[wandering2012]

Название: В тот год облетели сакуры...
Автор: wandering
Соавтор: Яся Белая(crazy belka28)
Бета/гамма: moondrop
Фендом: Блич
Персонажи/пейринги: Маюри, Бьякуя и все, кто попался авторам по дороге и не успел убежать. А не успели: Ренджи, Рукия, Нему, Урахара, Йоруичи, Акон
Жанр: джен, агнст, драма, повседневность, АУ, не слеш)))
Рейтинг: PG-13
Размер: миди
Статус: закончен
Предупреждения: оос, ОЖП
Размещение: с разрешения
Дисклеймер: Права - у Кубо.
От автора: Идея Pixie и Яси Белой. Посвящается памяти Pixie, которая хотела написать об этом. Мне бы хотелось, чтобы ей понравилось.

Часть 6. Возвращение

Маюри двигался по руконгайским крышам и испытывал бодрящее возбуждение. Шунпо у него было небыстрое, но Маюри и от такого движения испытывал удовольствие. Он вообще любил подобное будоражащее чувство, на грани с бешенством, когда остановиться невозможно и само движение означает жизнь. Именно в такие моменты у него получалось невозможное, именно в таком состоянии он совершал самые смелые свои открытия, и совсем не имело значения, что послужило тому причиной.
И сейчас ему было бы достаточно найти какого-нибудь пустого: в худшем случае сразиться, а в лучшем — притащить к себе в лабораторию. Неважно, что Маюри сейчас один, он чувствовал, что может свернуть горы, ну, а даже если он свернёт себе шею, какая в том беда? Пораниться для него ещё возможно, а вот погибнуть вряд ли. В таком расположении духа он чувствовал себя богом, настоящим богом смерти, несущим гибель всему живому. И испытывал восторг.
И даже в эту минуту, несмотря на дурацкий сон, сон совсем не о его, Маюри, жизни, бодрость и энергия переполняли его. Правда, в последнее время Куроцучи всё чаще посещало чувство досады, смешанное с раздражением. Помнить он не хотел, не собирался, не желал. Вполне достаточно было тех лет, что он провёл в Гнезде Личинок, – он решил так, когда вышел из тюрьмы (благодаря Урахаре, конечно, но при этом Маюри обставил всё так, что тому ещё и уговаривать его пришлось) и получил доступ к лаборатории, к исследованиям, заимел помощников и получил практически неограниченную власть в научной сфере Сейрейтея. Особенно, когда Урахара исчез и должность директора научно-исследовательского института прочно и окончательно закрепилась за ним.
Ну а такая малость, как управление Двенадцатым отрядом, его не волновала вовсе: для этого были офицеры, для этого вполне годилась Нему. Когда, спустя множество неудачных попыток, она всё-таки получилась, Маюри даже сам себе не хотел признаться, что им двигало желание «воскресить» в ней Юри.
Он убеждал себя, что нетерпеливое ожидание и волнение, которые он испытывал, глядя на маленькую девочку, исходят из чисто научного интереса и не имеют никакого отношения к ветхому домику и могильному холму на высоком обрыве.
Маюри запрещал себе думать, а сам каждую минуту, проведённую с искусственной дочерью, искал в ней знакомые черты. Даже имя для Нему он выбрал далеко не сразу, а спустя много и много времени, когда с разочарованием понял, что девочка, глядящая на него печальным и покорным взглядом, исполняющая каждый его приказ и безропотно подчиняющаяся любому, самому безумному, его желанию, никогда не станет его «Юри». Той Юри, которая обладала живым, заразительным смехом, той, которая бесстрашно и непокорно жила; той, которая шла наперекор любым трудностям и испытаниям; той, которую он погубил своими руками.
Но и тогда, и теперь это уже не имело никакого значения и было абсолютно неважно.
Прошлое осталось прошлым, со всеми погонями, пытками, избиениями, застенками, запугиванием, страхом потерять и её смертью. Всё это ушло далеко и безвозвратно. Навсегда.
И Нему стала Нему. Как когда-то хотела Юри. Хотя Маюри, конечно, отрицал бы это совпадение.
А интерес к Нему он потерял довольно быстро. Нет, он продолжал экспериментировать над ней, продолжал делать её неуязвимой — оставить её он уже не мог, как ни убеждал себя, что это «всего лишь» его удачный эксперимент, один из многих.
Возможно, он никогда не испытывал радости, глядя на Нему, но гордость испытывал точно. Она стала «очень удачным» экспериментом: умнела, набиралась сил, да таких, что вполне смогла претендовать — и впоследствии так и вышло, — на его собственного лейтенанта. А главное, она не могла и не хотела предавать его. Выяснил это он ещё в её весьма коротком детстве, когда однажды, устав от всего, в приступе безумного бешенства попытался Нему уничтожить. Он и сам не понял, почему передумал, когда увидел её гаснущие глаза и тянущуюся к нему маленькую ручонку...

Маюри остановился на центральной площади небольшого грязного руконгайского городка и выпустил реяцу. То, что сейчас кого-то придавило к земле и кто-то не сможет двигаться или дышать, его совершенно не заботило — его вообще слабаки не интересовали. Зато те, кто посильнее, обязательно устроят панику, поднимут крик, а в совокупности с его реяцу это послужит отличной приманкой для пустых.
Случилось так, как он и предполагал: спустя несколько минут криков, шума и ожидания появилась группа пустых — несколько мелких, рогатых, и один довольно высокий, нескладный, когтистый, с большими перепончатыми крыльями.
Маюри пустой понравился сразу, и с нехорошей усмешкой капитан вытащил занпакто:

- Разорви в клочья, Ашизоги Джизо!

От такого призыва, прозвучавшего радостно и предвкушающе, мелкие пустые испуганно попятились назад, а высокий и когтистый, наоборот, расправил крылья, призывно взревел и шагнул к Маюри в распространяющийся от Джизо зеленоватый туман.
От этого рева в предрассветный час паника ещё больше усилилась, суета и беготня вокруг — тоже, и мелкие пустые радостно кинулись по кривым улочкам в погоню за людьми, но Маюри это не волновало. Его вообще давно не волновал никакой расклад в понятии «баланс душ» с тех пор, как его собственный баланс — жена и ребёнок, — сгинули в проклятом Руконгае и ни одна живая душа им не помогла.

Хотя сейчас, прямо сию минуту, Маюри об этом совершенно не думал. Его переполняло знакомое и любимое им чувство: превосходства и электризующей силы, пробегающей мурашками в животе и покалыванием в ладонях.
Он смотрел на высоченного монстра и думал о том, что он может, если захочет, сделать с этим пустым что угодно. Нет, он не будет его убивать, всё будет гораздо интереснее! Незачем отправлять куда-то и зачем-то этого пустого, если Маюри может разобрать его до самых мельчайших соединений, молекул и веществ. А ещё он может экспериментировать с этим крылатым экземпляром столько, сколько понадобится, пока не изучит каждую его способность и каждую реакцию.
Маюри шагнул к внезапно застывшему монстру, напоминая себе, что до банкая ему ситуацию доводить никак нельзя, чтобы не спровоцировать законный гнев сотайчо и не нарваться на головомойку. Впрочем, кажется, с этим экземпляром он вполне справится и шикаем. Раздумывая над этим, капитан нетерпеливо позвал:
- Нему.
- Я здесь, Маюри-сама, — раздался за спиной тихий голос его лейтенанта.
Маюри довольно хмыкнул: его достижение — их внутренние датчики, способные находить друг друга на большом расстоянии, — работали отлично.
- Ты опоздала, дура. Мне нужна сеть.
- Сеть готова, Маюри-сама, — Нему шагнула ближе, и краем глаза Маюри увидел широкое дуло небольшой ручной пушки, стреляющей в том числе и сетью. Нет, несмотря на практически постоянное недовольство, которое он испытывал по поводу Нему, полезность и смекалка собственного творения периодически не могла не радовать.

«Кучики не прав», - неожиданно появилась мысль.

Кучики совершенно не прав в том, что тащит за собой шлейф из прошлого, который тянет его назад и висит на его шее подобно гигантской тяжеленной глыбе. Нужно жить здесь и сейчас, настоящим. И это настоящее стоит перед Маюри в виде зубастой морды, широких двойных чёрных крыльев, когтистых лап и чересчур внимательным и умным для туповатого пустого взглядом. Действие парализующего газа, который выпустил Джизо, подходило к концу, пора было с этим заканчивать.

И тут, внезапно и без предупреждения, перед глазами возникла сценка из прошлого: смеющаяся Юри, разговаривающая с подругой. На ладони жены суетился и подпрыгивал совсем крохотный пустой, который норовил цапнуть Юри за палец, а она, в свою очередь, ловила его за короткие, неуклюжие конечности, не давая упасть. Подруга кривилась и морщилась от отвращения, а Юри объясняла ей, что этот пустой когда-то был чьей-то живой душой и поэтому она не может относиться к нему, как к неживому. «Кто знает, — говорила она, с задумчивой улыбкой глядя на жуткого малыша, — может и нас ждёт та же участь?»

Маюри очнулся. Пустой, всё так же глядя на него слишком умным, почти человеческим взглядом, уже начинал подёргиваться, пытаясь пошевелиться. Куротсучи даже зашипел сквозь зубы с досады — настрой, почему-то, был сбит совершенно.
- Твою ж... Нему!
- Да, Маюри-сама?
- Я передумал. Уничтожь его.
И, развернувшись, не глядя на происходящее за его спиной, снова ушёл в шунпо.

Вернувшись, Маюри устроил на «планёрке» отряду разнос, и даже Хиёсу поприжал уши, а Аккон на всякий случай попытался спрятать рога; выбил у начальства тренировочный бой с Одиннадцатым отрядом (а пусть помучаются, не всё же ему одному!); сломал недостроенный аппарат для уменьшения пустых, окончательно добил компьютер (меносова железяка!) и заснул мертвецким сном.





Оставшиеся до возвращения дни Бьякуя думал. Механически выполнял то, что положено, и размышлял. Так он считал, подавляя одну за другой безумные идеи и бунтарские мысли, внезапно закопошившиеся в его умной голове. Ни одну из них всерьёз Кучики не рассматривал, позволяя себе ехидничать над самим собой, что вообще случалось с ним довольно редко. А точнее, до этого раза, – никогда.

Утомившись сам и окончательно утомив отряд излишней муштрой и постоянными проверками, Кучики с облегчением вернулся в Готей. А почему с облегчением, он так сам и не понял, привычно обвинив в непонятном ощущении вездесущую пронырливую кошку, которая при прощании умудрилась вывести его из себя... и из трёхдневного ступора. Но об этом Бьякуя предпочёл не размышлять.
Вернувшись в Сейрейтей и сдав уже написанную им отчётность, даже не заглянув домой, капитан Шестого отряда двинулся к Маюри. Накопившиеся мысли и решения требовали выхода, и даже понимая, что Куроцучи последний из тех, кто может выслушать или понять, Бьякуя, повинуясь внезапному импульсу, в который раз шагнул на порог лаборатории.

- О-о-о! Кого я вижу! Вселенская справедливость и мировая скорбь в лице капитана Кучики собственной персоной! — издевательски, со злым прищуром затянул Маюри, глядя на серьезное, собранное выражение лица Бьякуи. В глаза ему он предпочёл не смотреть.
- А ты на взводе потому, что ожидаешь благодарности за свой «сюрприз»? — негромко, не ведясь на провокацию, обронил Бьякуя.
- Сенбонзакуре не понравилось? — с деланым удивлением и фальшивым сочувствием продолжал Маюри.
- Он оценил. Я тоже, — поморщился Кучики. — Надеюсь, это была единовременная демонстрация твоих… способностей, и такое больше не повторится?
- Что, всё так плохо? Эх, не цените вы меня, уйду я от вас, — театрально, словно подражая Урахаре, вздохнул Куроцучи и повернулся к Бьякуе спиной. — Не волнуйся, если Сенбонзакура не захочет сам, эффект пройдёт. Ну, так ты за этим пришёл? — уже сухо и серьёзно бросил он через плечо.
- У меня к тебе разговор, — испытывая ощущение дежа-вю, нехотя проговорил Бьякуя.
- Что?! Опять?! — картинно всплеснул руками Маюри, снова разворачиваясь к нему всем корпусом. — Ты вошёл во вкус, и теперь доведём дело до банкая?!
- Не перегибай, — жестко отрезал Кучики, начиная терять терпение. — Но, некоторым образом, прошлого разговора это касается.
- И каким же боком? — Куроцучи не мигая уставился на Бьякую и сверкнул на сей раз желтозубой, под цвет глаз, улыбкой. — Не то чтобы мне было это интересно, просто хочется посмотреть, как ты выкрутишься в этой ситуации? Я что-то непонятно объяснил в прошлый раз?

Нет, Бьякуя, конечно, и не ожидал радостной встречи и легкого разговора, но, кажется, не учел того, насколько этот безумный учёный умеет выводить из себя.
- Не притворяйся идиотом, Куроцучи, — на порядок холоднее, чем хотелось, проговорил Бьякуя.
- Что-то у тебя входит в привычку на меня орать, — лениво процедил Маюри, перебивая.
«Орать? — бровь Бьякуи недоумённо вздёрнулась. – У него это так называется?»
А Маюри, тщательно игнорируя ставшее выразительным лицо Кучики, продолжал:
- Нет никакого прошлого. Нет никакого будущего. Есть только сейчас. Вот в этот момент я царь и бог, остальное меня не интересует.
- Если бы это было так, — внезапно успокаиваясь, произнёс Бьякуя, — то в твоих экспериментах совсем не было бы смысла. Ты сказал, что наша работа – пустая трата времени. Тем не менее, ты продолжаешь быть и капитаном, и директором исследовательского института. Но ты прав в том, что Руконгай – это совсем не то место, в которое хочется попасть после смерти. Хотя мы мало что можем с этим сделать…
- Эх, ты, я вижу, любишь пофилософствовать, Кучики, — делано-равнодушно зевнул Маюри. — Я — практик. Мне нет дела до твоих моральных ценностей.
- Практик? Так я к тебе как раз за этим и пришёл, — Бьякуя с удовольствием отметил, что в глазах Маюри мелькнуло удивление. — Но, глядя на твою реакцию, я передумал. — Он вынул из широкого рукава косоде старую пятнистую тетрадь, которую отдал ему Урахара, аккуратно положил на стол и мягко подвинул её к Маюри кончиками пальцев: — Забирай, это твоё.
- Откуда... — рука Маюри дернулась было к тетради, но он тут же ухмыльнулся. — Не на того напал, мне не нужно это старье. — И, видя, что Бьякуя разворачивается к выходу, не удержался: — Читал?
- Всё, что мне нужно, я знаю и так, — и Бьякуя, не оборачиваясь, вышел.

По пути в отряд, Бьякуя думал о том, что эта встреча оставила после себя двойственное чувство. С одной стороны, разговор пошёл совершенно не в ту сторону и не так, как Кучики предполагал. С другой, Бьякуя и сам до конца не понимал, чего же именно он хотел добиться от Маюри. Чтобы тот помог ему понять, что Бьякуя хочет и может сделать? Или что он в силах изменить?
Даже для самого Кучики это звучало как бред. Но сейчас оставалось ощущение, что Бьякуя всё сделал правильно, и по-другому поступать не имело смысла. Тетрадь ему не было жалко: вряд ли с помощью неё он смог бы добиться внимания или расположения этого сумасшедшего гения, а насколько такие вещи могут быть дороги, Кучики знал слишком хорошо.
Бьякуя раздумывал над тем, что, пожалуй, в отношении Куроцучи он изначально поступает опрометчиво, а точнее — вообще в корне неверно. Но внутреннее чутьё подсказывало, что иначе с этим непредсказуемым, сложным и неординарным человеком и не получится.
Еще он думал о том, что как бы смешно это ни звучало, но они с Куроцучи похожи: он, Бьякуя, тот, кто отрицает будущее и стремится сохранить в незыблемости то, что уже существует, и Маюри, отрицающий прошлое, держащийся за ему единственному известное настоящее. Оба выбрали свой собственный способ выжить и жить, оба ими вполне довольны. Вот только теперь Бьякуя был уверен, что и Маюри порой так же испытывает жгучее желание вырваться из собственноручно построенной бетонной клетки, потому что сопротивление, раздражение и гнев, выказываемый Куроцучи при их встречах, были Бьякуе хорошо знакомы. Более того, Бьякуя был уверен в том, что если попытается вмешаться, то Куроцучи будет активно сопротивляться этому вмешательству, совершенно так же, как и он сам. Но, несмотря на всё понимание, прекращать или исправлять что-либо Бьякуя не собирался. Хотя бы потому, что в принципе не привык останавливаться на полпути. Но что из всего этого выйдет в дальнейшем — тут даже чутьё, не подводившее его практически никогда, отказывалось предполагать.

После ухода Кучики, Маюри ещё долго пребывал в ступоре. Он просто молча стоял и бездумно смотрел на тетрадь, не в силах поверить, не желая принять, что прошлое снова, вот так легко и быстро, без всякого спроса, накрыло его с головой. Сказать, что он что-то почувствовал при этом, было нельзя. Он как раз ничего не почувствовал и был этому безумно рад. Но при приближении реяцу Нему, Маюри быстро схватил тетрадь, спрятал её в сейф и с облегчением принялся за бумаги, лежавшие на столе. Да, так было значительно легче сделать вид, что ничего такого не произошло. Так было совершенно правильно.
А Кучики… Кучики не переставал раздражать и удивлять его. И всё-таки, что же он задумал и для чего приходил?

Часть 7. Его млечный путь

Как известно, шинигами предполагают, а жизнь всё и вся расставляет по одной ей известным местам. Следующие несколько месяцев Бьякуя с Маюри почти не сталкивались, разве что на регулярных собраниях капитанов, на которых обсуждались проблемы, связанные с надвигающейся угрозой из Уэко Мундо от новоиспечённого ками Айзена-сама, грозившего Сообществу Душ и Каракуре уничтожением. Личные проблемы и интересы отошли на задний план, да и если уж на то пошло, ни у Маюри, ни у Бьякуи не было ни малейшего повода для сближения – кажется, они сказали друг другу всё, что могли.
Исключением не стала даже совместная командировка в Уэко Мундо четырех капитанов: Кучики, Уноханы, Зараки и Куроцучи, - посланных на выручку к Ичиго и остальным (для Бьякуи – прежде всего к Рукии, но кто бы посмел упрекнуть его в личном интересе в подобной ситуации?).
И даже после победы над Айзеном, война с которым порядком перетряхнула Готей-13, в отношениях капитанов Двенадцатого и Шестого отрядов почти ничего не изменилось. Они по-прежнему виделись исключительно на собраниях, лишь кивая друг другу при встречах.
Бьякуя отмечал мельком, что у Куроцучи красные глаза: то ли от недосыпа, то ли после очередных бесконечных экспериментов, но поскольку никому до этого дела особого не было, включая сотайчо, то и Кучики тоже предпочитал молчать.
«Мало ли что этот маниакально помешанный на науке сейчас исследует? Лучше держаться подальше», - таково было мнение большинства, и Кучики, за неимением лучшего, придерживался того же.
Хотя нет, не придерживался. Природная наблюдательность Бьякуи была доведена до совершенства годами практики, но даже он сам был удивлён, когда понял, что научился различать за кошмарной маской, когда Куроцучи был просто уставшим, когда – совершенно невыспавшимся, когда Маюри был на взводе, а когда в бешенстве, когда его улыбка была опасна, а когда излучала хорошее настроение. А однажды Бьякуя с абсолютной точностью подметил, что Маюри пришёл слегка подвыпившим или с похмелья, что на капитана Двенадцатого отряда было совершенно не похоже.
Ямамото-сотайчо краем глаза наблюдал за обоими, хотя уже не так, как до войны с Айзеном, – Кучики это чувствовал, но вида не подавал. И если какие-то подозрения на их счёт у главнокомандующего и были, то очень скоро исчезли.
Муть, поднятая со дна души рассказом Йоруичи и Урахары, к тому времени уже улеглась. Даже тревога за Рукию стала не такой острой, осев где-то в глубине души ноющей занозой: на данный момент у сестры всё было в порядке, а что до будущего, в котором придётся это решать, то до него время пока было. И Бьякуя знал, что обязательно решит эту проблему, чего бы ему это ни стоило, даже если ему снова придётся обращаться к Урахаре или просить о чём-либо Шихоин. Он выждет время и снова возьмётся за Куроцучи, но так это не оставит. Выжидать он умеет, в конце концов.
Даже Ренджи, которого по прибытии с грунта Кучики нашёл задёрганным и вымотанным, но счастливым оттого, что капитан, наконец, на месте, и который, в силу привычки, внимательно изучал малейшие колебания в состоянии и настроении капитана, успокоился, а после возвращения Кучики из Уэко Мундо и вовсе расслабился.
Даже Хисана перестала приходить во снах.
Последний раз она приснилась ему, когда он пришёл взвинченный после бестолкового и бессмысленного – последнего – разговора с Маюри. Бьякуя в ту ночь снова долго не мог заснуть, бродил неприкаянно возле пруда с карпами, не желая выходить на традиционную в таких случаях ночную прогулку по Руконгаю. Потом он просто уселся на энгаве – понаблюдать за ночным садом и послушать неумолкающих цикад, – пристроил поудобнее голову и… очутился в объятиях жены. Они сидели в саду, под любимым деревом. Хисана, прижавшись к груди Бьякуи, казалось, прислушивалась к биению его сердца. Он, обнимая и прижимая крепче к себе одной рукой, другой тихонько перебирал её волосы, источающие в любое время года едва уловимый тонкий, нежный запах сирени.
После пробуждения целый день везде и всюду чудился этот запах, даже в казармах и на полигоне, где пришлось лично проводить тренировку с Одиннадцатым отрядом.
Но после этого он уже долгое время спал спокойно, без сновидений. И, впервые за долгое время, почти жалел об этом.

Жизнь снова вошла в обычную для Бьякуи колею, и иногда ему даже казалось, что беспокойный и богатый событиями сезон ханами был просто кошмарным сном.
Но, как известно, ками любят подшучивать и играть: гром грянул в один из самых спокойных, заполненных рутиной дней.
Бьякуя вернулся в поместье под вечер, задержавшись в отряде допоздна для заполнения документов, не дописанных из-за внезапной внеплановой проверки сотайчо, которая сама по себе была неприятной, несмотря на то, что Кучики был совершенно уверен и в своём отряде, и в состоянии его дел.
Вернувшись домой, приведя себя в порядок и облачившись в домашнее юката, Бьякуя уже хотел было дождаться ужина в библиотеке, как неожиданно на пальцы, потянувшиеся за старинным свитком, села адская бабочка.
Слух у Бьякуи был музыкальным, таким, что лишь однажды поговорив с человеком, спустя многие годы он смог бы узнать его по интонации, поэтому он ни на секунду не усомнился в том, кем был обладатель голоса, произнёсшего всего одно слово: «Зайди».
Любопытным Бьякуя не был. Ну разве что любознательным и когда-то очень давно, в юности. С тех пор утекло много воды, и годы приучили капитана Готей-13 и главу первого из кланов к тому, что «отсутствие новостей – самая лучшая новость». И сейчас Бьякуя, услышав голос Куроцучи, захотел только одного – сделать вид, что ни бабочки, ни послания не было. Всего одно слово, произнесённое не как приказ и не как просьба, а без всякой интонации, устало, на несколько хриплом выдохе, заставило интуицию вскинуться от странного предчувствия. До сих пор их встречи с Маюри ничем хорошем не заканчивались. И шансы, что новая встреча хоть что-то изменит, были практически равны нулю. Нет, пожалуй, не стоит к нему идти. И Кучики преспокойно взял свиток и опустился перед письменным столиком. Но читать расхотелось. Так же, как и ужинать. Он встал, оделся и в который уже раз оказался на пороге всё той же лаборатории.
Дверь была гостеприимно распахнута, что только усилило у Бьякуи нежелание туда входить. Но Маюри явно ждал его – это было понятно даже по нескрытой реяцу, которая словно указывала ему путь, что было ещё более странно. Бьякуя мысленно приготовился ко всему, но, войдя в помещение, первое чему он удивился, был явный запах алкоголя. В небольшой смежной комнатке за раздвинутыми фусума был накрыт столик, на котором стояли несколько белых кувшинчиков с саке и две пиалы, одна из которых была наполнена.
Маюри чуть дальше в глубине лаборатории колдовал над чем-то возле большого стола, над которым на стене светился большой монитор, и Куроцучи периодически поглядывал в него, что-то записывал, а потом возился на том же столе с какими-то склянками.
Увидев Бьякую, Маюри жестом подозвал его и приложил палец к губам.
- Ты пьян, - констатировал Бьякуя, всё же подходя ближе. Про себя он решил пока ничему не удивляться.
- Я подумал, что ты захочешь узнать... – проигнорировав его слова, пробормотал Маюри. Он стоял к Кучики боком и всё ещё посматривал на большой разноцветный экран, нажимал какие-то кнопки, записывал, набрасывал от руки графики, снова сверялся с экраном. И всё это - не очень твёрдой рукой и бормоча что-то себе под нос.
- Я тебе не мешаю? - холодно осведомился Бьякуя, будучи уверенным, что Маюри заведётся с пол-оборота, но хотя бы так обратит на него внимание.
- А? Нет… - Куротсучи, продолжая бубнёж и непонятные действия, опять махнул рукой в сторону столика. – Ты это… садись.
Бьякуя ждал, не сдвигаясь с места, но пока не в состоянии себе объяснить, почему до сих пор не развернулся и не ушёл. Маюри, случайно наткнувшись на него взглядом, словно вспомнив, что Кучики, оказывается, тут, снова жестом подозвал его к экрану.
«Спокойно», - напомнил себе Бьякуя и подошёл ближе. Он увидел карту без надписей, но быстро понял, что это несколько районов Руконгая: они были разделены на границы и помечены разным цветом, и по ним в разных направлениях двигались какие-то зелёные и красные точки. Зеленых было множество, а красных – несколько и только в двух из районов. Некоторые точки стояли на месте, некоторые двигались очень быстро, некоторые медленно. В целом создавалось ощущение муравейника, но Кучики догадался, что, скорее всего, Маюри за кем-то наблюдает.
- Что это? – обронил Бьякуя, кивая на красные точки, но не сильно надеясь, что Куроцучи его услышит, но тот отреагировал:
- Ах, ну да... - поморщился он досадливо, - ты же не в курсе...
«Начало не из приятных. Чего опять я не знаю?»
- Это три района, подконтрольные клану Кьёраку, в твои я не стал лезть пока… Хотя погоди, нет… Стал… Но эта информация будет в следующем месяце…
Маюри закончил запись, распрямился, но к Бьякуе так и не повернулся. Указал на зеленые точки, потом уткнулся в огромный блокнот и продолжил запись, бормоча себе под нос:
- Это - женщины, на которых я испробовал новый антивирус. Видишь, они отличаются по цвету? Так вот красные означают беременность, - и он продолжил писать, совершенно не интересуясь реакцией Бьякуи, бормоча себе под нос: "...положительная динамика... Шестесят пять процентов... надо бы побольше... "
«Как?!»
Бьякуя вгляделся в экран, пытаясь переварить сказанное и собрать воедино разрозненные кусочки мыслей, которые запрыгали не хуже, чем подопытные Куроцучи в клетках. И мысль, которая оформилась самой первой, была:
- Ты вообще понимаешь, что творишь...
- А?.. Что за реакция, ты же сам попросил… - удивлённо глянули на Бьякую желтые глаза, так и норовившие расплыться в разные стороны.
- Я – что?!!
- Что «что?» - ожёг его Маюри внезапно совершенно трезвым взглядом. - Про вирус выспрашивал? Раз. Про вакцину вызнал? Два. Тетрадь принёс? Три. А складывать дважды два я умею…- снова пьяно забормотал Маюри и покачнулся.

Бьякую тоже качнуло – от осознания. От того, что этот псих его услышал, от того, какие последствия могут быть, от того… От удовлетворения?
Нет, мозг тут же просчитал возможную грядущую катастрофу и масштабность происходящего на экране, но… Но. Где-то внутри, очень глубоко, какая-то его часть облегчённо вздохнула и даже обрадовалась.
Маюри, шагнув к экрану, снова пошатнулся. Бьякуя автоматически подхватил его под локоть, помог встать тверже и не удивился, когда тот отдернул, правда, не очень уверенно, руку и зашипел обиженно:
- Я не настолько пьян…
- Как скажешь, - не отрываясь от экрана отреагировал Бьякуя. - Хочешь устроить встряску Совету Сорока Шести?
- А причём здесь Совет? - хрипло засмеялся Маюри. - Им нет никакого дела до Руконгая, они блюдут исключительно интересы Сейрейтея и свои собственные! А вот если кланы, несколько кланов или все вместе, поднимут вопрос об улучшении условий проживания руконгайских семей, исходя из обстоятельств и сложившейся экстраординарной ситуации, то… Кто знает?..
- Если я тебя правильно понял, ты предлагаешь мне устроить заговор?
- Я? Предлагаю?! Я только предполагаю вполне возможное реальное развитие событий!.. – сверкнул хищной улыбкой Маюри. - На случай, если ты снова надумаешь посадить меня…
- Хм, интересная мысль, – задумчиво сдвинул брови Бьякуя. – Что ты собираешься делать? – будь Маюри трезв, он точно десять раз бы подумал, что отвечать, услышав подобную интонацию Кучики.
- О, да ты в гневе!.. Ладно тебе! Всё не так уж и плохо… Ничего, кроме эксперимента… Пока…
- Пока? – взгляд Бьякуи стал тяжелым и остановился на Маюри, который снова вперился в экран. – Похоже на шантаж.
-А?.. – Куроцучи обернулся и снова глянул на Бьякую совершенно трезвым взглядом. – Мы поменялись местами? Нет, это не шантаж, - усмехнулся он. – Пока нет. Да и не за этим я тебя позвал. - Маюри как-то странно глянул на него и потёр переносицу. Потом подхватил со стола какую-то синюю капсулу и бросил Кучики: - Вот тебе один образец. Пригодится.
Бьякуя повертел капсулу в руках и вопросительно, с подозрением глянул на Куроцучи. Тот понимающе ухмыльнулся.
- Нет, здесь только образец. Никаких побочных эффектов. На этот раз.
- Уверен?
- Да ты убьёшь меня, если с твоей драгоценной сестрички хоть волос упадёт!
«Он знал».
- Ой, да только ленивый в Готее не знает, что ты ради… - осклабился было Маюри.
- Ты за этим меня звал? – перебил его Бьякуя, чеканя слова, и казалось, что они тяжело повисают в воздухе.
И Маюри словно споткнулся. Снова размазал на переносице грим, глянул на Бьякую исподлобья.
- И да и нет. Пойдём. Меня просили кое-что отдать тебе, - и достал из-за пояса какую-то коробочку. Он прошёл к накрытому столику, тяжело опустился на подушки и поставил коробочку на стол. Потом снова глянул на Бьякую: - Садись.
«Просили? Отдать?»
- Тысяча гиллианов, с чего бы начать… - Маюри сидел, не поднимая глаз, опрокинул в рот уже налитую пиалку, потом схватил кувшинчик, налил себе ещё, выпил. Поморщился. Снова налил себе и Кучики. – По идее, так должно быть легче.
- И легче? – почти с усмешкой спросил Бьякуя, присаживаясь, наконец, рядом, но не трогая маленькой пиалы.
- А ты сейчас сам узнаешь, - мстительно пообещал Маюри, подтолкнул коробочку в его сторону.
Бьякуя вздрогнул – предчувствие словно прошило насквозь. От коробочки шёл едва ощутимый запах сирени.
Внутри Бьякуи образовалась пустота, и он словно со стороны наблюдал, как его совершенно не дрожащие пальцы аккуратно сняли небольшую крышечку, а потом опустили её на стол, а саму коробочку с содержимым – на колени. То, что лежало внутри, было очень хорошо знакомо Бьякуе – это был оберег из Генсея. Он помнил каждую линию рисунка, цветок из красного шёлка, сложенный в виде четырёхлистного клевера, каждое слово молитвы, лежащей внутри, и этот потёртый от долгой носки шнурок. Помнил, потому что сам когда-то давно носил его: Хисана какими-то правдами и неправдами добыла его для него из Мира живых, кажется, не без помощи Шибы.
А потом Бьякуя собственноручно надел ей его. В день её смерти.
И у Маюри он не мог оказаться никак.
Бьякуя, проглотив ком в горле, хотел было спросить об этом Куроцучи, но внезапно понял, что не сможет произнести ни слова, и только молча поднял глаза на Маюри.
Тот, запустив узловатые пальцы в синие волосы, задумчиво смотрел на стол, словно на нём стояло что-то жизненно важное и необходимое, но, почувствовав взгляд Кучики, очнулся:
- Ты сочтёшь меня психом. Впрочем… Кто меня таким не считает? Так что неважно… Просто… Однажды она пришла. Я не поверил, конечно. Сначала игнорировал. Потом попытался исследовать. Не получилось. Она пришла ещё раз…
- Кто? – всё-таки выдавил из себя Бьякуя, прерывая сбивчивый и непонятный рассказ.
- Я не сказал? Юри. Моя жена.

Вот теперь Бьякуя перестал вообще что-либо понимать. Он недоверчиво смотрел на Куроцучи – на пьяный бред было не похоже, не настолько всё-таки тот был пьян. Или настолько? Но сказанное никак не отвечало на вопрос, откуда у Куроцучи коробочка с оберегом. С его собственным оберегом, подаренным Хисаной.

- А? Я тоже сам себе не верю. Наплевать на сумасшествие, но быть полным идиотом точно не хочется… - горько усмехнулся Маюри на молчание Бьякуи и, неопределённо махнув рукой, продолжил. – Она приходила несколько раз. Мы спорили, пока я не поверил… - он замолчал, а Бьякуе очень ярко представилось, как именно он мог «спорить» и с какими последствиями, – он всё ещё помнил каждую из своих встреч с Куроцучи. «Так вот почему он был не в себе на собраниях последние пару месяцев». Бьякуя обвел внимательным взглядом лабораторию, словно в поиске погромов или развалин. Маюри поймал его взгляд:
- Да-да… Я долго не верил. Пытался сначала поймать. Потом понять из чего она и откуда, но… - Маюри снова потянутся к пиале с саке и подвинул к Бьякуе вторую. – Брезгуешь?
Саке Бьякуя не любил. Конечно, когда было нужно, на собраниях кланов или при встречах со старейшинами он выпивал, но делал это с неохотой, только чтобы не выказать неуважение к собеседнику. Сейчас, пожалуй, впервые за долгое время, Бьякуя почувствовал, что и сам не против.
Маюри бездумно проследил, как Бьякуя, изящным жестом подхватив маленькую пиалку, опрокинул содержимое в рот.
Саке обожгло Бьякуе горло, отвлекая от путаных мыслей, растеклось теплом по конечностям, но реальность не изменило: коробочка всё так же лежала на коленях, а Куроцучи, непохожий на самого себя, задумчиво следил за ним взглядом.
- Ну что, полегчало? – хмыкнул и криво усмехнулся Маюри.
- Не очень. Продолжай.
- Ага. Продолжаю. – Бьякую снова накрыло чувство дежа-вю. – Так вот, когда я… Когда она… Она сказала, что то измерение, из которого она пришла, – для нас недоступно и закрыто. После множества безуспешных попыток её поймать или проследовать за ней, мне пришлось поверить. Оттуда они, пусть ненадолго и редко, но могут к нам попасть, а мы – нет. Я попытался дотронуться до неё, но не смог – это была непонятная для меня субстанция, не энергия, не сила, а… даже не знаю… Потом я убедился, что это она сама. И другого объяснения я тебе не дам. Это была она, именно Юри и никто другой. Живая, но бестелесная… Когда я… поверил, то она сказала, что больше приходить не сможет. И отдала вот это, – Маюри кивком указал на коробочку, которую Бьякуя так и не отпустил и тут же инстинктивно сжал в руке. – Сказала, что кое-кто просил передать это тебе и что ты поймёшь, зачем и от кого. И ещё сказала, что вместе с этим нужно передать, чтобы ты не искал её, потому что больше она не воплотится.* Но она ждёт тебя и сможет изредка навещать во снах.

Маюри каким-то беспомощным взглядом окинул лабораторию, словно в надежде кого-нибудь увидеть или убедиться, что всё происходящее – дурной сон.
Но Бьякуя в этом ему был не помощник. Он аккуратно и бережно провёл пальцами по золотисто-красному оберегу, уголком губ улыбнулся какой-то своей мысли.
- Что ж. Нам остаётся только ждать, – тихо произнёс он, глядя куда-то сквозь стены лаборатории.
Маюри, молча усмехнувшись, снова пригубил пиалу.
- Неплохая идея, - еле слышно прошелестел он.
- Я ухожу, - Бьякуя сделал вид, что ничего не услышал, встал и с места ушёл в шунпо.

Он мчался, сжимая заветную коробочку в руках и обгоняя ночной ветер, пока не остановился где-то на окраине Руконгая. Так далеко, что его окружала только непроглядная тьма.
Темнота… бывает разной. Ночное звездное небо – особенная темнота. Бьякуя всматривался в практически чёрный августовский небесный бархат, и его сердце в который уже раз замирало. Чем дальше от дома, тем лучше, там, где нет светильников и гаснут огни, - если его самого окружает кромешная тьма, он может побыть самим собой. В такие моменты любой ночной шорох и гуляющий ветерок становился соперником и вызывал потягаться в скорости и невидимости. И тогда кожа превращалась в нервные окончания, а слух становился зрением – и Бьякуя мог отпустить себя и превратиться в зверя: сильного, опасного.
Но стоит ему поднять глаза в небо, как всё меняется. Ведь именно благодаря окружающей тьме звёзды становятся ближе. Они с любопытством приближают свои неясные, мерцающие, ускользающие лики к земле, словно пытаясь рассмотреть, что же или кто посягнул на их время и их часть этого мира? При этом давая возможность рассмотреть себя ближе. Ночное небо напоминает цвет волос его возлюбленной, а сияние звёзд – её глаза. Млечный путь - звёздный мост, пересекающий небо от края до края, - его собственную жизнь: он – здесь, а она – там. Она – его падающая звезда, скользнувшая по небосклону быстро и светло, успевшая осветить неярким, но ласковым светом его жизнь. И теперь он словно балансирует на грани этого мира и того. Будто идёт по Млечному пути – мосту, который так легко исчезает из виду при малейшем намёке на свет, мосту, который не виден днём, да и ночью не всякий разглядит его.
Неважно. Он будет продолжать идти, спокойно, но осторожно, без резких движений нащупывая при свете свой путь, потому что звёзды светят и днём, они просто не так заметны. Он будет бежать ночью, потому что в кромешной темноте звёзды светят ярче, потому что только в полной тьме виден Млечный путь. И звезда – его упавшая звезда всё равно найдётся, рано или поздно. Он твёрдо знает это, когда смотрит в бесконечное, загадочное, подвижное и живое, незыблемое ночное небо.



- Вы звали меня, брат? - Рукия опустилась на пол в рабочем кабинете Бьякуи, после короткого: «Да». Сколько десятилетий она наблюдала за его спиной? Кажется, она настолько хорошо изучила этот вид, что может по нему уловить оттенки настроения холодного и недосягаемого брата.
- Подойди ближе, Рукия.
Она послушно поднимается и поспешно опускается рядом, подставляя ладонь под протянутую в её сторону руку. Синяя капсула падает аккуратно в середину её маленькой ладошки, Рукия с интересом рассматривает переливающийся овал, но тут же спохватывается и переводит взгляд на профиль брата.
- Выпей. Это противоядие от капитана Куроцучи. – Рукии кажется, что в голосе брата проскальзывает неуверенность и волнение. Может, она себе это придумала?
- Брат, офицерам вчера уже раздавали противоядие.
- Это ещё одно. Выпей, - повторяет Бьякуя, чуть поворачивается к ней, скользнув взглядом по лицу, снова отворачивается и берётся за кисть. Кисть вздрагивает в его руке, он снова кладёт её на стол.
Рукия замирает ненадолго, тщательно убеждая саму себя, что ей определённо, совершенно точно показалось, что брат волнуется.
- Да, брат, конечно!
- Это всё. Иди, Рукия.
Она поднимается, и уже в дверях её догоняет спокойное:
- Если после приёма почувствуешь себя плохо, сразу обращайся в Четвёртый отряд, прямо к капитану Унохане. Это приказ.
- Да, брат. Конечно, брат.
Рукия кланяется и когда поднимает голову, ей почему-то кажется, что Бьякуя прислушивается к тому, как она уходит.




Вместо эпилога



Прошло несколько месяцев. Сказать, что в отношениях Бьякуи и Маюри что-то изменилось после того разговора, - значит сильно преувеличить. Они всё так же вежливо кивали при встречах и почти не общались на собраниях капитанов. Только изредка Бьякуя ловил на себе насмешливый и внимательный взгляд Маюри, который тот, вопреки обыкновению, отводил, стоило Кучики его заметить.
Вот, пожалуй, и всё.
На собраниях кланов Кьёраку внезапно поднял вопрос о том, что в двух районах, за которые отвечает его клан, каким-то непонятным образом родились младенцы. В срочном порядке было установлено, что, кроме одного района клана Кучики, такого не случилось больше нигде. Об «эпидемии рождаемости» говорить, к счастью, не приходилось, но вопрос о том, что там потребуются дополнительные условия для проживания, возник. Старейшины хмурились, но все, включая Гинрея-сама, молчали, предоставляя молодым решать самим вопрос, что и как с этим делать.
Маюри, похоже, действительно не стал больше ничего предпринимать и спрятал вакцину, как свой козырь, на «мало ли какой случай», уверенный, что Кучики будет молчать. В принципе, это было верно. Пока Маюри не собирался вносить своим открытием хаос, Бьякуе не было смысла вмешиваться.
И жизнь капитана Шестого отряда снова потекла в привычном, однообразном и спокойном русле, насколько это вообще было реально в Готее-13, славящемся постоянными встрясками и многообразными и разномастными проблемами, и рядом с Рукией и Ренджи.
Бьякуя уже практически забыл обо всей этой истории, научился почти игнорировать прожигающие взгляды Куроцучи, когда однажды, спокойным зимним утром, располагающим даже чрезмерно ответственного Кучики к неторопливой, спокойной работе, на палец снова опустилась адская бабочка, которая сообщила весёлым и скрипучим голосом капитана Двенадцатого отряда:«Я тут надыбал неплохой закрытый полигончик для разминки. Присоединишься, Кучики?»




Ренджи катастрофически опаздывал. Он очень торопился, но с каждым шагом шунпо, приближающим его к расположению Шестого отряда, шаги становились всё медленнее и неувереннее. Своего капитана он знал очень хорошо и понимал: головомойка будет крута. Ведь Кучики даже молчать умеет так, что хочется провалиться куда-нибудь глубже Генсея, что уж говорить о возможном наказании? Воспитательных мер в отношении своего лейтенанта Кучики никогда не жалел.
Остановившись перед дверью в кабинет, Ренджи несколько раз вдохнул, выдохнул, зажмурился и, открыв дверь, поклонился и гаркнул:
- Простите за опоздание, капитан Кучики!
Ответа не последовало, и Ренджи выпрямился и приоткрыл один глаз.
Бьякуя стоял возле подставки с Сенбонзакурой и задумчиво разглядывал адскую бабочку, сидевшую на его указательном пальце. На появившегося в дверях лейтенанта он не обратил ровно никакого внимания. И хоть на вид капитан был совершенно спокоен, Ренджи знал его слишком давно, чтобы не уловить исходящую от него волну: нечто между закипающим раздражением и заинтересованностью.
- Капитан? Что-то случилось? - осторожно спросил Абараи, тихонечко закрывая за собой дверь и всё еще не веря своему счастью: капитану не до него!
Нет, Ренджи не обманывался, Кучики никогда и ничего не забывает, но прямо сию секунду казнь явно откладывалась, что не могло не радовать. Бабочка исчезла, Бьякуя повернул голову и перевел взгляд на застывшего возле двери Ренджи, отчего тот забыл, как дышать, и пару секунд смотрел лейтенанту прямо в глаза, но как бы сквозь него. И Абараи почему-то казалось, что капитан видит вместо него кого-то другого.
Несколько слишком долгих мгновений они так и смотрели друг на друга: один в томительном ожидании, другой – обозревая нечто, недоступное взгляду, и что-то обдумывая.
Потом в глазах Кучики явно созрело решение, и он одним плавным движением снял с подставки Сенбонзакуру и скользнул мимо лейтенанта к двери, бросив на ходу:
- Меня не будет некоторое время, Ренджи. Отряд на тебе, - и, не открывая двери, ушел в шунпо.
Ренджи мог бы поклясться, что увидел, как его капитан усмехнулся.








* - да простят меня знатоки за столь топорное объяснение истин, но согласно учению о переселении душ, оно не бесконечно, а рано или поздно может произойти некое «созревание души», и она больше не перерождается, а уходит в прекрасные дали. В христианстве считают, что душа живёт только один раз, и, в зависимости от того, как провела свою жизнь, получает наказание или благодать. Такой исход души называют «попаданием в рай». Будем считать, что здесь обе веры солидарны, и в данном случае, Юри сообщила, что они с Хисаной попали именно туда.