку волос цвета воронова крыла и поглаживая пальцами свободной руки его руку. Тогда Бьякуя замолкал и поворачивался к ней, а она проводила тонкими пальцами по его щеке. Они смотрели друг другу в глаза до тех пор, пока он не выдерживал и не утыкался лицом ей в колени. А она наклонялась, обхватывала ладонями его голову и, прижимаясь губами к волосам, пыталась успокоить, избавить от муки, забрать его скрытую ото всех боль или хотя бы разделить её на двоих.
И начинала говорить.
Вспоминала о времени, когда они встретились. Рассказывала о том, как боялась его. О своей юности и жизни до него. О вечном голоде и драках, о бесконечных синяках и ссадинах. О жестокости и выживании. О горе и смертях. И о том, как полюбила его. И как была счастлива с ним. Пять лет счастья. Ничтожно мало и бесконечно много.
Хисана давно смирилась. Она считала, что слишком много счастья им двоим было отпущено. Чрезмерного счастья. Взаимности. Понимания. Любви.
Она вычерпывала горечь со дна его души, наполняя благодарностью за то, что они каким-то чудом встретились и остались вместе. Хисана утешала его, пока Бьякуя не поднимал голову и его взгляд не прояснялся.
Она утихомиривала его тщательно скрываемое отчаяние, пряча свою собственную боль оттого, что ей снова придётся бросить ещё одного любимого человека.
Хисана никак не могла простить себе, что бросила младшую сестрёнку и считала, что не имеет права быть счастливой. Она корила себя за то, что не нашла её; считала, что вполне заслужила смерть и больше думала о том, каково приходится девочке сейчас, если та всё ещё жива.
Однажды она рассказала Бьякуе об этом, тщательно сдерживая слёзы. Он помнил обо всём и знал о её чувствах, неизменно помогая во всех её поисках. Когда-то Хисана верила, что обязательно найдёт сестру, но теперь надежда гасла с каждым днём. И вот теперь она просила, вернее, брала с Бьякуи обещание, что он продолжит искать девочку.
Это было так похоже на Хисану – даже на пороге смерти думать не о себе – в порыве желания успокоить её, Бьякуя, крепко прижав к себе, пообещал, что найдёт сестру, сколько бы усилий на это ни потребовалось.
Хисана напомнила ему об этом в ТОТ самый день, тем самым стихающим шёпотом, попросив выполнить обещание.
Следующие несколько дней, да и недель после смерти жены Бьякуя помнил смутно. Кажется, поздно вечером его нашли слуги, заподозрившие неладное. Его лихорадило, но наутро он, будущий глава клана, действующий лейтенант и без пяти минут капитан, был на ногах. Бледнее обычного – даже лихорадке не удалось победить эту бледность – и с леденящим, замораживающим всё живое, безразличием в глазах. Ни чёткость и размеренность движений, ни твёрдость голоса не выдавали его так, как это делал отсутствующий, отрешённый взгляд. Боль распространялась вокруг Бьякуи волнами несмотря на всё самообладание, и люди, чувствуя её, отступали перед ним, не смея даже выразить сочувствие.
Он сам распоряжался приготовлением похорон, не давая себе ни часа на отдых или сон.
Хисана была солнышком, смыслом его жизни и центром его вселенной. Она научила его смеяться; смогла, приняв таким, какой он есть, растопить холод его души, и, не унижая гордости, научила быть терпимее и мягче, ценить каждое мгновение и радоваться мелочам. Она подарила ему себя, а вместе с собой – целый мир.
***
Она стоит босиком на мокрой траве возле любимого пруда, раскинув руки и подставив лицо под струи дождя. Зажмурившись, вертит головой и смеётся, когда мокрые пряди волос прилипают к лицу.
Он растерянно стоит в распахнутых сёдзи, не зная, как поступить. Он в принципе не понимает, как и зачем можно выйти во время дождя, но она не должна быть там одна.
Воспользовавшись его нерешительностью она, смеясь, хватает его за руки и тянет к себе, под дождь. Отпускает и начинает кружиться, запрокинув голову и раскинув в стороны руки.
Ему неуютно, мокро, но он быстро обо всём забывает, глядя на неё. Её счастливый смех отзывается в груди волной радости, и он уже не замечает, как улыбается, а потом и смеётся вместе с ней.
Она снова стискивает своими маленькими пальчиками его руку и тянет его к кружевной, увитой плющом беседке, стоящей на берегу пруда. Затянув его внутрь она оборачивается – не смотрит ли кто? – обхватывает ладошками его шею, заставляя пригнуться, и легко прикасается к краешку его губ своими нежными и мягкими губами. Он немного смущён и ворчит, что она совсем вымокла и может простудиться, подхватывая её на руки, несёт по тропинке к дому. Сначала она болтает ногами и веселится, как дитя, потом нежно целует в щёку и кладёт голову ему на плечо, вызывая этим ласковую улыбку. Он уже рад, что идёт дождь и всё равно, видят ли их.
***
И вот теперь Кучики Бьякуя превратился в холодную статую, но теперь уже со смертельной усталостью и абсолютным безразличием в глазах. Только хорошо знавшие его, а таковых было немного, понимали, что все его внутренние силы уходят на то, чтобы справиться с болью и не дать отчаянию вырваться наружу.
Единственный, кто не боялся нового Бьякуи, был Укитаке, капитан тринадцатого отряда и бывший учитель. Он навещал Кучики после похорон почти каждый день, стараясь пробить стену, который тот себя окружил, пытаясь уйти от реальности. Но даже всей мягкости и доброты наставника не хватило на то, чтобы добиться от Бьякуи чего-либо, кроме вежливых и равнодушных ответов.
Тогда почти сдавшись Укитаке, хорошо знавший их с Хисаной историю, привёл его в Руконгай, на то самое место, где Бьякуя встретил её. Тот стоял возле заветного дерева молча и не шевелясь, только дышал тяжело и через раз. Долгим и невидящим взглядом смотрел куда-то поверх деревьев.
Вокруг уже буйствовала весна, но та поляна, на которой стояли они с учителем, казалась замёрзшей от присутствия Бьякуи. Даже звуки притихли, и, казалось, небо приглушило свою сияющую голубизну, и солнце постаралось светить не так ярко, взирая на его тоску по любимой.
Укитаке, простояв довольно долгое время, уже повернулся, чтобы уйти, как Кучики вдруг резко выхватил меч. Капитан шагнул было к Бьякуе, но в этот момент, всё с тем же отсутствующим выражением и невидящим взглядом, тот опустил руку и разжал пальцы…
Учитель с изумлением наблюдал, как, вместо того, чтобы упасть, меч плавно вошёл в землю, будто растворившись в ней, а вокруг поляны розовым хороводом закружилась стена уже из тысячи мечей. Скорбь и горе Бьякуи воплотилось в сенкей Senbonsakura Kageyoshi, истинное и самое могучее воплощение его занпакто.
Остаток дня они так и провели на этой поляне, где Укитаке наблюдал за плавными движениями рук и ужасающей мощью мечей, не оставившей от поляны живого места. Лес вокруг был уничтожен практически весь, кроме того самого единственного дерева.
Капитан Укитаке был невредим, а вот на Бьякуе новое воплощение оставило немало царапин. Кучики ни разу не уклонился ни от одного летящего в его сторону меча, и бывшему учителю пришлось отбить от Бьякуи несколько атак его собственного оружия.
После случившегося главнокомандующий Ямамото – а он всегда был практичен! – уступил просьбе капитана Укитаке и на несколько недель отослал Кучики в самый дальний и опасный район Генсея, в котором стали появляться меносы, в надежде убить двух зайцев – устранить опасность и привести лейтенанта Кучики в чувство.
В бою лейтенант стал безрассуден и непредсказуем, но сила и мастерство только возросли.
Бьякуя вернулся невредимый, без единой царапины, и в целости и сохранности вернул отряд. Вернувшиеся из уст в уста передавали подробности боёв, которые тут же перерастали в легенды и заставляли с благоговейным ужасом смотреть вслед Кучики.
Но Бьякуя, казалось, этого не замечал. В его глазах уже не было тех ужасающих безразличия с усталостью, они сменились непроницаемостью и внешним, леденящим спокойствием. Бьякуя справился со своей болью, а, вернее, загнал её так глубоко, что снаружи никто и не догадался бы, насколько он разбит и уничтожен.
Смысла жить больше не было. Зато оставались обязанности. По возвращении он, наконец, стал главой клана Кучики, и вскорости его ожидала должность капитана шестого отряда.
Посетив могилы родителей и жены, он занялся новыми, а так же повседневными рутинными делами. Жизнь, свалившая на него новые обязательства, закрутила его в бешеном ритме, чему Бьякуя и не сопротивлялся.
Только одно действие оставалось неизменным, каким бы тяжёлым не выдался день: по ночам он выходил к пруду и, сев в маленькое деревянное кресло, до сих пор стоящее в кружевной беседке, неотрывно смотрел на воду.
Время шло, но Бьякуя почти не менялся: совершенствуясь в боевом мастерстве, управлении кланом и отрядом, в отношениях с людьми Кучики оставался так же холоден и неприступен.
Действующий глава клана, действующий лейтенант и почти капитан – он привык брать многое на себя, и был достаточно силён, чтобы справится со всем. В конце концов, его с детства воспитывали для этого.
И всё же утрата была настолько велика, что давила на него непомерным грузом. Не в силах ни принять потерю, ни избавиться от ощущения собственной вины, Бьякуя с головой ушёл в дела, чтобы постараться заглушить и отбросить все чувства. Чувства давили, путали разум и иногда мешали просто дышать: было гораздо проще избавиться от них, чем пережить то, что они приносили с собой.
Погружая себя в ежедневные заботы, он привык, как сам считал, отсекать всё лишнее. Всё, что могло бы вызвать ненужные эмоции. Всё, что мешало принимать правильные решения. Ведь от Кучики Бьякуи требовались именно правильные решения, верно? Это стало частью его натуры, приросло так быстро, что он уже почти и не помнил себя другим.
Но окружающим он стал казаться ещё более высокомерным и безразличным, способным уничтожать взглядом не хуже банкая. Поэтому подавляющее большинство старалось держаться от него как можно дальше, а Кучики и не собирался больше к себе никого подпускать.
Хисана была единственная и её место занять невозможно, в этом он был уверен.
Но сестру Хисаны искать всё же продолжал, не сильно надеясь на успех, просто выполняя обещание. Порой Бьякуе приходило в голову, что это бессмысленно, но он не мог прекратить поиски так же, как не мог перестать приходить по ночам к пруду.
Когда вместо обычного отчёта однажды услышал: «Мы нашли её», Кучики ничего не почувствовал. Он только поднял на говорившего спокойно-равнодушный взгляд, ожидая подробностей. Оказалось, что сестра Хисаны, живая и здоровая, учится в академии шинигами. А так же выяснилось, что она весьма способна и преподаватели ею гордятся. И если Кучике-сама нужно с ней встретиться, то это можно сделать прямо сегодня, когда в академии закончатся занятия.
Бьякуя кивнул, подтвердив время, и снова занялся бумагами.
Лишь когда за докладчиком закрылась дверь, он закрыл глаза и откинулся назад. В памяти, помимо воли, всплыл тот день, родное, слишком бледное лицо Хисаны, гаснущая улыбка и шёпот:
«… Пожалуйста… найди Рукию… »
Он нашёл. Нашёл. Что же делать теперь?
«… Я лишила её семьи… прошу, пусть она станет тебе сестрой… »
Как глава клана, он мог принять любое решение. Но Бьякуя слишком хорошо помнил, сколько усилий пришлось приложить, сколько доводов привести, сколько упрёков выслушать, какое недовольство погасить и какие интриги пресечь, когда Хисана вошла в семью.
Он сам в любом случае оказывался меж двух огней, разрываясь между соблюдением обычаев и обещанием, данным покойной жене.
«… Я не имею права… не рассказывай ничего обо мне… »
Принять Рукию в клан, стать ей братом – только так он смог бы и заботиться о ней, и защитить. Нужно снова поступиться принципами. Это грозит большими неприятностями и ляжет на плечи тяжким грузом, но другого способа нет.
Последняя мелькнувшая мысль, которую он проигнорировал, была о том, какая же она, сестра Хисаны? Это как раз было для него неважно. Так он считал.
Рукия была безмерно удивлена, когда после занятий преподаватель остановил её и сказал, что с ней хотят встретиться. Её попросили спуститься и подождать в приёмной директора.
Уклонившись от ответа на вопросы «кто?» и «зачем?», её оставили одну. Переодеваться смысла не было, другой одежды всё равно нет. Привести лицо в порядок? Умыта – и то хорошо. Волосы пригладила. Так что ей осталось просто ждать.
Характер девчонки, выросшей на улице, не позволял ей бояться, а упрямство делало ожидание сносным. Смущал Рукию только её маленький рост, но она превосходно компенсировала его остротой своего язычка, а для особо непонятливых или придирчивых в ход для вразумления могли пойти и пинки, и подзатыльники.
«И всё же, кто бы это мог быть?» Родных у Рукии не было, знакомые могли легко найти сами, так что кому и зачем она могла понадобиться, девушка и близко не представляла.
Когда дверь, наконец, открылась, и в приёмную вошли несколько человек, Рукия сразу поняла, какого ранга, звания и клана оказались вошедшие. И фигура, показавшаяся в проёме двери последней, была знакома. Даже самые ленивые в академии шинигами, а таковых было немного, знали, как выглядят капитаны и лейтенанты. И уж конечно, как выглядит недавно назначенный капитан шестого отряда Кучики Бьякуя.
Рукия слегка растерялась, оглядывая исподлобья вошедших, пока не наткнулась на пристально-холодный, обжигающий взгляд капитана. Было там что-то такое, точнее, что-то вспыхнуло в глубине его глаз за кажущейся невозмутимостью, что заставило её замереть и испуганно опустить глаза. Что-то по силе равное ревности или ненависти, похожее на ураган, сметающий всё на своём пути. Впервые в жизни Рукии захотелось просто исчезнуть, только бы не чувствовать на себе этот взгляд, и она облегчённо вздохнула, когда кто-то из присутствующих начал задавать вопросы.
А Кучики Бьякуя стоял и не мог вымолвить ни слова, призвав на помощь всё своё самообладание. Казалось, очень глубоко упрятанные и забытые чувства на долю секунды вырвались на свободу.
Входя в приёмную, он размышлял о предстоящем разговоре, собирался наблюдать, формулировал вопросы, предполагал ответы, и оказался совершенно не готов к тому, что увидит маленькую худенькую копию Хисаны с фиалковыми глазами.
Бьякуя застыл. Сердце остановилось, дыхание замерло. Мгновение превратилось в бесконечность. Память услужливо подбросила кадры из недалёкого, но такого нереального прошлого: чумазая хрупкая девочка с большущими глазами, сжимающая маленькими пальчиками его рукав и смущённо дающая согласие пойти с ним.
Воспоминания принесли резкую боль, а через секунду со дна его души поднялась бешеная волна протеста. «Только не это!» Гнев на себя, на невесть откуда взявшееся существо, одним своим видом уничтожившее так долго и тщательно возводимую защиту!
Бьякую раздирали изнутри противоречивые желания: оказаться сейчас как можно дальше отсюда, забыть всё, что увидел, и броситься к этой девочке, сжать её в объятиях.
Рукия даже испугалась совершенно как Хисана: так же сжалась в комочек под его взглядом. Сердце Бьякуи колотилось так, что казалось, будто слышит пол-Сейрейтея.
Нет, он справится и с этим! Не ему, Кучики Бьякуе, терять контроль!
На секунду закрыв глаза, чтобы выровнять дыхание, и ухватившись за спасительную мысль: «Это не Хисана, это – Рукия», он вернул взгляду спокойную невозмутимость. Благо, молчание Бьякуи было расценено спутниками как сигнал к действию. Слушая их вопросы, вслушиваясь в ответы Рукии, он всё больше и больше успокаивался.
«Конечно, это не она».
Бьякуя снова на мгновение закрыл глаза, а когда открыл, то уже знал, чем и как кончится этот разговор. Даже если это не Хисана, он не сможет отпустить эту беззащитную и хрупкую на вид, но задиристую и удивительно сильную девочку, похожую на взъерошенного воробья. Просто не сможет. Так же, как и не сможет смотреть на неё без щемящей боли в груди. Будет держать её на расстоянии, будет тайком защищать и делать всё от него зависящее, чтобы с ней ничего не случилось. Будет пересиливать и успокаивать сжимающееся при виде неё сердце, и получать от этой пытки какое-то болезненное удовольствие. Сделает всё, чтобы Рукия даже не догадалась, что твориться в его душе от одного только взгляда на неё, но всё это внутри, глубоко внутри, почти не признаваясь себе.
А сейчас Бьякуя просто дослушал до конца её сбивчивую речь, проигнорировав вопрос «почему», и, сказав: «Я жду ответ завтра», – спокойно покинул приёмную.
Нужно было осознать произошедшее и с кем-нибудь поговорить, а потому, отпустив всех, он отправился в единственное место, где всё ещё мог быть собой. На кладбище. К жене.
Вновь вернувшиеся после долгого перерыва и обострившиеся до передела чувства требовали как осмысления, так и решительных действий. Пока неясно каких.
Подойдя к могиле жены и поставив в вазочку колокольчики, Бьякуя немного помолчал. И, собравшись с мыслями, стал рассказывать, что нашёл Рукию, что она жива и здорова. Рассказал, что примет её в клан и что она станет его приёмной сестрой, как Хисана и просила. Рассказал, что дал ей время подумать, и пообещал в любом случае не оставлять Рукию. Рано или поздно она тоже станет Кучики.
На этом месте Бьякуя запнулся и, подавив так некстати опять всколыхнувшиеся боль, горечь, гнев и… радость?.. попрощался, пообещав прийти ещё.
Подойдя к могилам родителей и так и не разобравшись, что же с ним происходит, он поклялся, что это будет самое последнее нарушение закона в его жизни.
Тем временем Рукия действительно пребывала в раздумьях.
Она мысленно перебирала все заданные ей вопросы, а перед глазами то и дело возникало лицо Кучики Бьякуи. Сколько бы Рукия ни размышляла, она не могла понять, зачем понадобилась могущественному и богатому клану. А уж сам глава вызывал у неё что-то вроде паники. Она не могла объяснить ни вспышку почти что ярости в его глазах, когда он увидел её, ни того, что прощаясь, его лицо выражало только отстранённое спокойствие и уверенность.
Предложение было, несомненно, лестным. Любой оборванец из Руконгая даже в самых розовых мечтах не смог бы породниться с этой семьёй. Об их силе и могуществе ходили легенды. Всем и каждому было известно, что клан Кучики – один из главных четырёх столпов, поддерживающих Короля. Вот только Рукию это мало трогало. Проведя детство в нищете, добившись своими силами поступления в академию, она хотела только защищать. Всех, кого сможет, помня о том, как нуждалась в защите сама. Может быть, породнившись с этой семьёй она станет сильнее, и возможности станут больше?
И всё же, какой странный этот Кучики! Сильный. Надменный. Холодный. И… одинокий. Да, именно так. Если она согласится, то будет называть его «нии-сама»...
Но что она могла сделать для него? Да ничего…
Так, пребывая в сомнениях и получив от Ренджи совет соглашаться, не заметив при этом боли, мелькнувшую в глазах друга детства, Рукия свалилась спать. А поутру, устав от размышлений, махнув на всё рукой, недолго думая дала согласие. И переселилась в поместье Кучики.
Поначалу она просто боялась Бьякую, стараясь показываться ему на глаза как можно меньше и реже, потому что в её присутствии взгляд капитана Кучики приобретал вымораживающий до костей оттенок, каждый раз вызывая в ней недоумённый вопрос: «Зачем же тогда?..»
Спустя время Рукия привыкла к его холодной надменности и молчаливости. Поняв, что названный брат от неё ничего особенного не требует, она успокоилась.
Ежедневно отчитываясь Бьякуе обо всём Рукия изо всех сил старалась соответствовать, но его внешнее безразличие и спокойствие создавали впечатление, что названная сестра ему не особо интересна и ей просто предоставили возможность жить так, как она считает нужным, но в рамках клана Кучики. Непонятно почему.
Больше никаких устрашающих вспышек в глазах брата она не видела. Он вёл себя с ней очень ровно, строго в рамках этикета и установленных приличий. Даже более чем.
Не сказать, что Рукия была очень счастлива, но и повода считать себя несчастной тоже не видела. В конце концов, разве это не счастье для оборванки из Руконгая – жить в одном из самых больших и красивых поместий Сообщества и считаться сестрой одного из сильнейших и красивейших капитанов?
Выбитый из колеи встречей с Рукией Бьякуя попытался вернуться к своему размеренному, но замершему как сломанные часы, образу жизни.
Умение владеть собой выковывалось годами и тут пришлось как нельзя кстати, но даже несмотря на это ему было непросто. Присутствие сестры, даже незримое, неизменно цепляло в душе Бьякуи что-то болезненно-живое, будоражащее чувства. Что уж говорить о том, что, когда Рукия появлялась рядом, болезненные воспоминания будто оживали!
Первое время Бьякуе приходилось собирать все свои душевные силы при встречах, особенно случайных. Но он постарался свести их к минимуму, поселив Рукию в самое дальнее крыло дома. К счастью, и сама Рукия явно не горела желанием видеть его чаще.
Со временем бушующие при виде сестры чувства утихомирились, только те, кто хорошо знал Кучики, удивлялись печали, так явно проступившей в его всегда спокойном взгляде.
Время шло, но привычка держаться на расстоянии осталась. Бьякую устраивала как дистанция между ними, так и то, что Рукия была рядом, под его присмотром.
То, что сестра Хисаны оказалась понятливой и серьёзной, его радовало. Как и то, что она стремилась оправдать своё пребывание в семье прилежной учёбой и своим поведением. Бьякуя видел, как она изо всех сил старалась не прибавлять ему лишних хлопот, и ценил это, хоть и не подавал вида.
С годами он настолько привык к присутствию Рукии, что при редких встречах почти радовался, но Рукия об этом не догадывалась. Как не догадывалась о том, что брат всё время неосознанно сравнивал её с Хисаной. При его природной наблюдательности это получалось само собой. Бьякуя мельком отмечал про себя, что нет в Рукии ни мягкой покладистости, ни нежности Хисаны, зато есть твёрдость и целеустремлённость. Из раза в раз подмечал, что в отличие от болезненной хрупкой жены, столь же хрупкая на вид Рукия обладает выносливостью и сильной волей.
Бьякуя продолжал неприметно наблюдать за ней, был в курсе всех её новостей, а также в курсе того, о чём сестра ему не рассказывала или предпочитала умолчать.
Кучики незаметно направил Рукию в тринадцатый отряд под присмотр капитана Укитаке, намекнув бывшему наставнику, что не желает видеть её офицером. Укитаке, сразу всё поняв, принял это к сведению без вопросов.
Бьякуя первым заметил её влюблённость в Шиба Кайена. Он внимательно и зорко следил за происходящим, не считая нужным вмешиваться, ибо признавал как порядочность Кайена, так и благоразумие Рукии. К тому же Кучики прекрасно понимал, что Рукия очень нуждается в тепле. Самом простом тепле человеческих отношений. А этого он дать ей не мог.
И утешить её после смерти Кайена Бьякуя тоже не мог, несмотря на то, что чувствовал её боль, как свою. Настолько сильно, что почти возненавидел весь клан Шиба. И просто позволил Рукии пропадать в Генсее столько, сколько та сочтёт нужным, а капитан Укитаке – возможным. В понимании и сочувствии капитана тринадцатого отряда сомневаться не приходилось.
С годами Рукия привыкла ко всем странностям жизни в поместье, ничуть не растеряв свой задиристый нрав, но всё равно робела в присутствии старшего брата. Впрочем, в его присутствии не робели разве что остальные одиннадцать капитанов да главнокомандующий.
У неё складывалось ощущение, что вся жизнь Бьякуи подчинена жизни клана и отряда, соблюдению законов, установленных правил, и ничего другого ему просто не нужно. И всё же что-то в Рукии упрямо тянулось к нему.
Только однажды она поколебалась в своём представлении о брате, когда случайно в одну из своих бессонных ночей, застала его в беседке у пруда, сидящем в деревянном кресле.
За мгновение до того, как Бьякуя уловил чужое присутствие и перевёл взгляд на Рукию, в его глазах она разглядела и печаль, и отголоски боли, и какую-то безмерную усталость. Это примешало к её почтительности неясное желание приблизиться к нему и как-то утешить. Когда он повернулся, и их глаза встретились, на мгновение Рукия уловила мелькнувшую тоску и берущую за душу грусть, вызвавшую желание его обнять. Впрочем, этот взгляд тут же сменился привычным ледяным спокойствием. Бьякуя уже встал и настойчиво проводил её в комнату, пожелав спокойной ночи тоном, не терпящим возражений.
Подобных встреч больше не повторялось, и неясное желание сблизиться умерло, так толком и не родившись. Осталось только осознание расстояния между ними и чувство своей собственной ненужности.
Годы шли, жизнь Рукии в клане Кучики продолжалась. Не то, чтобы мирно, но, в общем, привычно. За десятилетия жизни в семье её отношение к старшему брату почти не изменилось. Оно состояло из почтения, уважения, благодарности и неясной горечи, над причинами которой Рукии задумываться как-то не хотелось.
После окончания академии её зачислили в тринадцатый отряд, не присвоив никакого звания. Привыкнув к жизни в отряде благодаря лейтенанту Кайену, и обретя в нём наставника и покровителя, Рукия начала, наконец, заниматься тем, о чём мечтала с самого начала: защищать. У неё был прекрасный меч, и Шиба помогал ей овладеть способностями Соде-но-Шираюки и стать сильнее. Кайен стал для неё поддержкой, неизменной опорой, особенно в моменты сомнений и слабости. Рукия влюбилась, хотя и знала, что рассчитывать на отношения с ним она не может – Кайен был женат, и для Рукии его жена, красивая и сильная шинигами, была примером для подражания.
После трагической гибели лейтенанта, в которой Рукия винила себя, она почти не возвращалась в поместье. Ей было там душно, не хватало воздуха, и с позволения капитана Укитаке она стала пропадать в Генсее, в окрестностях Каракуры.
Кто же знал, к чему это приведёт? Кто знал, что она повстречает Ичиго, так похожего на Кайена, и тот заберёт её силу? Кто знал, что её посчитают преступницей, посадят в Белую Башню и вынесут смертный приговор? И что брат, разумеется, не пошевелит и пальцем, чтобы хоть как-то этот приговор смягчить?
Не то чтобы она не ожидала этого от Бьякуи. Скорее, наоборот, была уверена, что именно так он и поступит. Рукия всегда чувствовала себя лишней в клане Кучики, хоть и старалась освоиться изо всех сил. Но она искренне уважала названного брата и была благодарна Бьякуе за всё, что тот для неё сделал. Хоть и никогда не понимала до конца ни причины его благосклонности, ни причины холодности к ней.
Рукия изо всех сил попыталась смириться и принять всё как есть, даже если на кону стояла её собственная жизнь.
За несколько десятков лет жизни вместе Бьякуя научился доверять Рукии, где-то очень в глубине души признавая, что именно такой, пожалуй, и хотел бы видеть свою настоящую сестру. Хотя до сих пор не мог и старался не встречаться взглядом с её удивительными фиалковыми глазами. И не позволял себе этого даже изредка. Как не допускал мысли, что сильно привязался к ней.
Когда Рукию, признав виновной, приговорили к смертной казни, в душе Бьякуи поднялась буря. И если внешне он остался невозмутим, то внутри заметался, как раненый зверь, не в силах найти выхода.
Нужно что-то делать, но что? Закон с одной стороны. Сестра – с другой.
Бьякуя был готов сам принять удар Соукьоку, но это не спасло бы её. И ничего бы для неё не изменило.
Нужно было снять с себя хотя бы должность капитана, это немного развязало бы ему руки. Кроме того, Бьякуя хорошо представлял себе, какие чувства будет вызывать у Рукии его присутствие на казни.
Рукия – небольшая частичка, напоминание о той жизни. Той, где он был всё ещё жив, где он был счастлив. А что станет с ним, если он окончательно всё потеряет?
Впрочем, душевная смута была скоро и жестоко подавлена. Клятва на могиле родителей и десятилетия самообладания дали о себе знать. Бьякуя даже как будто обрадовался, что вся эта многолетняя пытка, наконец, закончится.
«Наказание должно свершиться, несмотря ни на что».
И дело было совсем не в Рукии. Рукия всё правильно поймёт и сделает как надо, в этом он был уверен. Слишком хорошо узнал её за столько лет. Это он должен быть наказан. За то, что не уберёг Хисану, за то, что преступил закон, за то, что пошёл против семьи. Дважды. Хотя себе он, конечно, в этом до конца не признался. Как, в принципе, не хотел признаться в том, что присутствие Рукии заставляет его жить, а не существовать.
Когда Рукии вынесли окончательный смертный приговор, то Бьякуя, придя в себя и стиснув зубы, пообещал, что скорее убьёт её сам, чем переступит закон ещё раз. Она – Кучики. Следовательно, должна и будет подчиняться законам. И к Хисане это уже не имеет никакого отношения.
Как он будет жить после этого, и будет ли жить вообще – об этом Бьякуя не думал. Какая разница, что будет с ним самим? Он – глава клана, капитан, воин – и этим всё сказано.
Самым главным, находясь у эшафота, было не смотреть на Рукию. Ни в коем случае не встретиться с её удивительными глазами, иначе он рисковал потерять разом всё своё самообладание, как в тот, первый раз. Даже когда она прошептала «Благодарю вас, брат мой» и в душе что-то сломалось, Бьякуя не поднял взгляд. Только порадовался, что больше ничего не чувствует. И скоро всё закончится.
А когда Соукьеку расправил крылья и до казни остались считанные секунды, Бьякуя всё-таки заставил себя смотреть на Рукию. Смерть нужно встречать, глядя ей в лицо. А в том, что сейчас это будет и его смерть, он почему-то уже не сомневался.
Кто же знал, что Ичиго, из-за которого всё и началось, прорвётся в Сообщество Душ, чтобы попытаться освободить Рукию? «Ну и зачем, придурок? Я не хочу тебя благодарить!» – будет кричать ему Рукия на глазах у разъярённого брата. И ведь освободит, по пути поставив на уши весь Готей-13 и всё Сообщество заодно! Остановит Соукьоку и разрушит эшафот. А Кучики во всеуслышание заявит, что не даст им уйти и казнит Рукию собственноручно.
Но кто бы знал, что из всего этого выйдет!
Кто знал, что убитый Айзен, капитан пятого отряда жив, и он – предатель и враг, которого следует опасаться?
Кто бы знал…
… И вот теперь Бьякуя, весь израненный, прижимает Рукию, закрыв собой от смертельного удара…
Когда появился этот Ичиго, Бьякуя впервые за много лет был всерьёз разозлён. Практически взбешён. И абсолютно уверен, что уничтожит его. Теперь уже окончательно и бесповоротно, он не будет так беззаботен, как в первый раз! Бьякуя и сам не очень хорошо понимал, а точнее, не желал понимать, почему появление этого мальчишки вызвало в нём такую ярость.
И когда они сошлись в битве, глаза капитана были беспощадны и обещали смерть.
А потом этот мальчишка, этот выскочка, этот недошинигами, спросил: «Почему ТЫ не спасаешь её?»
Какая глупая попытка. Бьякуя даже горько усмехнулся про себя. Неужели он думает, что у него нет на это ответа?
«Неважно, каковы причины, ты должен защищать её!»
Уворачиваясь от ударов, Ичиго бросал Кучики в лицо его же собственные тайные мысли, облекая их в слова.
«Ты её брат! Не смей говорить Рукии в лицо, что ты убьёшь её!»
Он довёл Бьякую до бешенства. С каждой фразой Ичиго в душе что-то хрустело, ломалось, исчезало безвозвратно, но капитан был слишком опытным и сильным воином, чтобы обращать на это внимание. Он всё ещё сражался, прежде всего, с собой.
Когда Ичиго сорвал с себя маску пустого, явно отказываясь от своего преимущества в бою, внутри капитана что-то треснуло окончательно и рассыпалось на мелкие осколки. Он понял, что этот Куросаки, даже валяясь в луже собственной крови, будет отстаивать то, что ему дорого.
Готовясь к последнему удару, он уже знал, чем всё закончится. Он позволил Ичиго победить. Позволил сломать свой меч. Потому что внутри у него, капитана Кучики Бьякуи, всё уже было сломано.
Бьякуя, наконец, почувствовал, что никакие законы и никакие правила не смогут для него оправдать смерть сестры. Той, ради которой он готов умереть сам.
Он ушёл, сознавая, что проиграл этому мальчишке ещё до начала боя. Проиграл бы, даже если убил бы его. Просто потому, что тот готов был отдать свою жизнь, спасая Рукию, спасая то, что дорого для него самого.
Гордость Бьякуи была почти растоптана, закон – нарушен, а он сам – опустошён.
Нужно было как-то собрать себя заново, и Бьякуя направился туда, где его всегда могли выслушать и всегда понимали. К жене, на кладбище.
Он был серьёзно ранен, его меч был сломан, но сейчас это было неважно. Его болезненные, рваные размышления были прерваны сообщением, что 46 уничтожены, лейтенант Хинамори и капитан Хитсугая на грани смерти, Айзен жив и Рукия всё ещё в опасности.
Моментально придя в себя и поняв, что нужно спешить обратно к месту боя, он сорвался в шунпо, потратив на это остаток сил, и успел подставиться под удар, закрыв Рукию собой.
«Зачем, зачем, брат мой?!» – звучал в ушах её голос, а тонкие руки обнимали его, желая защитить. Прижатый к этому худенькому тельцу, практически не способный больше двигаться он, наконец, понял, чего лишал себя все эти годы. И увидев изумление, благодарность и слёзы в её глазах признал, наконец, право Рукии быть рядом с ним.
Глядя на то, как приближается Айзен, вытаскивая меч, успел подумать, что это хорошо и правильно – умереть вот так.
Всё закончилось неожиданно, на подмогу пришли те, кто успел, а Айзен ушёл.
Теперь, когда опасность для Рукии миновала, Бьякуя подозвал её к себе и смог, наконец, раскрыться перед сестрой. Рассказать ей о Хисане, о своей клятве. Смог, протянув ей руку в знак примирения, произнёсти слова, которые наполнили его жизнь смыслом и помогли начать её заново:
«Рукия… прости меня».
Она взяла его израненную руку своими худенькими пальцами и прижала к себе, а он впервые за много лет смог посмотреть ей в глаза. Девочке, как две капли воды похожей на покойную жену. Девочке, не ставшей ей заменой, но ставшей для него сестрой. Родным, близким человеком, способным разделить с ним эту боль на двоих.
Кучики Бьякуя лежал на земле израненный, но с удивительным умиротворением и даже какой-то светлой радостью на душе.
В конце концов, разве не стоит радоваться, если ты, хоть и на пороге смерти, примирился с собой и вернул смысл жизни?
Заранее приношу извинения авторам артов за то, что их не упоминаю. Обязательно подпишу, если только найду где и чей.
@темы: Кучики, Блич, фанфики, князь, в обзоры, Бьякуя и Хисана
-
-
02.07.2013 в 21:43-
-
16.07.2013 в 01:35Нет, мне как раз понятно это чувство))) Взаимопонимание по сути своей чудесная штука, от него всегда на душе радостно)))