Любовь — это твоя сознательная способность ставить свои недостатки ниже, чем недостатки близкого человека (с)
Название: Сезон момиджи
Автор: wandering
Соавтор: moondrop
Бета/гамма: moondrop
Фендом: Блич
Персонажи/пейринги: Бьякуя/Хисана
Жанр: гет, романтика, психология, агнст, au
Рейтинг: R
Размер: макси, 98 стр.
Статус: закончен
Предупреждения: ООС, ОЖП, ОМП
Размещение: с разрешения
Дисклеймер: Права - у Кубо.
От автора: Оно свершилось. Я не верю. Ребят, те, кто это все еще читает -- поздравьте меня, а? )))
глава 11
Оставшееся праздничное время пролетело и закончилось незаметно. Первый день после новогодних праздников для Хисаны, проводившей Бьякую рано утром, начался с того, что она продолжила начатый пейзаж их небольшого гостиничного садика, стараясь при этом отодвинуть и поглубже упрятать в памяти образ отдыхающего в их открытом источнике мужа: откинутую на полотенце темноволосую голову, широкие обнажённые плечи и расслабленно лежащие на камнях разведённые в стороны руки. И Бьякую, тихо смеющегося. Бьякую, лежащего на футоне, задумчиво подперевшего голову и наблюдающего за тем, как она рисует. Умывающегося или принявшего душ. Прогуливающегося с ней. Улыбающегося. И спящего рядом. Бьякую, пристроившего голову у нее на коленях… Кажется, за те выходные навязчивых памятных картинок в её голове стало значительно, на несколько порядков больше. Это и впрямь походило на ханэмун.
С работой всё оказалось более чем благополучно: Хисана позвонила в художественную студию, и перед ней долго извинялись и чуть ли не слёзно просили подождать ещё буквально пару месяцев — до того, как уволится предыдущий сотрудник: какие-то семейные проблемы, он очень просил доработать до своего переезда в другой город. Хисана подождать согласилась, испытывая странное ощущение, что участвует в непонятном, неподвластном ей сценарии, но действующем почему-то строго в её интересах.
Да что скрывать, оказавшись в Биэй и поселившись в старинном, очень красивом и уютном рёкане, который совершенно не был похож на поместье Кучики в Сейрейтее, но почему-то отдалённо, смутно и неуловимо Хисане напоминал именно его, ей захотелось остаться здесь надолго. Она и сама толком не могла себе этого объяснить, мысли про Общество Душ теперь пресекала, стремясь ради мужа не растравливать душевные раны сильнее и быть благодарной за то, что у неё уже есть. В этом плане Бией стал для неё тем самым равновесием и балансом на лезвии ножа — оказалось, что здесь это принимать и следовать решениям проще всего. Небольшой, умиротворенный и тихий, практически сельский городок, окружённый далёкой цепью гор. А до этих гор, сколько хватало глаз, простирались бескрайние поля и огромные холмы – сейчас они укрыты снегом, а весной и летом — Хисана знала по фотографиям — усеяны до горизонта, словно разноцветными лентами, широкими полосами ярких цветов. Эти виды дарили вдохновение, восхищение природой, поддерживали удивительное чувство спокойствия, даже какого-то внутреннего обновления. Наверное потому, что последние годы она совсем никуда не выезжала из Токио. А ещё потому, что здесь Бьякуя явно чувствовал и вёл себя совершенно по-другому, гораздо свободней и непринуждённей. Только ради одного этого Хисана готова была остаться здесь сколь угодно долго.
Жизнь в рёкане потекла даже слишком вольно и свободно. И дальше – от выходных до выходных — Хисана жила размышлениями и подготовкой к предстоящей выставке. И воспоминаниями: о прошедших новогодних праздниках, о субботних и воскресных днях, — завораживающих, ярких, но пролетающих так стремительно, словно росчерк падающей звезды в ночном небе.
В рекане её старались лишний раз не беспокоить, работать никто не мешал и чаще заходила даже не Ясу-чан, а сама Анеко-сан – позвать на общий завтрак, обед или ужин, спросить, не нужно ли чего доставить из города, поинтересоваться, всем ли Хисана довольна? Но в город она ходила сама, а обо всём нужном, включая краски, мольберт и другие необходимые вещи из квартиры в Токио, заботился Бьякуя.
Большинство гостей из рёкана разъехались после праздников, новые постояльцы появлялись, но буквально на пару-тройку дней. Для Хисаны, проживающей в самой удалённой комнате в глубине сада, это осталось практически незаметным. Когда она не бродила по городу и не рисовала на природе в хорошую погоду, то продолжала дорабатывать картины и наброски в своём номере. И даже начала дневник с описанием их встречи с Бьякуей, когда вспомнила, что обещала Маи когда-нибудь, пусть и в далёком и необозримом будущем всё рассказать. Хисане не хотелось ни с кем общаться или знакомиться, и она так и продолжала ужинать в номере и благодарить гостеприимную Анеко-сан за заботу, — время обедов и иногда даже завтраков стараясь потратить на прогулки и поиски зарисовок. Хотя у неё складывалось ощущение, что хозяйке поручено было следить за тем, хорошо ли она, Хисана, питается. Кажется, и здесь без участия Бьякуи не обошлось.
Конечно, несмотря на все старания вести обычную жизнь, было нелегко: ей не хватало его тепла, его улыбок, внимательного взгляда серых глаз, не говоря уже об объятиях сильных рук и ласковых прикосновениях, да и просто самого ощущения присутствия рядом, но она усердно загружала себя, чем только могла. Голубой Пруд стал источником вдохновения, да и сам рёкан был настолько живописен, что можно было, не выходя из него, написать работ на целый выставочный зал, было бы время и желание. А как раз и того, и другого у Хисаны было сполна.
Но мысли — вот от них избавиться было сложно. Ей всё чаще размышлялось о том, как непохожа была её жизнь в Сейрейтее на нынешнюю. И как трудно, практически невозможно будет когда-нибудь там, в нереальном и далеком будущем, устранить эту разницу между жизнью свободной художницы и размеренной, чуть не по минутам расписанной жизнью хозяйки большого Дома. Она не создана ни руководителем, ни домоустроителем, ей с большим трудом и множеством усилий приходилось тогда, уже очень и очень давно, соответствовать своему статусу. Хисана успокаивала себя тем, что пока эта проблема слишком далека от неё, и напоминала себе, что даже подумать страшно о том, как сложилась бы её жизнь дальше, без Бьякуи. Вся эта напряжённая внутренняя работа, почти борьба с самой собой и своими мыслями порядком выматывала её, но ближе к выходным любые размышления и сомнения перекрывались радостным волнением и предвкушением.
Бьякуя, как и обещал, приходил на субботу и воскресенье. Иногда чуть раньше, в пятницу вечером или ночью, изредка чуть позже — в субботу днём. Уставший или спокойный; выдержанный и предельно собранный; довольный; сдержанно-раздражённый; задумчивый; вымотанный до крайности — после дежурства ли, кучи ли бумажных дел или обычных, дополнительных и внеплановых неприятностей на работе и в Доме. Он постепенно смягчался, успокаивался и расслаблялся под тихую, ненавязчивую и заботливую возню Хисаны вокруг: из взгляда уходили лёд и сталь, из движений — скупость, в голос возвращалась мягкая бархатистость. Хисана, подмечая эти изменения, чувствовала себя бесконечно счастливой. Всё становилось просто хорошо, без оглядок и оговорок, их обоих всё устраивало почти полностью, это очень походило на настоящую, нормальную семейную жизнь. Очень походило, если бы… Дальнейшие мысли Хисана обрывала на корню. Незачем. Жить тем, что происходит в сегодняшнем дне, оставляя завтрашние заботы на завтра, а вчерашние – вчерашнему дню и глубине памяти – теперь её жизненное кредо. А прекрасные и сладостные мгновения и моменты, сохранённые в душе, помогут ей – потом, когда станет тяжелее.
В первых числах февраля они с Бьякуей всё-таки выбрались на Фестиваль Снега в Саппоро. Город предстал ярким и праздничным, словно Новый год и не думал заканчиваться, да и зиме ещё не скоро конец. Они полюбовались на крохотные, маленькие, большие и просто огромные снежные и ледяные скульптуры, фигуры и фигурки, громадный снежный замок, в два метра высотой разноцветный снежный торт, карету Золушки и героев мультфильмов и книг – особенно Хисане приглянулись Муми-Тролли и Крокодил Гена с Чебурашкой. Они даже слепили снеговиков и оставили их среди множества таких же, сделанных приехавшими туристами и гостями фестиваля.
Саппоро на каждой улочке был полон праздником, а к вечеру город расцветили огни, фонарики и гирлянды; и высокие и прозрачные уличные витрины изо льда с фруктами или рыбой и морепродуктами – кто из магазинов или производителей во что горазд, кто веселее и лучше придумает вот такую своеобразную уличную рекламу в глыбах льда — подсвеченные яркими огоньками, они выглядели совершенно сказочно. Что уж говорить об открытых чайных домиках и беседках, призывно и уютно заманивающих золотыми огнями, и катках и горнолыжных спусках всех мастей – от малюсеньких горок для детей до вполне серьёзных трасс для взрослых с весёлой подсветкой. Так что в результате этой поездки получился безумно красивый вечер, в каждой своей минуте наполненный легким весельем и непередаваемым зимним очарованием.
Заранее договорившись, они встретили Маи с мужем прямо посреди одной уличной выставки снежных фигур. Юу Томору тоже был с ними, в сопровождении девушки, немного похожей на Хисану внешне, но весело и задорно смеющейся по любому поводу и явно пребывающей в уверенности своей власти над спутником. Впрочем, тот не сильно и сопротивлялся. Хисану это порадовало. Как и то, что он, дружески с ней поздоровавшись, больше не бросил в её сторону ни взгляда. Мужчины были представлены друг другу. Бьякуя повел себя обычно сдержанно, с оттенком привычной морозной холодности, но с видимым внешним спокойствием отпустив Хисану к подруге. Маи тут же утащила её «в сторонку» от мирно беседующих мужчин, чтобы пошептаться «о своём, о девичьем».
- Ну, я вижу, ты всё хорошеешь. Так и не скажешь, кто он? – снова попыталась насесть на неё подруга, краем глаза наблюдая, как неспешно Бьякуя отвечает на какой-то заданный её мужем вопрос. Впрочем, обычной мёртвой хватки в её вопросе не почувствовалось, что дало Хисане повод расслабиться и отнестись к последующим расспросам не слишком серьёзно.
- Сомневаюсь, что ты не перерыла уже весь интернет в поисках истины, - улыбнулась она.
Официальная версия для бланка заполнения регистрации брака, полученная, опять же, с помощью всеведущего и практически всемогущего господина Урахары, упоминала мужчин из рода Кучики до седьмого колена, местом проживания обозначала один из старейших районов Токио и звучала примерно так: «Кучики – род самураев, ведущий свою историю от императора Камму*». Пока что она могла поведать подруге только эту версию, пообещав себе обязательно, ну просто обязательно когда-нибудь объясниться.
– Его семья древнего рода, живёт закрыто и не любит вторжения. Он – самурай и наследник Дома Кучики. И я не подхожу ему ни по каким статьям, но его это не останавливает. Большего пока рассказать не могу. - Хисана улыбнулась и тоже перевела взгляд на мужчин.
На этот раз она даже волноваться не стала, как воспримет Маи этот скупой обрывок информации. Может потому, что Маи была как-то слишком расслаблена и спокойна? И причин этому могло быть несколько, но Хисана, перебрав в голове возможные и важные - от повышения у мужа на работе до удачно завершённой картины, пришла к выводу, что… А не в скором ли прибавлении в семействе дело? Хисана, чисто по-женски ухватив пока ещё невидимые глазу изменения во внешности подруги, сделала правильные выводы. Но любопытствовать не стала – если Маи захочет, то расскажет сама, ведь скрывать вечно Маи не будет. Да и вдруг пока ещё это тайна?.. Но подруга быстро вернула Хисану в русло нужных именно ей размышлений.
- Да, не густо, госпожа Кучики. - Маи усмехнулась, но взгляда от беседующих мужчин так и не оторвала. - Хотя, подозреваю, что если покопаться и разобраться, то про вас можно целую романтическую и душещипательную историю, что-то вроде Ромео и Джульетты, написать, - покивала, с любовью глянула на своего мужа и перевела взгляд на Бьякую, который принимал минимум участия в разговоре, но вёл себя безупречно нейтрально. Маи слишком хорошо помнила их первую встречу, чтобы отказать себе в удовольствии понаблюдать за ним со стороны. – А он не изменился, - констатировала она, когда Бьякуя кивнул на очередной вопрос и тут же задал свой, переводя тему, и кинул на Хисану спокойный и внимательный взгляд. – Иди к мужу, а то, если он посмотрит на меня, чувствую, я сгорю и, останется осыпаться только пеплом в знак раскаяния. – Маи, поцеловав Хисану, легонько подтолкнула её в сторону супруга. – Я скоро приеду к тебе в Биэй по поводу картин. Заодно и на Голубой пруд гляну, устроишь мне экскурсию, дорогая.
- Хорошо. У меня почти всё готово, я буду очень и очень ждать. – Прощаясь, Хисана сделала шаг обратно к подруге, поцеловала в щеку, не нарадуясь на умиротворение и легкий свет в глазах той, и подошла к мужу. «Будет девочка, определённо. Но Маи об этом пока не стоит говорить».
Они с Бьякуей ушли, вежливо отказавшись от совместного ужина, вдоволь набродились по вечернему, совершенно очаровательному во всех его праздничных огнях городу. И Хисана искренне удивлялась тому, что буквально через три недели здесь будет весна и вовсю зацветут сливы. Совсем скоро ханами — в этот раз эта мысль не принесла ничего, кроме радостного ожидания. Даже возвращаться в Биэй не очень хотелось, но пришлось, а праздник ярким пятном надолго осел в памяти.
Почему-то именно после этого фестиваля Снега в Саппоро у Хисаны занозой застряла мысль, насколько же тяжело здесь, в Генсее, Бьякуе. И как он старательно делает всё возможное, чтобы ей было легче об этом не думать… Она решила больше не пересекаться с Маи без необходимости, чтобы не доставлять мужу неудобств, и пореже вытаскивать его в места, где ему нужно будет общаться — он и без того привлекает много внимания. А она вполне может потерпеть, ведь не выезжала же никуда столько лет, да сейчас для неё это вовсе не обязательно, а выбирать для поездок и экскурсий интересные, но малолюдные места вполне в её силах.
Но вот одинокими поздними вечерами и ночами, перед тем как уснуть, в полнейшей тишине и покое решимость Хисаны давала сбой, и она, свернувшись клубочком на слишком широкой для неё одной постели, признавалась себе, что чем дальше, тем меньше ей хватает вот такой жизни. Сильнее, отчаяннее хочется быть с ним, рядом, совсем, ближе – так, чтобы можно было хоть среди ночи встать и любоваться им спящим; чтобы даже вещи, даже предметы и их тени напоминали о его присутствии и скором возвращении домой; чтобы она хоть иногда могла получить от него адскую бабочку и просто услышать его голос; чтобы можно было проснуться рано утром и увидеть его; среди сна или белого дня прикоснуться и почувствовать его тепло. Она корила себя за жадность, но поделать с этим ничего не могла. И уже казалось совершенно неважным, где это может быть: Сейрейтей, Токио или любая другая точка любого из миров. По сути, успокаивала она себя, всё уже именно так и есть. Поэтому ответ на вопрос «где мой дом?» со временем не изменился, а только утвердился окончательно: там, где Бьякуя. Можно жить и сделать уютным любое место, но настоящим домом его сделает только присутствие мужа. Только рядом, где бы и когда бы он ни был, вместе с ним, она сможет создать то, что называют «мой дом». В глубине души Хисана уже понимала, что подстроится и перестроится под любой ритм жизни, найдёт выход и не потеряет себя, но сможет, как любая любящая женщина, влиться в жизнь любимого мужчины, если на то есть его пожелание и воля. Бьякуя ни разу не дал ей усомниться в том, что его воля на это есть. Да, сейчас он слишком редко бывает рядом. Но ведь многие современные жены видят своих мужей исключительно по выходным, да и то не всегда. Но, по крайней мере, у её мужа есть такое желание – видеть её рядом с собой. А что может быть важнее взаимно совпадающих желаний? Ими можно сдвинуть горы. Особенно если помнить, каков её муж.
Но мысль о том, что «когда-нибудь», может быть, через много-много лет ей предстоит возвращение назад, в глубине души её откровенно пугала. Беспокойство приносили и размышления, как воспримут в Доме её повторное появление и чем аукнется это для Бьякуи, но больше всего: как и что случится, когда она увидится с сестрой. И Хисана вынуждена была признаться себе, что встреча с Рукией — самый сильный её страх. В конце концов, госпожой Кучики когда-то давно, но она всё же была, значит сможет вспомнить, научиться и справиться, а вот сестра… Эта мысль довела её до нервной бессонницы в одну из ночей полнолуния.
Хисана ворочалась с боку на бок на рядом расстеленных, слишком широких для нее одной, футонах, а потом, не выдержав, всё же встала и вышла на энгаву. На небе, удивительно чистом и почти чёрном, сияла круглая луна, морозный воздух был сух, и поэтому Хисане было обманчиво не холодно. Но всё же, помня о том, как беспокоится о её здоровье муж, она вернулась в комнату, подхватила одеяло и, завернувшись в него, снова вышла на воздух, задвинув сёдзи, чтобы не выстудить теплую комнату. Ночная тишина завораживала. Россыпь удивительно далёких и холодных звёзд в безоблачном небе, замершее в лунном свете пространство создавали иллюзию застывшего мгновения, отрезанности от всего мира и сопричастности со всей этой темной, загадочной ночной красотой. Вот сейчас Хисана была уверена, что именно из таких ночей великий Куинджи и черпал свое вдохновение.
Чем больше она смотрела на сияющий диск луны, серебром окрасивший уголок сада в снегу, энгаву и её саму, тем быстрее улетучивались, словно слетала ненужная шелуха, любые суетные мысли, оставляя самые-самые важные: «Что же ты скажешь мне, сестра?.. Как ты там, Бьякуя?»
Она простояла так довольно долго, пока не почувствовала, что ступни на деревянном холодном настиле застыли совершенно. Подумалось, не пора ли уже и в постель? - когда за задвинутыми сёдзи, из комнаты раздался голос мужа:
- Хисана?.. Так и думал, что ты не спишь.
- Бьякуя! - Хисана ахнула и обернулась, и Бьякуя проступил сквозь сёдзи - в домашнем кимоно, без кенсейкана, с Сенбонзакурой в руке. Она радостно кинулась было к нему, но замерла. - Почему ты здесь?.. Что-то случилось?
Бьякуя, улыбнувшись уголком губ, покачал головой:
- Нет, не волнуйся. Работал допоздна. - Взгляд упал на её босые ноги, и он нахмурился. – Быстрее заходи в комнату, простынешь.
Хисана послушно кивнула, отодвинула сёдзи и вернулась внутрь - вот такой озабоченной и строгой интонации
именно сейчас от мужа слышать не хотелось. Испытавшая от его внезапного появления вспышку удивления и радости – этого не должно быть, но он пришёл! – пробежавших мурашками с головы до самых пяток, она попыталась незаметно и быстро смахнуть предательски выступившие слёзы - слишком резкая и сильная смена эмоций для неё. Ночная тишина только подчёркивала и усиливала нереальность происходящего, но муж здесь – закрыл вторые сёдзи, положил Сенбонзакуру, – и это не обман. Не могла же она знать, что привычные и любимые ночные прогулки по Руконгаю Бьякуя теперь перенёс в Генсей, и регулярные ночные посещения рёкана стали теперь неотъемлемой частью его жизни. Если ей было плохо без него здесь, то ему было плохо без нее там — и сильный мужчина поддавался слабости, приходил в Генсей и любовался своей спящей женой. Он поправлял ей одеяло, кончиками пальцев касался завитков темных волос на подушке и таял, таял от своей любви к ней.
Её первое желание - обнять и прижаться - никуда не делось, и она, как только муж опустил меч на подставку и разогнулся, прижалась к его груди.
- А что случилось у тебя? - Он обнял в ответ, чуть улыбнулся, погладил по волосам и поцеловал макушку, но голос остался серьёзен: – Снова заработалась так, что теперь не можешь уснуть? - Он мягко, но безапеляционно развернул Хисану к футону: - Бегом греться под одеяло.
Бьякуя окинул вгзлядом комнату: снова расстелены оба. Наверное, подумалось ему, Хисана всё же догадывалась, что в некоторые, особо бессонные ночи он приходит проведать и убедиться самолично, всё ли у неё в порядке. И полюбоваться на неё, мирно спящую: беззащитную и желанную. Не догадывалась она, видимо, лишь о том, как трудно в такие моменты ему не лечь на подготовленную именно для него постель, не притянуть её к себе, вдыхая пьянящий и родной запах. Он опустился на футон и поправил одеяло на свернувшейся под ним клубочком жене.
– О чем размышляла, что тебе потребовалось выбраться на улицу в такую пору?
«Хочу спросить о том же», - Хисана не сказала это вслух только потому, что ещё не отошла ни от внезапного его появления, ни от мыслей о сестре. Понимая и принимая его заботу, послушно забралась на футон, накрылась одеялом и легла так, чтобы видеть его лицо – глаза к темноте привыкли довольно скоро. Наверное, отсутствие в комнате света и способствовало тому, что хотелось быть откровенной, и говорить стало легче и проще.
- О Рукии.
- О Рукии? - Он прилег рядом и теперь вглядывался ей в глаза, даже в темноте Хисана рассмотрела его внимательный и вопросительный взгляд и не смогла да и не захотела уходить от ответа.
- О том, что очень боюсь встречи с ней.
Бьякуя молчал, явно ожидая продолжения, и Хисана, стараясь заглянуть поглубже внутрь самой себя, чтобы верно донести свои мысли и ощущения, вздохнув, произнесла:
- Не знаю, как точно описать… Я… боюсь. Что… не захочет понять… не примет… не простит…
Прозвучало слишком просто. Бестолково и невнятно. Но сейчас по-другому она не смогла. Она с отчаяньем посмотрела на мужа, слегка прикусив губу – в темноте можно было позволить себе не особо скрывать эмоции, не прятать растерянность, непонимание и горечь, берущие верх каждый раз, когда она задумывалась над этим.
Бьякуя поднял руку, дотронулся до её лица, провел пальцами по волосам, потом скользнул по щеке.
- Ясно. – Помолчал немного, что-то обдумывая. – Если ты захочешь, я могу привести её сюда.
- Что?! - от неожиданности Хисана даже подскочила и резко села на футоне.
- Тс, тише, не волнуйся так. - Бьякуя придвинулся и притянул её к себе. Хисана замерла, прижавшись к его груди и выдохнув. Пару секунд спустя у неё появились силы внимательно слушать дальше. - Если для тебя это настолько важно, а ожидание настолько тяжело, то я помогу вам встретиться. Но прямо сейчас не стоит пытаться просчитать то, что от тебя не зависит – Рукия сделает и скажет то, чего ты от неё не ожидаешь. Так что не терзай себя напрасными сомнениями и размышлениями над тем, что даже не произошло — это ненужное волнение и пустая трата сил. Пообещай, что подумаешь над всем этим утром, на свежую голову. Хорошо? - Он гладил её по волосам и слегка убаюкивал. Дождался кивка, чуть отодвинулся и погладил её по щеке. А она, не выдержав, снова уткнулась носом ему в грудь и затихла. Он, крепко обняв в ответ, подумал, что ему давно пора объясниться с Рукией, она тоже мучается от загадок. Кажется, именно это и называется женской интуицией? Он вздохнул: обе сестры по этой части были непревзойденными мастерицами, если интуицию можно расценить как мастерство.
Бьякуя осторожно отодвинулся, уложил Хисану на футон и прилег рядом.
- Ты останешься?
- Спи, свет мой.
*****
* - император Камму - согласно векипедии (яп. 桓武天皇 Камму-тэнно:, 737 — 806),тот самый император, при котором появились самые первые самураи.
глава 12. Эпилог
На следующий день после ночного разговора Хисана работать не смогла. Она честно пыталась себя заставить, но всё было не так и не то - не те кисти, не те краски, карандаш опять перестал слушаться, ничего не радовало и не могло перебороть той тщательно подавляемой паники, что вопреки всем доводам нет-нет да поднималась в душе. Казалось бы, возможность выбора и принятия самостоятельного решения должна была всё упростить, как-то облегчить гнетущие мысли, но не тут-то было. Хисана побоялась продолжить уже начатые картины из опаски испортить, попыталась начать новые наброски, но в конце концов поймала себя на том, что стоит возле мольберта, смотрит в пространство и выводит на листе каракули, схожие с тем, что рисуют на полях тетради на бесполезной, скучной и давно надоевшей, но обязательной для прослушивания лекции. Поняв это, она сжалилась над бумагой, сложила все подальше и принялась убираться, про себя повторяя вчерашние слова мужа, которые были абсолютно верными, но от способности терзать себя волнением и эмоциями избавить её не могли. Вскоре она поняла, что продолжает мерить шагами комнату, мысленно пытаясь решить: нужна ли в ближайшем будущем ей встреча с Рукией? Правильно ли это? Надо ли форсировать события или предоставить всему идти своим чередом? А ещё она вела диалоги с сестрой: все возможные диалоги, на разные лады и варианты — то просила прощения, то что-то объясняла, то плакала, то доказывала, споря… сама с собой. В попытке взять себя в руки, Хисана в который уже сказала себе, что вот так она ничего не решит: можно думать, додумывать и придумывать бесконечно, ведь она понятия не имеет, какая у неё сестра. Нет, из всего рассказанного о ней Бьякуей было понятно, что сестра оказалась крепкой, решительной, самостоятельной, умной, ответственной и обладающей ещё уймой всяческих положительных и нужных качеств, из чего можно было сделать вывод, что Рукия «слишком Кучики». Но вот как она отнесётся к ней, Хисане? К сестре, оставившей её на верную гибель? Что-то подсказывало, что с человеком, обладающим перечисленными качествами, будет совсем не просто.
«Похоже, Маи дала самое правильное определение для всех Кучики — «слишком» — это про нас. Потому что я тоже слишком себя накручиванию», - нервно усмехнулась Хисана, продолжая мерить шагами слишком просторную комнату. Она ещё немного попыталась прибраться, привести себя в порядок и снова начать работать, одновременно хватаясь то за одно, то за другое, не в силах завершить ничего и отвлекаясь, едва успев начать. Чем можно ещё занять себя в рёкане, она придумать не смогла. Дома она затеяла бы генеральную уборку с генеральной стиркой, а тут… Хисана попробовала было достать учебник по анатомии и рисунку и принялась заниматься повторением самого нелюбимого, но через несколько минут решительно закрыла: буквы не складывались в слова, а слова не складывались в предложения, а предложения не складывались в образы даже после прочтения по пятому разу. Самым правильным, похоже, будет вообще уйти из гостиницы, иначе так и сойти с ума недолго. И она, прихватив маленький фотоаппарат, ушла в город, а после к Голубому пруду на целый день.
К вечеру поднялась сильная метель, и она еле добралась до гостиницы уже в полной темноте, совершенно продрогшая, в промокшей насквозь обуви и одежде, усталая и голодная. И, едва успев раздеться, без сил повалилась спать.
Заглянувшая к ней утром Ясу-чан не сказала ни слова, лишь молча задвинула сёдзи и передала госпоже хозяйке, что гостья отдыхает и ни в чём не нуждается.
***
Маи очень спешила. Сидя в мягком кресле, подавляла желание вскочить и заставить неведомым способом двигаться вагон быстрее – поезд, на её взгляд, шёл слишком медленно. Поэтому она ёрзала на сиденье, нервно поглядывала в окно и вертела в руках айфон, беспрестанно просматривая пустующую почту и через каждые полминуты проверяя время: ей казалось, что с телефоном что-то не то и он категорически отказывается менять на экране цифры, отвечающие за часы и минуты.
Всему виной оказался звонок с мобильного Хисаны, к которой она и так собиралась заехать на неделе. Она даже обрадовалась, увидев от неё входящий вызов, и собиралась уже поддеть на тему «в кои-то веки ты сама вспомнила мой номер!», но вместо мелодичного голоса подруги внезапно услышала низкий, властный и максимально выдержанный в вежливых интонациях голос её мужа. Он попросил не волноваться, но как можно скорее приехать в Бией – Хисана в местной больнице. На испуг и тревогу Маи он ответил: врачи говорят – сильное переутомление, держится высокая температура. То, как он это сказал, поразило Маи. Правда об этом она задумалась уже в поезде, когда, моментально побросав дела и собравшись, наконец заняла свое место и начала прокручивать и перекручивать в голове услышанные фразы, рассматривая и анализируя их со всех сторон. Голос господина Кучики звучал негромко и сдержанно, но почему-то от сказанного веяло таким напряжением, что Маи показалось – через неё саму пропустили ток в тысячу вольт. Нет, Маи всегда знала, что сочетание Хисана и простуда довольно опасное при состоянии здоровья и слабом сердце подруги, но разве это повод для вот такого волнения? Маи всю дорогу твердила себе, что всё будет хорошо. Просто не может не быть хорошо, ведь у Хисаны наконец-то, в кои-то веки, только-только всё наладилось!.. Но мобильный Хисана не брала. И её муж тоже больше не отвечал, сколько Маи ни набирала номер.
От вокзала, на который поезд прибыл уже ближе к вечеру, до больницы на такси она добралась в считанные минуты, хотя потом, в обратной дороге выяснилось, что пешком до неё не больше десятка минут. Маленькое двухэтажное серое здание, обычная провинциальная клиника, где каждый сотрудник на счету – Маи даже у регистратуры пришлось несколько минут подождать, пока не освободилась одна из медсестер.
- Таканаси Маи-сан? Я – Курасава Акайо, лечащий врач Кучики Хисаны, – через несколько минут ожидания обратился к ней невысокий, слегка сутулый, худощавый пожилой мужчина, с внимательным и усталым взглядом узких, словно щёлочки, глаз. – Я ждал Вас, пойдёмте со мной.
- Да, это я, - сердце Майи дернулось в предчувствии, по телу прошлась дрожь, такая, которая случается, когда стоишь на краю обрыва, но она подавила всколыхнувшиеся волнение и панику. – Вы меня ждали? А где Хисана? Как она себя чувствует?
Вместо ответа мужчина поклонился и приглашающим жестом указал рукой на третью дверь в чистом белом коридоре, освещённом лампами дневного света, и, когда Маи, кивнув и нервно сжав в руке так и не убранный в сумочку мобильный, двинулась по указанному направлению, прошел за ней следом, слегка прихрамывая на одну ногу.
В маленьком кабинете, окно которого выходило на бескрайние поля, а на стенах не было ни одного украшения, кроме календаря и часов, стояла стандартная мебель: стеллаж с кучей медицинских справочников, почти до потолка шкаф, стол, кресло и стул для посетителей.
Курасава-сан вежливо попросил её сесть, и Маи, так и не сумевшая избавиться ни от плохого предчувствия, ни от легкой дрожи, послушно опустилась на стул.
Врач встал напротив неё и посмотрел ей в глаза:
- Мне передали, что Вы единственная ближайшая родственница госпожи Кучики.
- Подруга, - растерянно проговорила Маи, глядя на то, как мужчина склоняется перед ней в поклоне. - Но мы почти сёстры – с раннего детства вместе…
- Прошу прощения за то, что вынужден приносить вместо хороших новостей плохие: примите мои свои соболезнования – Кучики Хисана-сан скончалась сегодня утром, в девять часов сорок минут. – Врач так и остался стоять в поклоне некоторое время.
- Что Вы сказали? – сорвалось у Маи с языка бессознательное, поскольку мозг молчал, оглушённый сказанным. Маи, сколько ни пыталась, не в состоянии была ни принять, ни осмыслить страшные слова. Она просто смотрела на врача, ожидая, что вот он сейчас рассмеётся и скажет, что это просто дикая, дурацкая шутка, розыгрыш. Но мужчина выпрямился, поднял голову, и понимание того, что всё сказанное правда, обрушилось лавиной. Маи охнула, закрыла ладонью рот, а потом не выдержала: - Этого не может быть! Я ведь разговаривала с ней совсем недавно!
Слова вылетали сами собой, а внутренности застыли от образовавшейся под ребрами пустоты. И чтобы её заполнить хоть чем-то, Маи говорила, спрашивала и требовала – лишь бы не молчать в осознании:
- Как же так! Она ведь совсем молодая! У неё не было никаких серьёзных болезней и диагнозов! Как можно умереть от переутомления?! Объясните мне! Не молчите же!
- Всё так.- Снова поклонился мужчина, не растерявший после этой вспышки ни грамма усталого спокойствия повидавшего всё на свете человека. - Госпожу Кучики Хисану привезли к нам вчера без сознания. Все показатели, кроме температуры, были в норме. Днём она пришла в себя, а ночью у неё снова резко поднялась температура, выше сорока. Мы боролись за её жизнь несколько часов, но в конце концов оказались бессильны. Простите ещё раз.
- Как же это… - выплеснув эмоции, Маи почувствовала резкую слабость, и получилось только потрясённо бормотать. – У нас скоро выставка… Она только вышла замуж… Как же так?..
– Такое, к сожалению, случается. Не всё зависит от врачей. А у Кучики-сан, возможно, случился сильный стресс или общий упадок иммунитета… Сейчас сложно сказать. Результаты вскрытия будут только через несколько дней. Вам нужно успокоительное?
- А?.. – Маи растерянно глянула на врача. - Нет… Хотя… Пожалуй, да. Но только такое, которое можно при беременности, пожалуйста.
- Вот как. Я накапаю пустырника, - внимательно её выслушав, кивнул врач. – В таком случае постарайтесь успокоиться, как бы это ни было сложно, - и вышел ненадолго из кабинета.
«У неё с детства было слабое здоровье… Я так надеялась, что всё обойдётся, как это было всегда… Только она стала счастливой!..»
Мысли растерянно скакали, Маи никак не могла уцепиться ни за одну из них, кроме постоянно перехлёстывающей все остальные: «Как же так! Этого не может быть! Хисана!» Ничего не укладывалось в голове, о чувствах вообще думать не приходилось – это даже не ведро ледяной воды на голову, это просто прыжок в ледяную прорубь. Маи трясло, но она пыталась взять себя в руки, и уцепилась за первую мысль, пришедшую ей в голову. И когда врач вошёл, протянул ей лекарство и стакан с водой, Маи благодарно кивнув и неловко, чуть не подавившись, проглотила темную жидкость, а запивая, стукнула зубами о край стакана и пролила немного воды на себя, но всё же спросила: – А её муж? Её муж, Кучики Бьякуя, был здесь?
- Муж? – нахмурился было врач. – Нет, его здесь не было. Мне передали, что он появился буквально час назад и очень торопился: подписал все необходимые бумаги, отдал распоряжения о похоронах, очень убедительно попросил передать для Вас небольшую посылку и так же быстро ушёл. Очень странный визит… Но он оставил нашей больнице приличную сумму на оборудование… Очень странно…
- Посылку для меня?.. – растерянно прошептала Маи, снова совершенно потерявшаяся и сбитая с толку: – Извините, всё это совершенно никак не укладывается в голове…
- Я понимаю, Таканаси-сан, и сочувствую. – Мужчина кивнул и снова открыл шкаф, доставая из него объёмный, пухлый, величиной с хороший большой атлас конверт. Маи взяла его подрагивающими руками и беспомощно посмотрела на доктора.
- Простите, можно я открою его сейчас? Мне нужно…
- Конечно, я оставлю вас ненадолго, - и врач вышел, аккуратно прикрыв дверь.
Маи вскрыла конверт совершенно на автомате, без единой мысли, и вытянула изнутри что-то крупное, завёрнутое в плотную бумагу. Тут же выпала записка, но Маи сначала развернула большой сверток. В нём оказалась та самая рамочка с хокку, на которую она засматривалась у Хисаны, и небольшой дневник, замкнутый на маленький замочек, ключ от которого висел на цепочке, прикреплённой к самому дневнику. Рукой Хисаны на обложке были выведены цифры предыдущего и настоящего года и надпись «Наш момиджи».
«Её дневник… Ты совсем не изменилась, даже повзрослев, – такая детская расцветка…» - пробежала суетливая и глупая мысль, внезапно кольнувшая так остро, что Маи еле сдержалась и, проглотив ком в горле, наконец развернула записку. Внутри лежал чек на предъявителя в ближайшем банке, а несколько предложений, написанных четким каллиграфическим почерком, оповещали о месте и времени похорон, о том, что расходы уже оплачены, а для непредвиденных случаев она, Маи, может получить деньги по приложенному чеку – цветы, поминовение в храме, уборка на кладбище, уход за могилой и прочая – всё, о чём он, господин Кучики, не успел распорядиться. И ещё приписка: Хисана просила передать ей этот дневник, сказав буквально: «Маи всё поймет, я обещала»…
Кандзи дрогнули и расплылись, и Маи вдруг поняла, что не может дышать. Она прижала записку к груди. «Успокоиться, мне нужно успокоиться…» Потом дрожащими пальцами открыла маленький замочек и начала читать, не замечая капающих слёз.
«Дорогая Маи, милая моя названая старшая сестрёнка! Если ты это читаешь – значит меня нет рядом. Но я обещала тебе рассказать однажды нашу с Бьякуей историю. Пожалуйста, храни её в тайне. В этом дневнике ты найдешь все ответы на свои заданные и незаданные вопросы. Прости меня за вынужденную ложь, но прочитав, надеюсь, ты поймешь меня…»
На этом месте Маи не выдержала и разрыдалась. Она захлопнула дневник, прижала его к груди и, понимая, что не сможет сейчас остановиться, дала волю слезам. Вернулся врач, предложил ей салфетки и ещё один стакан воды, дождался, пока она успокоится. Это было трудно, хотя слёзы немного и облегчили её состояние. Но вот одна мысль так и не давала ей покоя и Маи, через несколько минут всё ещё продолжая всхлипывать, спросила:
- Вы уверены, что её муж появился всего час назад?
- Совершенно точно могу сказать, что лично я его не видел. Может быть, узнать у кто-то из персонала?
- Это так странно… – Маи покачала головой, совершенно ничего не понимая.
«Этого же не может быть… Не понимаю… Как же он тогда звонил...»
Маи не представляла, насколько она права.
***
Когда Хисану обнаружили в бреду с очень высокой температурой, то Бьякуя был рядом уже буквально через полчаса, еще в машине скорой помощи, везущей её в местную больницу. Разумеется, никто, кроме самой Хисаны видеть этого не мог, а она сама некоторое время была не в состоянии заметить его.
У неё перед глазами цветут сакуры и ветер осыпает лепестки так обильно, что кажется – идёт снег. Они везде – на земле, в воздухе, в его и в её волосах.
- Станцуй для меня, Хисана, - просит он. Его дыхание задевает её лицо, прядь его волос касается и переплетается с её волосами. Она вспыхивает. Когда он так просит, она не может отказать ему. Да и в принципе не может.
- Хорошо, Бьякуя-сама, - покорно кивает и улыбается. – Только Вы спойте.
- Хитрая, - шепчет он, чуть улыбается в ответ и, легко выстукивая пальцами ритм, начинает петь.
Она прислушивается несколько секунд, закрывает глаза и начинает двигаться, сплетая свои движения и его голос в удивительный рисунок. Кажется, что сама Вселенная радуется вместе с ними – в сиянии солнца и голубого неба, в пении птиц, в цветении сакур и осыпающихся лепестках. Радость лучится в его глазах и её движениях…
Ему на палец садится адская бабочка.
- Бьякуя, ты нужен мне. - Голос Гинрей-сама строг, Хисана останавливается и тоже становится серьёзной, пытаясь восстановить сбившееся от танца дыхание.
- Да, Гинрей-сама, буду через минуту, - Бьякуя отправляет ответную бабочку, останавливается на мгновение, хватает пальцами прядь её волос, шепчет на ухо: - Ты была прекрасна. Я не прощаюсь. Жди.
Вынырнув из забытья, осмотрев белые стены и с трудом повернув тяжелую голову на слишком мягкой больничной подушке, она увидела Бьякую – в форме синигами, с традиционными кенсейканом и Сенбонзакурой.
- Открываю или закрываю глаза, а ты всё равно здесь, - слабо прошептала Хисана и попыталась улыбнуться.
Бьякуя присел на кровать. От этого тихого шепота у него захолонуло сердце и он молча накрыл и спрятал в ладони её бледную кисть, лежащую поверх одеяла. Молчать дальше не имело смысла, от кого угодно можно было скрывать правду, но только не от неё:
- Я за тобой.
Хисана согласно качнула головой и закрыла глаза. Но тут же резко открыла и в них стояла тревога:
- Подожди… Ты имеешь ввиду, что… – она что-то высматривала в глазах мужа, который усилием воли не отводил взгляд, и видимо нашла то, что искала: – И давно ты знаешь?
- Разве сейчас это уже имеет значение? – Бьякуя покачал головой, приподнял её тонкую руку с почти прозрачной кожей и поднёс к губам тонкие пальцы.
Хисана проследила за ним взглядом, напряжение и тревога из её глаз ушли, и она улыбнулась:
- А знаешь… С того самого дня, как ты принёс камелии… меня не покидало чувство, что всё как-то странно… слишком хорошо… и много совпадений…
В её словах не было ни испуга, ни горечи, ни страха, только спокойствие и даже умиротворение. И Бьякуя в очередной раз мог только восхититься ей и порадоваться тому, что эта удивительная, хрупкая, не перестающая его поражать женщина – его жена.
- Я буду рядом.
- Я знаю, любимый, - тихо прошелестела Хисана, закрывая глаза. – Наконец-то я смогу по-настоящему быть с тобой.
Когда внезапно подскочила температура, он был рядом. Медсестры и врачи, хлопочущие возле больной, удивлялись тому, как часто слабая и нежная улыбка озаряет её лицо. Хисана неслышно шевелила губами, шептала чье-то имя, и смотрела в пространство так, словно видела рядом кого-то близкого и родного. Врачи считали, что она бредит. И когда, несмотря на все усилия, её сердце остановилось, они поразились тому, насколько умиротворённым и радостным стало её лицо. И никто из них не видел, как высокий, статный мужчина в черной форме синигами и белом хаори с кандзи «Шесть» бережно подхватил на руки живую маленькую черноволосую женщину с фиалковыми глазами, тут же прижавшуюся и обнявшую его за шею, окинул прощальным взглядом лежащее на постели тело, и, больше не оборачиваясь, легко ступая по воздуху, неторопливо понёс куда-то свою драгоценную ношу.
Автор: wandering
Соавтор: moondrop
Бета/гамма: moondrop
Фендом: Блич
Персонажи/пейринги: Бьякуя/Хисана
Жанр: гет, романтика, психология, агнст, au
Рейтинг: R
Размер: макси, 98 стр.
Статус: закончен
Предупреждения: ООС, ОЖП, ОМП
Размещение: с разрешения
Дисклеймер: Права - у Кубо.
От автора: Оно свершилось. Я не верю. Ребят, те, кто это все еще читает -- поздравьте меня, а? )))
глава 11
Оставшееся праздничное время пролетело и закончилось незаметно. Первый день после новогодних праздников для Хисаны, проводившей Бьякую рано утром, начался с того, что она продолжила начатый пейзаж их небольшого гостиничного садика, стараясь при этом отодвинуть и поглубже упрятать в памяти образ отдыхающего в их открытом источнике мужа: откинутую на полотенце темноволосую голову, широкие обнажённые плечи и расслабленно лежащие на камнях разведённые в стороны руки. И Бьякую, тихо смеющегося. Бьякую, лежащего на футоне, задумчиво подперевшего голову и наблюдающего за тем, как она рисует. Умывающегося или принявшего душ. Прогуливающегося с ней. Улыбающегося. И спящего рядом. Бьякую, пристроившего голову у нее на коленях… Кажется, за те выходные навязчивых памятных картинок в её голове стало значительно, на несколько порядков больше. Это и впрямь походило на ханэмун.
С работой всё оказалось более чем благополучно: Хисана позвонила в художественную студию, и перед ней долго извинялись и чуть ли не слёзно просили подождать ещё буквально пару месяцев — до того, как уволится предыдущий сотрудник: какие-то семейные проблемы, он очень просил доработать до своего переезда в другой город. Хисана подождать согласилась, испытывая странное ощущение, что участвует в непонятном, неподвластном ей сценарии, но действующем почему-то строго в её интересах.
Да что скрывать, оказавшись в Биэй и поселившись в старинном, очень красивом и уютном рёкане, который совершенно не был похож на поместье Кучики в Сейрейтее, но почему-то отдалённо, смутно и неуловимо Хисане напоминал именно его, ей захотелось остаться здесь надолго. Она и сама толком не могла себе этого объяснить, мысли про Общество Душ теперь пресекала, стремясь ради мужа не растравливать душевные раны сильнее и быть благодарной за то, что у неё уже есть. В этом плане Бией стал для неё тем самым равновесием и балансом на лезвии ножа — оказалось, что здесь это принимать и следовать решениям проще всего. Небольшой, умиротворенный и тихий, практически сельский городок, окружённый далёкой цепью гор. А до этих гор, сколько хватало глаз, простирались бескрайние поля и огромные холмы – сейчас они укрыты снегом, а весной и летом — Хисана знала по фотографиям — усеяны до горизонта, словно разноцветными лентами, широкими полосами ярких цветов. Эти виды дарили вдохновение, восхищение природой, поддерживали удивительное чувство спокойствия, даже какого-то внутреннего обновления. Наверное потому, что последние годы она совсем никуда не выезжала из Токио. А ещё потому, что здесь Бьякуя явно чувствовал и вёл себя совершенно по-другому, гораздо свободней и непринуждённей. Только ради одного этого Хисана готова была остаться здесь сколь угодно долго.
Жизнь в рёкане потекла даже слишком вольно и свободно. И дальше – от выходных до выходных — Хисана жила размышлениями и подготовкой к предстоящей выставке. И воспоминаниями: о прошедших новогодних праздниках, о субботних и воскресных днях, — завораживающих, ярких, но пролетающих так стремительно, словно росчерк падающей звезды в ночном небе.
В рекане её старались лишний раз не беспокоить, работать никто не мешал и чаще заходила даже не Ясу-чан, а сама Анеко-сан – позвать на общий завтрак, обед или ужин, спросить, не нужно ли чего доставить из города, поинтересоваться, всем ли Хисана довольна? Но в город она ходила сама, а обо всём нужном, включая краски, мольберт и другие необходимые вещи из квартиры в Токио, заботился Бьякуя.
Большинство гостей из рёкана разъехались после праздников, новые постояльцы появлялись, но буквально на пару-тройку дней. Для Хисаны, проживающей в самой удалённой комнате в глубине сада, это осталось практически незаметным. Когда она не бродила по городу и не рисовала на природе в хорошую погоду, то продолжала дорабатывать картины и наброски в своём номере. И даже начала дневник с описанием их встречи с Бьякуей, когда вспомнила, что обещала Маи когда-нибудь, пусть и в далёком и необозримом будущем всё рассказать. Хисане не хотелось ни с кем общаться или знакомиться, и она так и продолжала ужинать в номере и благодарить гостеприимную Анеко-сан за заботу, — время обедов и иногда даже завтраков стараясь потратить на прогулки и поиски зарисовок. Хотя у неё складывалось ощущение, что хозяйке поручено было следить за тем, хорошо ли она, Хисана, питается. Кажется, и здесь без участия Бьякуи не обошлось.
Конечно, несмотря на все старания вести обычную жизнь, было нелегко: ей не хватало его тепла, его улыбок, внимательного взгляда серых глаз, не говоря уже об объятиях сильных рук и ласковых прикосновениях, да и просто самого ощущения присутствия рядом, но она усердно загружала себя, чем только могла. Голубой Пруд стал источником вдохновения, да и сам рёкан был настолько живописен, что можно было, не выходя из него, написать работ на целый выставочный зал, было бы время и желание. А как раз и того, и другого у Хисаны было сполна.
Но мысли — вот от них избавиться было сложно. Ей всё чаще размышлялось о том, как непохожа была её жизнь в Сейрейтее на нынешнюю. И как трудно, практически невозможно будет когда-нибудь там, в нереальном и далеком будущем, устранить эту разницу между жизнью свободной художницы и размеренной, чуть не по минутам расписанной жизнью хозяйки большого Дома. Она не создана ни руководителем, ни домоустроителем, ей с большим трудом и множеством усилий приходилось тогда, уже очень и очень давно, соответствовать своему статусу. Хисана успокаивала себя тем, что пока эта проблема слишком далека от неё, и напоминала себе, что даже подумать страшно о том, как сложилась бы её жизнь дальше, без Бьякуи. Вся эта напряжённая внутренняя работа, почти борьба с самой собой и своими мыслями порядком выматывала её, но ближе к выходным любые размышления и сомнения перекрывались радостным волнением и предвкушением.
Бьякуя, как и обещал, приходил на субботу и воскресенье. Иногда чуть раньше, в пятницу вечером или ночью, изредка чуть позже — в субботу днём. Уставший или спокойный; выдержанный и предельно собранный; довольный; сдержанно-раздражённый; задумчивый; вымотанный до крайности — после дежурства ли, кучи ли бумажных дел или обычных, дополнительных и внеплановых неприятностей на работе и в Доме. Он постепенно смягчался, успокаивался и расслаблялся под тихую, ненавязчивую и заботливую возню Хисаны вокруг: из взгляда уходили лёд и сталь, из движений — скупость, в голос возвращалась мягкая бархатистость. Хисана, подмечая эти изменения, чувствовала себя бесконечно счастливой. Всё становилось просто хорошо, без оглядок и оговорок, их обоих всё устраивало почти полностью, это очень походило на настоящую, нормальную семейную жизнь. Очень походило, если бы… Дальнейшие мысли Хисана обрывала на корню. Незачем. Жить тем, что происходит в сегодняшнем дне, оставляя завтрашние заботы на завтра, а вчерашние – вчерашнему дню и глубине памяти – теперь её жизненное кредо. А прекрасные и сладостные мгновения и моменты, сохранённые в душе, помогут ей – потом, когда станет тяжелее.
В первых числах февраля они с Бьякуей всё-таки выбрались на Фестиваль Снега в Саппоро. Город предстал ярким и праздничным, словно Новый год и не думал заканчиваться, да и зиме ещё не скоро конец. Они полюбовались на крохотные, маленькие, большие и просто огромные снежные и ледяные скульптуры, фигуры и фигурки, громадный снежный замок, в два метра высотой разноцветный снежный торт, карету Золушки и героев мультфильмов и книг – особенно Хисане приглянулись Муми-Тролли и Крокодил Гена с Чебурашкой. Они даже слепили снеговиков и оставили их среди множества таких же, сделанных приехавшими туристами и гостями фестиваля.
Саппоро на каждой улочке был полон праздником, а к вечеру город расцветили огни, фонарики и гирлянды; и высокие и прозрачные уличные витрины изо льда с фруктами или рыбой и морепродуктами – кто из магазинов или производителей во что горазд, кто веселее и лучше придумает вот такую своеобразную уличную рекламу в глыбах льда — подсвеченные яркими огоньками, они выглядели совершенно сказочно. Что уж говорить об открытых чайных домиках и беседках, призывно и уютно заманивающих золотыми огнями, и катках и горнолыжных спусках всех мастей – от малюсеньких горок для детей до вполне серьёзных трасс для взрослых с весёлой подсветкой. Так что в результате этой поездки получился безумно красивый вечер, в каждой своей минуте наполненный легким весельем и непередаваемым зимним очарованием.
Заранее договорившись, они встретили Маи с мужем прямо посреди одной уличной выставки снежных фигур. Юу Томору тоже был с ними, в сопровождении девушки, немного похожей на Хисану внешне, но весело и задорно смеющейся по любому поводу и явно пребывающей в уверенности своей власти над спутником. Впрочем, тот не сильно и сопротивлялся. Хисану это порадовало. Как и то, что он, дружески с ней поздоровавшись, больше не бросил в её сторону ни взгляда. Мужчины были представлены друг другу. Бьякуя повел себя обычно сдержанно, с оттенком привычной морозной холодности, но с видимым внешним спокойствием отпустив Хисану к подруге. Маи тут же утащила её «в сторонку» от мирно беседующих мужчин, чтобы пошептаться «о своём, о девичьем».
- Ну, я вижу, ты всё хорошеешь. Так и не скажешь, кто он? – снова попыталась насесть на неё подруга, краем глаза наблюдая, как неспешно Бьякуя отвечает на какой-то заданный её мужем вопрос. Впрочем, обычной мёртвой хватки в её вопросе не почувствовалось, что дало Хисане повод расслабиться и отнестись к последующим расспросам не слишком серьёзно.
- Сомневаюсь, что ты не перерыла уже весь интернет в поисках истины, - улыбнулась она.
Официальная версия для бланка заполнения регистрации брака, полученная, опять же, с помощью всеведущего и практически всемогущего господина Урахары, упоминала мужчин из рода Кучики до седьмого колена, местом проживания обозначала один из старейших районов Токио и звучала примерно так: «Кучики – род самураев, ведущий свою историю от императора Камму*». Пока что она могла поведать подруге только эту версию, пообещав себе обязательно, ну просто обязательно когда-нибудь объясниться.
– Его семья древнего рода, живёт закрыто и не любит вторжения. Он – самурай и наследник Дома Кучики. И я не подхожу ему ни по каким статьям, но его это не останавливает. Большего пока рассказать не могу. - Хисана улыбнулась и тоже перевела взгляд на мужчин.
На этот раз она даже волноваться не стала, как воспримет Маи этот скупой обрывок информации. Может потому, что Маи была как-то слишком расслаблена и спокойна? И причин этому могло быть несколько, но Хисана, перебрав в голове возможные и важные - от повышения у мужа на работе до удачно завершённой картины, пришла к выводу, что… А не в скором ли прибавлении в семействе дело? Хисана, чисто по-женски ухватив пока ещё невидимые глазу изменения во внешности подруги, сделала правильные выводы. Но любопытствовать не стала – если Маи захочет, то расскажет сама, ведь скрывать вечно Маи не будет. Да и вдруг пока ещё это тайна?.. Но подруга быстро вернула Хисану в русло нужных именно ей размышлений.
- Да, не густо, госпожа Кучики. - Маи усмехнулась, но взгляда от беседующих мужчин так и не оторвала. - Хотя, подозреваю, что если покопаться и разобраться, то про вас можно целую романтическую и душещипательную историю, что-то вроде Ромео и Джульетты, написать, - покивала, с любовью глянула на своего мужа и перевела взгляд на Бьякую, который принимал минимум участия в разговоре, но вёл себя безупречно нейтрально. Маи слишком хорошо помнила их первую встречу, чтобы отказать себе в удовольствии понаблюдать за ним со стороны. – А он не изменился, - констатировала она, когда Бьякуя кивнул на очередной вопрос и тут же задал свой, переводя тему, и кинул на Хисану спокойный и внимательный взгляд. – Иди к мужу, а то, если он посмотрит на меня, чувствую, я сгорю и, останется осыпаться только пеплом в знак раскаяния. – Маи, поцеловав Хисану, легонько подтолкнула её в сторону супруга. – Я скоро приеду к тебе в Биэй по поводу картин. Заодно и на Голубой пруд гляну, устроишь мне экскурсию, дорогая.
- Хорошо. У меня почти всё готово, я буду очень и очень ждать. – Прощаясь, Хисана сделала шаг обратно к подруге, поцеловала в щеку, не нарадуясь на умиротворение и легкий свет в глазах той, и подошла к мужу. «Будет девочка, определённо. Но Маи об этом пока не стоит говорить».
Они с Бьякуей ушли, вежливо отказавшись от совместного ужина, вдоволь набродились по вечернему, совершенно очаровательному во всех его праздничных огнях городу. И Хисана искренне удивлялась тому, что буквально через три недели здесь будет весна и вовсю зацветут сливы. Совсем скоро ханами — в этот раз эта мысль не принесла ничего, кроме радостного ожидания. Даже возвращаться в Биэй не очень хотелось, но пришлось, а праздник ярким пятном надолго осел в памяти.
Почему-то именно после этого фестиваля Снега в Саппоро у Хисаны занозой застряла мысль, насколько же тяжело здесь, в Генсее, Бьякуе. И как он старательно делает всё возможное, чтобы ей было легче об этом не думать… Она решила больше не пересекаться с Маи без необходимости, чтобы не доставлять мужу неудобств, и пореже вытаскивать его в места, где ему нужно будет общаться — он и без того привлекает много внимания. А она вполне может потерпеть, ведь не выезжала же никуда столько лет, да сейчас для неё это вовсе не обязательно, а выбирать для поездок и экскурсий интересные, но малолюдные места вполне в её силах.
Но вот одинокими поздними вечерами и ночами, перед тем как уснуть, в полнейшей тишине и покое решимость Хисаны давала сбой, и она, свернувшись клубочком на слишком широкой для неё одной постели, признавалась себе, что чем дальше, тем меньше ей хватает вот такой жизни. Сильнее, отчаяннее хочется быть с ним, рядом, совсем, ближе – так, чтобы можно было хоть среди ночи встать и любоваться им спящим; чтобы даже вещи, даже предметы и их тени напоминали о его присутствии и скором возвращении домой; чтобы она хоть иногда могла получить от него адскую бабочку и просто услышать его голос; чтобы можно было проснуться рано утром и увидеть его; среди сна или белого дня прикоснуться и почувствовать его тепло. Она корила себя за жадность, но поделать с этим ничего не могла. И уже казалось совершенно неважным, где это может быть: Сейрейтей, Токио или любая другая точка любого из миров. По сути, успокаивала она себя, всё уже именно так и есть. Поэтому ответ на вопрос «где мой дом?» со временем не изменился, а только утвердился окончательно: там, где Бьякуя. Можно жить и сделать уютным любое место, но настоящим домом его сделает только присутствие мужа. Только рядом, где бы и когда бы он ни был, вместе с ним, она сможет создать то, что называют «мой дом». В глубине души Хисана уже понимала, что подстроится и перестроится под любой ритм жизни, найдёт выход и не потеряет себя, но сможет, как любая любящая женщина, влиться в жизнь любимого мужчины, если на то есть его пожелание и воля. Бьякуя ни разу не дал ей усомниться в том, что его воля на это есть. Да, сейчас он слишком редко бывает рядом. Но ведь многие современные жены видят своих мужей исключительно по выходным, да и то не всегда. Но, по крайней мере, у её мужа есть такое желание – видеть её рядом с собой. А что может быть важнее взаимно совпадающих желаний? Ими можно сдвинуть горы. Особенно если помнить, каков её муж.
Но мысль о том, что «когда-нибудь», может быть, через много-много лет ей предстоит возвращение назад, в глубине души её откровенно пугала. Беспокойство приносили и размышления, как воспримут в Доме её повторное появление и чем аукнется это для Бьякуи, но больше всего: как и что случится, когда она увидится с сестрой. И Хисана вынуждена была признаться себе, что встреча с Рукией — самый сильный её страх. В конце концов, госпожой Кучики когда-то давно, но она всё же была, значит сможет вспомнить, научиться и справиться, а вот сестра… Эта мысль довела её до нервной бессонницы в одну из ночей полнолуния.
Хисана ворочалась с боку на бок на рядом расстеленных, слишком широких для нее одной, футонах, а потом, не выдержав, всё же встала и вышла на энгаву. На небе, удивительно чистом и почти чёрном, сияла круглая луна, морозный воздух был сух, и поэтому Хисане было обманчиво не холодно. Но всё же, помня о том, как беспокоится о её здоровье муж, она вернулась в комнату, подхватила одеяло и, завернувшись в него, снова вышла на воздух, задвинув сёдзи, чтобы не выстудить теплую комнату. Ночная тишина завораживала. Россыпь удивительно далёких и холодных звёзд в безоблачном небе, замершее в лунном свете пространство создавали иллюзию застывшего мгновения, отрезанности от всего мира и сопричастности со всей этой темной, загадочной ночной красотой. Вот сейчас Хисана была уверена, что именно из таких ночей великий Куинджи и черпал свое вдохновение.
Чем больше она смотрела на сияющий диск луны, серебром окрасивший уголок сада в снегу, энгаву и её саму, тем быстрее улетучивались, словно слетала ненужная шелуха, любые суетные мысли, оставляя самые-самые важные: «Что же ты скажешь мне, сестра?.. Как ты там, Бьякуя?»
Она простояла так довольно долго, пока не почувствовала, что ступни на деревянном холодном настиле застыли совершенно. Подумалось, не пора ли уже и в постель? - когда за задвинутыми сёдзи, из комнаты раздался голос мужа:
- Хисана?.. Так и думал, что ты не спишь.
- Бьякуя! - Хисана ахнула и обернулась, и Бьякуя проступил сквозь сёдзи - в домашнем кимоно, без кенсейкана, с Сенбонзакурой в руке. Она радостно кинулась было к нему, но замерла. - Почему ты здесь?.. Что-то случилось?
Бьякуя, улыбнувшись уголком губ, покачал головой:
- Нет, не волнуйся. Работал допоздна. - Взгляд упал на её босые ноги, и он нахмурился. – Быстрее заходи в комнату, простынешь.
Хисана послушно кивнула, отодвинула сёдзи и вернулась внутрь - вот такой озабоченной и строгой интонации
именно сейчас от мужа слышать не хотелось. Испытавшая от его внезапного появления вспышку удивления и радости – этого не должно быть, но он пришёл! – пробежавших мурашками с головы до самых пяток, она попыталась незаметно и быстро смахнуть предательски выступившие слёзы - слишком резкая и сильная смена эмоций для неё. Ночная тишина только подчёркивала и усиливала нереальность происходящего, но муж здесь – закрыл вторые сёдзи, положил Сенбонзакуру, – и это не обман. Не могла же она знать, что привычные и любимые ночные прогулки по Руконгаю Бьякуя теперь перенёс в Генсей, и регулярные ночные посещения рёкана стали теперь неотъемлемой частью его жизни. Если ей было плохо без него здесь, то ему было плохо без нее там — и сильный мужчина поддавался слабости, приходил в Генсей и любовался своей спящей женой. Он поправлял ей одеяло, кончиками пальцев касался завитков темных волос на подушке и таял, таял от своей любви к ней.
Её первое желание - обнять и прижаться - никуда не делось, и она, как только муж опустил меч на подставку и разогнулся, прижалась к его груди.
- А что случилось у тебя? - Он обнял в ответ, чуть улыбнулся, погладил по волосам и поцеловал макушку, но голос остался серьёзен: – Снова заработалась так, что теперь не можешь уснуть? - Он мягко, но безапеляционно развернул Хисану к футону: - Бегом греться под одеяло.
Бьякуя окинул вгзлядом комнату: снова расстелены оба. Наверное, подумалось ему, Хисана всё же догадывалась, что в некоторые, особо бессонные ночи он приходит проведать и убедиться самолично, всё ли у неё в порядке. И полюбоваться на неё, мирно спящую: беззащитную и желанную. Не догадывалась она, видимо, лишь о том, как трудно в такие моменты ему не лечь на подготовленную именно для него постель, не притянуть её к себе, вдыхая пьянящий и родной запах. Он опустился на футон и поправил одеяло на свернувшейся под ним клубочком жене.
– О чем размышляла, что тебе потребовалось выбраться на улицу в такую пору?
«Хочу спросить о том же», - Хисана не сказала это вслух только потому, что ещё не отошла ни от внезапного его появления, ни от мыслей о сестре. Понимая и принимая его заботу, послушно забралась на футон, накрылась одеялом и легла так, чтобы видеть его лицо – глаза к темноте привыкли довольно скоро. Наверное, отсутствие в комнате света и способствовало тому, что хотелось быть откровенной, и говорить стало легче и проще.
- О Рукии.
- О Рукии? - Он прилег рядом и теперь вглядывался ей в глаза, даже в темноте Хисана рассмотрела его внимательный и вопросительный взгляд и не смогла да и не захотела уходить от ответа.
- О том, что очень боюсь встречи с ней.
Бьякуя молчал, явно ожидая продолжения, и Хисана, стараясь заглянуть поглубже внутрь самой себя, чтобы верно донести свои мысли и ощущения, вздохнув, произнесла:
- Не знаю, как точно описать… Я… боюсь. Что… не захочет понять… не примет… не простит…
Прозвучало слишком просто. Бестолково и невнятно. Но сейчас по-другому она не смогла. Она с отчаяньем посмотрела на мужа, слегка прикусив губу – в темноте можно было позволить себе не особо скрывать эмоции, не прятать растерянность, непонимание и горечь, берущие верх каждый раз, когда она задумывалась над этим.
Бьякуя поднял руку, дотронулся до её лица, провел пальцами по волосам, потом скользнул по щеке.
- Ясно. – Помолчал немного, что-то обдумывая. – Если ты захочешь, я могу привести её сюда.
- Что?! - от неожиданности Хисана даже подскочила и резко села на футоне.
- Тс, тише, не волнуйся так. - Бьякуя придвинулся и притянул её к себе. Хисана замерла, прижавшись к его груди и выдохнув. Пару секунд спустя у неё появились силы внимательно слушать дальше. - Если для тебя это настолько важно, а ожидание настолько тяжело, то я помогу вам встретиться. Но прямо сейчас не стоит пытаться просчитать то, что от тебя не зависит – Рукия сделает и скажет то, чего ты от неё не ожидаешь. Так что не терзай себя напрасными сомнениями и размышлениями над тем, что даже не произошло — это ненужное волнение и пустая трата сил. Пообещай, что подумаешь над всем этим утром, на свежую голову. Хорошо? - Он гладил её по волосам и слегка убаюкивал. Дождался кивка, чуть отодвинулся и погладил её по щеке. А она, не выдержав, снова уткнулась носом ему в грудь и затихла. Он, крепко обняв в ответ, подумал, что ему давно пора объясниться с Рукией, она тоже мучается от загадок. Кажется, именно это и называется женской интуицией? Он вздохнул: обе сестры по этой части были непревзойденными мастерицами, если интуицию можно расценить как мастерство.
Бьякуя осторожно отодвинулся, уложил Хисану на футон и прилег рядом.
- Ты останешься?
- Спи, свет мой.
*****
* - император Камму - согласно векипедии (яп. 桓武天皇 Камму-тэнно:, 737 — 806),тот самый император, при котором появились самые первые самураи.
глава 12. Эпилог
На следующий день после ночного разговора Хисана работать не смогла. Она честно пыталась себя заставить, но всё было не так и не то - не те кисти, не те краски, карандаш опять перестал слушаться, ничего не радовало и не могло перебороть той тщательно подавляемой паники, что вопреки всем доводам нет-нет да поднималась в душе. Казалось бы, возможность выбора и принятия самостоятельного решения должна была всё упростить, как-то облегчить гнетущие мысли, но не тут-то было. Хисана побоялась продолжить уже начатые картины из опаски испортить, попыталась начать новые наброски, но в конце концов поймала себя на том, что стоит возле мольберта, смотрит в пространство и выводит на листе каракули, схожие с тем, что рисуют на полях тетради на бесполезной, скучной и давно надоевшей, но обязательной для прослушивания лекции. Поняв это, она сжалилась над бумагой, сложила все подальше и принялась убираться, про себя повторяя вчерашние слова мужа, которые были абсолютно верными, но от способности терзать себя волнением и эмоциями избавить её не могли. Вскоре она поняла, что продолжает мерить шагами комнату, мысленно пытаясь решить: нужна ли в ближайшем будущем ей встреча с Рукией? Правильно ли это? Надо ли форсировать события или предоставить всему идти своим чередом? А ещё она вела диалоги с сестрой: все возможные диалоги, на разные лады и варианты — то просила прощения, то что-то объясняла, то плакала, то доказывала, споря… сама с собой. В попытке взять себя в руки, Хисана в который уже сказала себе, что вот так она ничего не решит: можно думать, додумывать и придумывать бесконечно, ведь она понятия не имеет, какая у неё сестра. Нет, из всего рассказанного о ней Бьякуей было понятно, что сестра оказалась крепкой, решительной, самостоятельной, умной, ответственной и обладающей ещё уймой всяческих положительных и нужных качеств, из чего можно было сделать вывод, что Рукия «слишком Кучики». Но вот как она отнесётся к ней, Хисане? К сестре, оставившей её на верную гибель? Что-то подсказывало, что с человеком, обладающим перечисленными качествами, будет совсем не просто.
«Похоже, Маи дала самое правильное определение для всех Кучики — «слишком» — это про нас. Потому что я тоже слишком себя накручиванию», - нервно усмехнулась Хисана, продолжая мерить шагами слишком просторную комнату. Она ещё немного попыталась прибраться, привести себя в порядок и снова начать работать, одновременно хватаясь то за одно, то за другое, не в силах завершить ничего и отвлекаясь, едва успев начать. Чем можно ещё занять себя в рёкане, она придумать не смогла. Дома она затеяла бы генеральную уборку с генеральной стиркой, а тут… Хисана попробовала было достать учебник по анатомии и рисунку и принялась заниматься повторением самого нелюбимого, но через несколько минут решительно закрыла: буквы не складывались в слова, а слова не складывались в предложения, а предложения не складывались в образы даже после прочтения по пятому разу. Самым правильным, похоже, будет вообще уйти из гостиницы, иначе так и сойти с ума недолго. И она, прихватив маленький фотоаппарат, ушла в город, а после к Голубому пруду на целый день.
К вечеру поднялась сильная метель, и она еле добралась до гостиницы уже в полной темноте, совершенно продрогшая, в промокшей насквозь обуви и одежде, усталая и голодная. И, едва успев раздеться, без сил повалилась спать.
Заглянувшая к ней утром Ясу-чан не сказала ни слова, лишь молча задвинула сёдзи и передала госпоже хозяйке, что гостья отдыхает и ни в чём не нуждается.
Маи очень спешила. Сидя в мягком кресле, подавляла желание вскочить и заставить неведомым способом двигаться вагон быстрее – поезд, на её взгляд, шёл слишком медленно. Поэтому она ёрзала на сиденье, нервно поглядывала в окно и вертела в руках айфон, беспрестанно просматривая пустующую почту и через каждые полминуты проверяя время: ей казалось, что с телефоном что-то не то и он категорически отказывается менять на экране цифры, отвечающие за часы и минуты.
Всему виной оказался звонок с мобильного Хисаны, к которой она и так собиралась заехать на неделе. Она даже обрадовалась, увидев от неё входящий вызов, и собиралась уже поддеть на тему «в кои-то веки ты сама вспомнила мой номер!», но вместо мелодичного голоса подруги внезапно услышала низкий, властный и максимально выдержанный в вежливых интонациях голос её мужа. Он попросил не волноваться, но как можно скорее приехать в Бией – Хисана в местной больнице. На испуг и тревогу Маи он ответил: врачи говорят – сильное переутомление, держится высокая температура. То, как он это сказал, поразило Маи. Правда об этом она задумалась уже в поезде, когда, моментально побросав дела и собравшись, наконец заняла свое место и начала прокручивать и перекручивать в голове услышанные фразы, рассматривая и анализируя их со всех сторон. Голос господина Кучики звучал негромко и сдержанно, но почему-то от сказанного веяло таким напряжением, что Маи показалось – через неё саму пропустили ток в тысячу вольт. Нет, Маи всегда знала, что сочетание Хисана и простуда довольно опасное при состоянии здоровья и слабом сердце подруги, но разве это повод для вот такого волнения? Маи всю дорогу твердила себе, что всё будет хорошо. Просто не может не быть хорошо, ведь у Хисаны наконец-то, в кои-то веки, только-только всё наладилось!.. Но мобильный Хисана не брала. И её муж тоже больше не отвечал, сколько Маи ни набирала номер.
От вокзала, на который поезд прибыл уже ближе к вечеру, до больницы на такси она добралась в считанные минуты, хотя потом, в обратной дороге выяснилось, что пешком до неё не больше десятка минут. Маленькое двухэтажное серое здание, обычная провинциальная клиника, где каждый сотрудник на счету – Маи даже у регистратуры пришлось несколько минут подождать, пока не освободилась одна из медсестер.
- Таканаси Маи-сан? Я – Курасава Акайо, лечащий врач Кучики Хисаны, – через несколько минут ожидания обратился к ней невысокий, слегка сутулый, худощавый пожилой мужчина, с внимательным и усталым взглядом узких, словно щёлочки, глаз. – Я ждал Вас, пойдёмте со мной.
- Да, это я, - сердце Майи дернулось в предчувствии, по телу прошлась дрожь, такая, которая случается, когда стоишь на краю обрыва, но она подавила всколыхнувшиеся волнение и панику. – Вы меня ждали? А где Хисана? Как она себя чувствует?
Вместо ответа мужчина поклонился и приглашающим жестом указал рукой на третью дверь в чистом белом коридоре, освещённом лампами дневного света, и, когда Маи, кивнув и нервно сжав в руке так и не убранный в сумочку мобильный, двинулась по указанному направлению, прошел за ней следом, слегка прихрамывая на одну ногу.
В маленьком кабинете, окно которого выходило на бескрайние поля, а на стенах не было ни одного украшения, кроме календаря и часов, стояла стандартная мебель: стеллаж с кучей медицинских справочников, почти до потолка шкаф, стол, кресло и стул для посетителей.
Курасава-сан вежливо попросил её сесть, и Маи, так и не сумевшая избавиться ни от плохого предчувствия, ни от легкой дрожи, послушно опустилась на стул.
Врач встал напротив неё и посмотрел ей в глаза:
- Мне передали, что Вы единственная ближайшая родственница госпожи Кучики.
- Подруга, - растерянно проговорила Маи, глядя на то, как мужчина склоняется перед ней в поклоне. - Но мы почти сёстры – с раннего детства вместе…
- Прошу прощения за то, что вынужден приносить вместо хороших новостей плохие: примите мои свои соболезнования – Кучики Хисана-сан скончалась сегодня утром, в девять часов сорок минут. – Врач так и остался стоять в поклоне некоторое время.
- Что Вы сказали? – сорвалось у Маи с языка бессознательное, поскольку мозг молчал, оглушённый сказанным. Маи, сколько ни пыталась, не в состоянии была ни принять, ни осмыслить страшные слова. Она просто смотрела на врача, ожидая, что вот он сейчас рассмеётся и скажет, что это просто дикая, дурацкая шутка, розыгрыш. Но мужчина выпрямился, поднял голову, и понимание того, что всё сказанное правда, обрушилось лавиной. Маи охнула, закрыла ладонью рот, а потом не выдержала: - Этого не может быть! Я ведь разговаривала с ней совсем недавно!
Слова вылетали сами собой, а внутренности застыли от образовавшейся под ребрами пустоты. И чтобы её заполнить хоть чем-то, Маи говорила, спрашивала и требовала – лишь бы не молчать в осознании:
- Как же так! Она ведь совсем молодая! У неё не было никаких серьёзных болезней и диагнозов! Как можно умереть от переутомления?! Объясните мне! Не молчите же!
- Всё так.- Снова поклонился мужчина, не растерявший после этой вспышки ни грамма усталого спокойствия повидавшего всё на свете человека. - Госпожу Кучики Хисану привезли к нам вчера без сознания. Все показатели, кроме температуры, были в норме. Днём она пришла в себя, а ночью у неё снова резко поднялась температура, выше сорока. Мы боролись за её жизнь несколько часов, но в конце концов оказались бессильны. Простите ещё раз.
- Как же это… - выплеснув эмоции, Маи почувствовала резкую слабость, и получилось только потрясённо бормотать. – У нас скоро выставка… Она только вышла замуж… Как же так?..
– Такое, к сожалению, случается. Не всё зависит от врачей. А у Кучики-сан, возможно, случился сильный стресс или общий упадок иммунитета… Сейчас сложно сказать. Результаты вскрытия будут только через несколько дней. Вам нужно успокоительное?
- А?.. – Маи растерянно глянула на врача. - Нет… Хотя… Пожалуй, да. Но только такое, которое можно при беременности, пожалуйста.
- Вот как. Я накапаю пустырника, - внимательно её выслушав, кивнул врач. – В таком случае постарайтесь успокоиться, как бы это ни было сложно, - и вышел ненадолго из кабинета.
«У неё с детства было слабое здоровье… Я так надеялась, что всё обойдётся, как это было всегда… Только она стала счастливой!..»
Мысли растерянно скакали, Маи никак не могла уцепиться ни за одну из них, кроме постоянно перехлёстывающей все остальные: «Как же так! Этого не может быть! Хисана!» Ничего не укладывалось в голове, о чувствах вообще думать не приходилось – это даже не ведро ледяной воды на голову, это просто прыжок в ледяную прорубь. Маи трясло, но она пыталась взять себя в руки, и уцепилась за первую мысль, пришедшую ей в голову. И когда врач вошёл, протянул ей лекарство и стакан с водой, Маи благодарно кивнув и неловко, чуть не подавившись, проглотила темную жидкость, а запивая, стукнула зубами о край стакана и пролила немного воды на себя, но всё же спросила: – А её муж? Её муж, Кучики Бьякуя, был здесь?
- Муж? – нахмурился было врач. – Нет, его здесь не было. Мне передали, что он появился буквально час назад и очень торопился: подписал все необходимые бумаги, отдал распоряжения о похоронах, очень убедительно попросил передать для Вас небольшую посылку и так же быстро ушёл. Очень странный визит… Но он оставил нашей больнице приличную сумму на оборудование… Очень странно…
- Посылку для меня?.. – растерянно прошептала Маи, снова совершенно потерявшаяся и сбитая с толку: – Извините, всё это совершенно никак не укладывается в голове…
- Я понимаю, Таканаси-сан, и сочувствую. – Мужчина кивнул и снова открыл шкаф, доставая из него объёмный, пухлый, величиной с хороший большой атлас конверт. Маи взяла его подрагивающими руками и беспомощно посмотрела на доктора.
- Простите, можно я открою его сейчас? Мне нужно…
- Конечно, я оставлю вас ненадолго, - и врач вышел, аккуратно прикрыв дверь.
Маи вскрыла конверт совершенно на автомате, без единой мысли, и вытянула изнутри что-то крупное, завёрнутое в плотную бумагу. Тут же выпала записка, но Маи сначала развернула большой сверток. В нём оказалась та самая рамочка с хокку, на которую она засматривалась у Хисаны, и небольшой дневник, замкнутый на маленький замочек, ключ от которого висел на цепочке, прикреплённой к самому дневнику. Рукой Хисаны на обложке были выведены цифры предыдущего и настоящего года и надпись «Наш момиджи».
«Её дневник… Ты совсем не изменилась, даже повзрослев, – такая детская расцветка…» - пробежала суетливая и глупая мысль, внезапно кольнувшая так остро, что Маи еле сдержалась и, проглотив ком в горле, наконец развернула записку. Внутри лежал чек на предъявителя в ближайшем банке, а несколько предложений, написанных четким каллиграфическим почерком, оповещали о месте и времени похорон, о том, что расходы уже оплачены, а для непредвиденных случаев она, Маи, может получить деньги по приложенному чеку – цветы, поминовение в храме, уборка на кладбище, уход за могилой и прочая – всё, о чём он, господин Кучики, не успел распорядиться. И ещё приписка: Хисана просила передать ей этот дневник, сказав буквально: «Маи всё поймет, я обещала»…
Кандзи дрогнули и расплылись, и Маи вдруг поняла, что не может дышать. Она прижала записку к груди. «Успокоиться, мне нужно успокоиться…» Потом дрожащими пальцами открыла маленький замочек и начала читать, не замечая капающих слёз.
«Дорогая Маи, милая моя названая старшая сестрёнка! Если ты это читаешь – значит меня нет рядом. Но я обещала тебе рассказать однажды нашу с Бьякуей историю. Пожалуйста, храни её в тайне. В этом дневнике ты найдешь все ответы на свои заданные и незаданные вопросы. Прости меня за вынужденную ложь, но прочитав, надеюсь, ты поймешь меня…»
На этом месте Маи не выдержала и разрыдалась. Она захлопнула дневник, прижала его к груди и, понимая, что не сможет сейчас остановиться, дала волю слезам. Вернулся врач, предложил ей салфетки и ещё один стакан воды, дождался, пока она успокоится. Это было трудно, хотя слёзы немного и облегчили её состояние. Но вот одна мысль так и не давала ей покоя и Маи, через несколько минут всё ещё продолжая всхлипывать, спросила:
- Вы уверены, что её муж появился всего час назад?
- Совершенно точно могу сказать, что лично я его не видел. Может быть, узнать у кто-то из персонала?
- Это так странно… – Маи покачала головой, совершенно ничего не понимая.
«Этого же не может быть… Не понимаю… Как же он тогда звонил...»
Маи не представляла, насколько она права.
Когда Хисану обнаружили в бреду с очень высокой температурой, то Бьякуя был рядом уже буквально через полчаса, еще в машине скорой помощи, везущей её в местную больницу. Разумеется, никто, кроме самой Хисаны видеть этого не мог, а она сама некоторое время была не в состоянии заметить его.
У неё перед глазами цветут сакуры и ветер осыпает лепестки так обильно, что кажется – идёт снег. Они везде – на земле, в воздухе, в его и в её волосах.
- Станцуй для меня, Хисана, - просит он. Его дыхание задевает её лицо, прядь его волос касается и переплетается с её волосами. Она вспыхивает. Когда он так просит, она не может отказать ему. Да и в принципе не может.
- Хорошо, Бьякуя-сама, - покорно кивает и улыбается. – Только Вы спойте.
- Хитрая, - шепчет он, чуть улыбается в ответ и, легко выстукивая пальцами ритм, начинает петь.
Она прислушивается несколько секунд, закрывает глаза и начинает двигаться, сплетая свои движения и его голос в удивительный рисунок. Кажется, что сама Вселенная радуется вместе с ними – в сиянии солнца и голубого неба, в пении птиц, в цветении сакур и осыпающихся лепестках. Радость лучится в его глазах и её движениях…
Ему на палец садится адская бабочка.
- Бьякуя, ты нужен мне. - Голос Гинрей-сама строг, Хисана останавливается и тоже становится серьёзной, пытаясь восстановить сбившееся от танца дыхание.
- Да, Гинрей-сама, буду через минуту, - Бьякуя отправляет ответную бабочку, останавливается на мгновение, хватает пальцами прядь её волос, шепчет на ухо: - Ты была прекрасна. Я не прощаюсь. Жди.
Вынырнув из забытья, осмотрев белые стены и с трудом повернув тяжелую голову на слишком мягкой больничной подушке, она увидела Бьякую – в форме синигами, с традиционными кенсейканом и Сенбонзакурой.
- Открываю или закрываю глаза, а ты всё равно здесь, - слабо прошептала Хисана и попыталась улыбнуться.
Бьякуя присел на кровать. От этого тихого шепота у него захолонуло сердце и он молча накрыл и спрятал в ладони её бледную кисть, лежащую поверх одеяла. Молчать дальше не имело смысла, от кого угодно можно было скрывать правду, но только не от неё:
- Я за тобой.
Хисана согласно качнула головой и закрыла глаза. Но тут же резко открыла и в них стояла тревога:
- Подожди… Ты имеешь ввиду, что… – она что-то высматривала в глазах мужа, который усилием воли не отводил взгляд, и видимо нашла то, что искала: – И давно ты знаешь?
- Разве сейчас это уже имеет значение? – Бьякуя покачал головой, приподнял её тонкую руку с почти прозрачной кожей и поднёс к губам тонкие пальцы.
Хисана проследила за ним взглядом, напряжение и тревога из её глаз ушли, и она улыбнулась:
- А знаешь… С того самого дня, как ты принёс камелии… меня не покидало чувство, что всё как-то странно… слишком хорошо… и много совпадений…
В её словах не было ни испуга, ни горечи, ни страха, только спокойствие и даже умиротворение. И Бьякуя в очередной раз мог только восхититься ей и порадоваться тому, что эта удивительная, хрупкая, не перестающая его поражать женщина – его жена.
- Я буду рядом.
- Я знаю, любимый, - тихо прошелестела Хисана, закрывая глаза. – Наконец-то я смогу по-настоящему быть с тобой.
Когда внезапно подскочила температура, он был рядом. Медсестры и врачи, хлопочущие возле больной, удивлялись тому, как часто слабая и нежная улыбка озаряет её лицо. Хисана неслышно шевелила губами, шептала чье-то имя, и смотрела в пространство так, словно видела рядом кого-то близкого и родного. Врачи считали, что она бредит. И когда, несмотря на все усилия, её сердце остановилось, они поразились тому, насколько умиротворённым и радостным стало её лицо. И никто из них не видел, как высокий, статный мужчина в черной форме синигами и белом хаори с кандзи «Шесть» бережно подхватил на руки живую маленькую черноволосую женщину с фиалковыми глазами, тут же прижавшуюся и обнявшую его за шею, окинул прощальным взглядом лежащее на постели тело, и, больше не оборачиваясь, легко ступая по воздуху, неторопливо понёс куда-то свою драгоценную ношу.
@темы: Кучики, Блич, фанфики, князь, в обзоры, Бьякуя и Хисана
